Бессердечный - Мартин Кэт - Страница 27

– Эта фабрика была спроектирована таким образом не случайно, – ответил он. – Если машины не поместить поблизости от источника энергии, возникнет множество сложностей. – Он оглядел окна. – И все же освещение можно значительно улучшить, даже если просто как следует вымыть окна. – Он бросил суровый взгляд на Уилбура Клэйберна: – Как только мы покончим с осмотром, я составлю список того, что необходимо сделать в первую очередь. Прежде всего, конечно, нужно навести порядок в этом здании, вычистить его сверху донизу, от чердака до подвала, включая эти чертовы окна.

– Но это потребует много времени, милорд. А фабрика и так испытывает финансовые затруднения. Мы не можем позволить себе такой длительный простой.

– Фабрика принадлежит мне, я и буду решать, что мы можем и чего не можем себе позволить. А вы, мистер Клэйберн, только выполняйте мои указания.

Вид у Клэйберна был раздосадованный, но он согласился:

– Да, милорд.

Джастин снова оглядел мрачное и холодное помещение.

– Сколько человек работает на фабрике?

– Двести, милорд, считая механиков, надсмотрщиков и операторов.

– Я заметил среди рабочих много детей.

– Да, их около тридцати, милорд. Они связывают порванные нити и чинят тюки с пряжей, потому что могут пробраться в самую сердцевину тюка. Больше никто не способен пролезть в столь тесное пространство.

– По сколько часов в день они работают?

Клэйберн нахмурился:

– По сколько часов? Ну, они работают, как все остальные, часов по десять в день. По крайней мере заняты делом и не отобьются от рук.

Джастин посмотрел на Эриел, глаза которой как-то подозрительно ярко блестели.

– Думаю, что сегодня я видел достаточно, мистер Клэйберн. Я вернусь позже со списком, о котором мы уже говорили. Тем временем я хотел бы просмотреть приходно-расходные книги. Пусть кто-нибудь из ваших людей погрузит их в мою коляску.

Клэйберн кивнул:

– Да, милорд.

Эриел стояла, глядя на десятки людей, трудившихся на ткацких станках. Она резко откинула голову, когда граф предложил ей руку и повел ее вниз по лестнице. Как только они вышли на солнечный свет, она глубоко вдохнула воздух. Джастин нахмурился:

– Мне не следовало брать вас сюда. – Он остановился возле коляски, ожидая, пока принесут конторские книги. – Это место просто позорище.

Она только покачала головой:

– Я не жалею, что увидела его. Я привыкла считать, что моя жизнь в семье фермера была ужасной. Я не видела ничего, кроме полей. Теперь я вижу, что бывает гораздо худшая участь.

Джастин провел рукой по волосам, все еще будучи под впечатлением увиденного.

– Я купил эту фабрику, потому что считаю, что дальнейший прогресс лежит в области промышленности. За ней будущее. Я подумал, что, приложив незначительные усилия, смогу получать от этой фабрики огромные доходы. Но я никогда… – Он выпрямился, стараясь удержать под контролем свои чувства. – Что-то надо делать. Люди не могут эффективно работать в таких условиях.

Эриел запрокинула голову и посмотрела ему в лицо:

– Может, хорошо, что вы ее купили. Возможно, вы сумеете ее модернизировать и улучшить условия труда.

От него не ускользнула мольба в ее голосе. Он откашлялся, прочищая горло, и отвел глаза.

– Да, какие бы новшества ни были внесены в работу фабрики, это непременно в конце концов принесет прибыль.

Эриел оглянулась назад, на здание фабрики. Ее взгляд задержался на клубах дыма, поднимающегося из труб.

– И что вы намерены сделать?

Он дождался, пока третья, самая тяжелая из конторских книг не легла на дно его коляски, потом помог Эриел взобраться в нее и сел сам.

– Как я и сказал, сначала следует вычистить все здание сверху донизу. Люди работают гораздо лучше, когда их рабочее место выглядит опрятно и достойно.

– И?.. – настаивала она.

– И я не вижу причины, почему дети должны работать по столько часов. Если действительно их помощь необходима, то мы сделаем так, чтобы их смена была короткой.

Он прочел одобрение в ее задумчивом взгляде.

– Их родителям нужны деньги, которые зарабатывают дети. Думаю, это правильное решение.

– В будущем я намерен работать не только с шерстью, но и с хлопком. А это значит, что нам понадобится больше ткачей. Работа сдельная, соответственно и оплачивается. Поэтому некоторые из них могли бы делать ее дома, если бы жили в сносных условиях, а, насколько я мог заметить, это не так.

Теперь глаза Эриел заблестели еще ярче.

– Но ведь это в вашей власти. Разве нет?

– Да, если удастся построить им дешевое жилье.

– Я думаю, милорд, что и мораль, и продуктивность труда можно было бы поднять таким образом.

Джастин разглядывал жалкие неухоженные домишки, в которых ютились семьи рабочих.

– Возможно, вы правы.

Эриел одарила его такой ослепительной улыбкой, что ему показалось, будто солнце ворвалось в окно коляски.

Неосознанно Джастин ответил ей улыбкой, а это случалось с ним так редко, что мускулы вокруг рта у него свело. Потом его улыбка потускнела. Он желал заполучить ее в свою постель, но вовсе не собирался внушать ей необоснованные надежды. Он был таким, каким был, вовсе не филантропом, готовым умиляться и сострадать так, что сердце начинало кровоточить. Она должна была научиться принимать это.

– Вы считаете все эти новшества добрыми деяниями?

– Конечно. – Она продолжала улыбаться, будто знала нечто большее.

– Я собираюсь делать это не из одного сострадания к рабочим. Я думаю, что это принесет мне доход.

– Да, милорд, – ответила она, и постепенно улыбка на ее губах истаяла.

– Я просто хотел быть уверен, что это выполнимо.

Эриел только кивнула. Она замолчала и принялась смотреть в окно. Джастин откинулся на подушки экипажа и закрыл глаза, стараясь забыть ее ослепительный взгляд и солнечную улыбку, так согревшие его. Улыбку, которую она подарила ему, когда подумала, что он заслужил ее.

В тот же день граф вернулся на фабрику и пропадал там до вечера. На следующий день они уехали из Кадемона и направились домой. Лорд Гревилл был молчалив и погружен в свои мысли. Он просматривал конторские книги. Эриел подозревала, что этой работой он занимался накануне до глубокой ночи. Под глазами его появились темные круги, и лицо казалось усталым. В течение нескольких часов он был так глубоко погружен в свои мысли, что, казалось, он забыл даже, где находится.