Жестокие клятвы - Лав Агата - Страница 3

– Прости, Антон.

Он прожигает меня насквозь взглядом. Лучше бы я молчала.

Я так и делаю остальную часть дороги. Я не видела Барковского два года, но по-прежнему уверена, что он не станет говорить лишнего.

Мы покидаем город и больше часа едем по областной трассе, потом ныряем в сторону элитных коттеджных поселков. Их здесь много, и каждый пытается удивить крутым названием. Вокруг умиротворенные пейзажи с тихой природной красотой. В другой ситуации в таких местах можно отлично отдохнуть – перезагрузиться после городской суеты и карьерных достижений.

– Старайся поменьше говорить с посторонними, – произносит Барковский, когда наш автомобиль ныряет под шлагбаум. – В доме много охраны и персонала. Они не будут попадаться на глаза лишний раз, так что проблемы не должны возникнуть.

– Хорошо.

– С тобой будет общаться личный помощник Третьякова, он занимается его важными делами. Он должен скоро приехать, чтобы поговорить с тобой.

– Он уже звонил мне. Мы познакомились. – Я поправляю воротник блузки, понимая, что мы вот-вот приедем на место. – А она уже в доме?

– Невеста Третьякова?

– Да, Антон. Я говорю о ней.

– Марианна, – Барковский кивает. – Да, она приехала еще вчера. Она решила остановиться здесь, пока будут проходить ваши сеансы.

– Какая она?

Антон медлит, подбирая слова.

– Я плохо разбираюсь в женщинах. Но она из влиятельной семьи, очень непростая девушка…

– Сколько ей лет?

– Двадцать.

Ох, на десять лет моложе меня.

– Ты всё поймешь, когда увидишь ее, – неожиданно добавляет Барковский.

Я щурюсь. Не понимаю, что он имеет в виду. Но Антон не собирается давать подсказки, он умеет полностью уходить в себя и игнорировать любые вопросы. Профессиональная привычка или склад характера, но работает безотказно. Я поэтому не тормошу его больше.

Перевожу взгляд и вижу, как мимо проплывает красивый парк с подстриженными кустарниками и мраморными статуями. Это не дом, а целый комплекс, напоминающий крутой отель с большой ухоженной территорией. Даже заборов не видно, они теряются где-то вдалеке.

– Ох, мать твою, – выдыхаю, когда по плавной дуге мы приезжаем к главному входу.

Большие каменные ступени ведут к трехэтажному особняку в английском стиле.

– Мне понадобится карта, чтобы не потеряться здесь.

– Она, кстати, есть, – усмехается Антон, оттаивая на мгновение. – Я не шучу, для этого места напечатали целый путеводитель.

– Значит, дела у Третьякова идут отлично. Я жила с ним в доме намного проще.

Барковский не успевает ничего ответить. Мою дверцу открывает охранник и подает ладонь.

– Спасибо, – бросаю ему рассеянно и снова оглядываюсь по сторонам.

Роскошь я уже отметила, а вторым пунктом идет осознание, что выбраться отсюда будет весьма затруднительно. Если вовсе возможно. Психануть и сбежать не получится. Я даже думать не хочу, сколько здесь камер и разных систем безопасности. С таким же успехом можно замышлять побег из тюрьмы.

– Я провожу ее, – Барковский отсылает подчиненного и перехватывает мой чемодан из его крепких ладоней. – Свободен.

Он на мгновение кладет ладонь на мою спину, направляя. Мы поднимаемся по ступеням и оказываемся перед высокими дверями с круглыми ручками из серого камня с зеленоватыми прожилками.

– Я тоже нервничаю, – успеваю признаться Антону, когда он толкает одну из створок.

– Ты справишься, – шепчет он. – Ты уже была в этом мире и знаешь его законы.

– Знала, – поправляю его. – Но придется вспомнить.

Шаг через порог дома на самом деле воспринимается как водораздел. Словно я попадаю в другую реальность, которая не имеет ничего общего с жизнью обычных нормальных людей. В мире Третьякова и таких, как он, планета крутится по другой траектории. Вращается не вокруг Солнца, а вокруг риска, больших денег и нестерпимой жажды власти.

– Я покажу твою спальню.

Барковский указывает на большую лестницу, которая ведет на второй этаж. Рядом с ней свисает неприлично помпезная люстра из миллиона стекляшек. Подобные творения можно увидеть в классических театрах, а из того, как их спускают и моют, устраивают шоу с входными билетами. Я никогда не бывала на них, но мне становится любопытно, сколько нужно времени, чтобы убрать пыль с каждой детали такой люстры.

– Это не спальня, а целая трешка, Антон, – подшучиваю, когда Барковский демонстрирует мои владения.

Впрочем, глупо удивляться. В доме столько места, что выделить мне мастер-спальню со своей гардеробной и ванной плюс отдельный кабинет не составляет никакого труда. Сюда можно привезти еще десяток гипнологов, и никому не придется тесниться.

Я подхожу к окну и понимаю, что здесь даже есть своя терраса с лежаками и качелями с мягкими подушками. А вид открывается на сосновый бор.

– Герман боится высоты, – произношу невпопад, утыкаясь лбом в прохладное стекло.

– Ты такие вещи вслух не произноси.

– Да, ты прав. Прости.

Это же тайна. У Третьякова не может быть фобий.

– Ты еще любишь его?

Вопрос Барковского застает врасплох. Я поднимаю на него глаза и пытаюсь понять, что на него нашло. Он не тот человек, с которым говорят на личные темы. Его интересует только работа.

– Мне нужно понимать, насколько всё скверно. Если между вами начнется безумие, как тогда…

– Нет, это исключено.

– Но если…

– Нет, Антон. Я больше не люблю его. Он мне совершенно чужой.

Из коридора доносятся шаги. Мы с Антоном разговаривали шепотом, но тут вовсе замолкаем. И отходим друг от друга, словно бо́льшая дистанция поможет нам выглядеть чужаками. Слава богу, мне не нужно казаться умиротворенной и довольной. Этот экзамен я бы точно провалила. Моя нервозность вполне объяснима, и я не стараюсь натянуть на губы фальшивую улыбку.

В дверном проеме показывается девушка, и сразу следует ее игривый возглас:

– Ах, вот вы где! – Она мажет взглядом по Барковскому и сосредотачивает всё свое внимание на мне. – Алина, да? Я ждала вас.

Она подходит вплотную и протягивает ладонь. Я жму ее руку и легонько киваю.

– Я Марианна Третьякова, – щебечет блондинка. – Да, мы еще не поженились, но мне нравится представляться фамилией моего котика. Офигенно звучит.

– Очень красиво.

Мне удается ответить нормально, хотя после «моего котика» хочется прочистить горло.

За что мне это?

Хотя по ее глазам видно, что она не так проста.

– Да, вот привыкаю. – Она покачивает плечами и загадочно улыбается. – Хотя к хорошему быстро привыкаешь. Как вам дом?

– Я не ожидала такого масштаба.

Голубые глаза девушки сверкают. Она явно любит лесть. Любит, когда подчеркивают ее статус. Она сама выглядит как рекламная открытка богатой жизни. Скромности в ней нет. А вот громоздкие украшения и увлечение пластической хирургией сразу бросаются в глаза. Она совсем молоденькая, но мне почему-то кажется, что ее всю уже кроили и перекроили. Лицо как маска из пластика, а яркие линзы с неестественным оттенком только добавляют эффекта кукольности. Ее фигура, которую она обтянула тонким платьем, спорит с женской природой. Такие пропорции бывают только в фотошопе. Ну или в грязных мужских фантазиях.

Я даже чувствую разочарование…

Герман выбрал ее в жены?

У него теперь такие вкусы?

Помешанная на улучшайзинге двадцатилетка, которая выглядит как порноактриса?

– А я вот именно так вас представляла, – бросает Марианна. – Вы мне напоминаете мою маму. Она тоже строгая и холодная. Вы, наверное, и возраста одного.

Моих губ касается колкая усмешка.

Ох, малышка, ты зря начинаешь со мной эту игру.

– Если мама родила вас в десять лет, то одного, – отвечаю ей.

И слышу, как за моей спиной откашливается Барковский.

Он проницательный сукин сын и уже почуял, что подобные разговоры до добра не доведут.

Марианна же натянуто улыбается. Мой ответ не пришелся ей по вкусу. Видимо, последнее слово должно было остаться за ней. И она смотрит на меня так, словно я занятный щеночек, которого только что подарили в коробке с пышным красным бантом и которого еще надо подвергнуть дрессировке.