Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 17

И это ему совершенно не нравилось. Он хотел войны, а ему навязывали политику.

Глава 8

Шестой день. Или седьмой? Сложно понять, когда весь мир сузился до боли в ноге и четырех углов этой комнаты. Потолок с пухлыми, глуповатыми ангелочками. Если долго на них смотреть, они начинают ухмыляться. Хотя, возможно, это просто опиумная настойка, которую лекари щедро вливают в меня по часам.

Покои царевича. Забавно. В прошлой жизни это назвали бы «реанимацией повышенной комфортности» — идеальное место, чтобы сойти с ума от тишины, и бездействия.

Напротив, у окна, за массивным письменным столом ссутулился мой сосед по несчастью и главный виновник торжества в одном лице. Мой самый рискованный проект. На осунувшемся лице застыла сосредоточенная мука, но он не отбывал повинность — он вгрызался в эти бумаги, находя в них единственный способ не думать о случившемся.

— Прочти сводку от Нартова, — прохрипел я. Голос, похожий на скрип несмазанной телеги, совсем не слушался. — Последний абзац.

Отыскав нужный лист, он зачитал сводку ровным, безэмоциональным, словно у автоответчика, голосом:

— «…ввиду необходимости срочного форсирования работ по государеву заказу, испытания проводились с использованием экспериментального рулевого узла, не прошедшего полной обкатки. Предварительный анализ показывает: излом произошел по причине усталости металла…»

Пока он читал, я не сводил с него глаз. Мы были заперты здесь вместе, словно два реагента в одной колбе, и оставалось лишь гадать, какая пойдет реакция — взрыв или синтез чего-то нового. А где-то там, за стенами, ждал и безжалостный экспериментатор — Петр.

Я использовал Алексея как боевого товарища (но он прежний наверняка вопринял бы это как издевку), который помогает мне восстановиться.

В середине дня наш герметичный мир вскрыли. Легкий стук — и на пороге возникла Изабелла. С собой она внесла свежесть морозного питерского воздуха и едва уловимый аромат, мгновенно перебивший больничный смрад.

— Петр Алексеевич… Ваше высочество… — Она замерла в растерянности, не зная, как себя вести.

Подойдя к Алексею, она наконец спросила:

— Как вы, ваше высочество? Весь двор молится о вашем здравии.

— Молитвами вашими, баронесса, — сухо ответил он, не отрывая взгляда от бумаг. Вежливо, однако холодно.

Заминка вышла неловкой. Странно, мне казалось, что Алексей питал какие-то чувства к испанке, а тут какая-то скомканность. Неужели он настолько изменился? И-за чего? Аварии или из-за того, что впервые увидел гордость в глазах отца?

Повернувшись ко мне, Изабелла тут же изменилась. В ее взгляде было не протокольное сожаление, а живое, искреннее беспокойство.

— Я говорила с вашими людьми, — начала она тихим, доверительным тоном. — На верфях шепчутся, винят во всем ваше безрассудство. Я пыталась убедить их, что вы спасали наследника…

— Пустые разговоры, Изабелла. Собаки лают, караван идет, — прервал я ее. — Принесли что-нибудь для ума? — я скосил глаза на то, что она держала в руках. — А то от этих ангелочков на потолке скоро сам в облака улечу.

Она благодарно улыбнулась, уводя разговор от неприятной темы.

— Я принесла вам Декарта. Его «Рассуждения о методе». Подумала, это лучшее лекарство от скуки.

Да уж, странное представление о развлечениях у нее.

Мы говорили о глупости придворных интриг, о книгах — обо всем и ни о чем. Все это время меня напрягали действия Алексея. С преувеличенным усердием он изображал работу, но я был уверен: он ловит каждое слово. Ревность? Нет. Скорее, чувство изгнанника. Мы с Изабеллой говорили на одном языке, языке идей, и в этом мире ему просто не было места. Для нее он был объектом сочувствия, я же — равным собеседником. Это неравенство, несомненно, жгло его самолюбие.

Ощутив это, Изабелла быстро свернула разговор и, пожелав нам обоим скорейшего выздоровления, поспешно удалилась.

Когда дверь за ней закрылась, я откинулся на подушки и прикрыл глаза. Давящую тишину внезапно расколол его голос.

— Здесь ошибка.

Я открыл глаза. Алексей смотрел на меня в упор, зажав в руке отчет Нартова — тот самый, что он читал полчаса назад.

— Здесь, — ткнул он пальцем в одну из строк. — Нартов предлагает использовать графит для смазки. Однако при высоких температурах и трении графит сожжет все.

Я опешил.

Вот те и «неравенство». Либо Алексей хочет таким образом выделится, либо Нартов допустил ошибку. В последнее я не верил. Значит, первое.

— Откуда ты…

— Я читал отчеты по испытаниям порохов, — отрезал он. — Там упоминалось, что графитовая пыль ускоряет износ стволов. Принцип тот же. Он неправ. И я могу это доказать.

Даже так? Неужели Нартов ошибся? Не может быть. Или он это намеренно сделал? Да нет, бред же.

Алексей встал из-за стола и прошелся по комнате. Прежнюю подавленность в его движениях сменила сосредоточенная энергия. Мой самый рискованный проект только что подал голос. И голос этот мне определенно нравился.

Передо мной стоял молодой, злой и, как оказалось, очень неглупый хищник, учуявший первую кровь — чужую ошибку.

— Хорошо, — сказал я. — Доказывай.

Он принял вызов. Следующие несколько часов превратились в напряженный мозговой штурм, в котором я заставил его разложить проблему на составляющие. Привлекая писаря, он, с заметными отголосками моего же инженерного подхода, начал диктовать: «Причина первая: недостаток экспериментальных данных. Причина вторая: перенос технологии без учета изменения условий применения…» На выходе получился наш первый совместный технический анализ. Я лишь задавал наводящие вопросы, а он, после коротких пауз, находил ответы. К вечеру на столе лежал подробный, аргументированный документ, готовый к отправке Нартову.

— Отправь это с моим курьером, — распорядился я. — От своего имени.

Удивленно вскинув глаза, он возразил:

— Однако это твои мысли…

— Мысли мои, ошибку нашел ты. Заслуга твоя.

Он промолчал, но в его глазах вспыхнул азартный огонек. Наконец-то он получил то, чего жаждал, — признание. Не жалость, не снисхождение, а подтверждение его правоты в профессиональном споре. Пожалуй, куда более действенное лекарство, чем все микстуры лекарей.

Неужели Нартов все это предусмотрел? Не похоже на него, это тонкая психологическая работа, Нартов же — абсолютный гений, ему нет дела до таких нюансов. Или может Брюс нашептал ему что-то? Достали уже эти интриги…

На следующий день явилась новая гостья. Появление Анны Морозовой — полная противоположность визиту Изабеллы. Никакой растерянности, никакой эмоциональной суеты. Войдя в комнату уверенным, пружинистым шагом хозяйки, она принесла с собой эдакий порядок. Она Поздоровалась с царевичем и повернулась ко мне.

— Доброго здравия, бригадир. — Ее голос звучал деловито. Окинув меня быстрым, оценивающим взглядом, она словно прикидывала, насколько я еще боеспособен. \

— Новости есть, Анна Борисовна? — спросил я, сразу переходя к сути.

— Есть, Петр Алексеевич. И не самые добрые.

Не присаживаясь, она положила на стол передо мной несколько аккуратно сложенных листов.

— Первый обоз с карельским дубом и тульским углем, как и договаривались, вышел из Москвы. Однако под Тверью его остановили. Предлог — проверка по личному распоряжению людей светлейшего князя. Продержали два дня. Груз теперь прибудет с опозданием.

Господи, как предсказуемо. Задержать поставки, чтобы накрутить цену на смежном контракте… Классика жанра, уровень мелкого завхоза, а не государственного деятеля. Он даже не пытается скрыть следы. Не интрига, а детская шалость, платить за которую, к сожалению, придется солдатскими жизнями.

— А это, — она положила рядом еще один лист, — выписка из счетов на закупку сена для кавалерии, что пойдет на юг. Взгляните на цену. Вдвое выше рыночной. Подряд, разумеется, у человека, близкого к Александру Даниловичу. Теряя на угле, он с лихвой отбивает свое на овсе.