Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий - Страница 30

К сожалению, со Свирюгиным младшим мы до сих пор по душам так и не поговорили. Володя приглядывался, присматривался, но не решался на серьезный разговор.

Зато с отцом Володи приходилось бодаться. Но, как говорят в народе, вода камень точит. Наши разговоры с Василием Васильевичем начали приносить свои плоды. Свирюгин старший после долгих аргументированных споров стал прислушиваться. Проблема в том, что слушал и слышал Василий в моменты относительно глубокой трезвости. А такое случалось нечасто. Обычно мастер золотые руки сразу после работы впадал в алкогольное расслабление, прикладываясь к бутылке с пивом сразу как только закончит. Пришлось идти на хитрость. Случайно получилось, зато эффективно.

На какое-то время я умудрился подусмирить Свирюгина старшего, отлучить от пьянки. Василий Васильевич оказался азартным человеком. На деньги в карты, правда, не играл, но подбить его на какую-нибудь ерунду или на глупый спор мог любой. Ну чисто Борода и Митрич, только значительно младше.

Стоило лишь сказать: «А тебе слабо?», и Свирюгин старший заводился с полоборота, как десятилетний пацан. Вот так однажды я и подловил Василия. Поймал, что называется, на слове. Свирюгин ляпнул, что пить может бросить в любой момент. Я не поверил, ну и забились на месяц. А началось все со спортивных упражнений.

Заглянул как-то к мужикам в ремонтную мастерскую, слово за слово, разговорились. Увидел портрет Свирюгина на стенде, оказалось, знатный колхозник и спортсмен был в свое время. Рабочий день закончился, и Василий накачивался пивом, не торопясь домой. Как так получилось что разговор свернул в сторону вреда алкоголя, честно говоря, не помню. Но случилось.

Свирюгин отмахивался, спорил, ругался, доказывал, уверял, что все это враки и выдумки чистоплюев. Я и предложил устроить соревнования: подтягивание, приседания, отжимания. Василий Васильевич с азартом согласился. И выиграл с разгромным счетом.

Через неделю, кстати, как раз и закончится у Свирюгина старшего месяц трезвости. Ох, как злился Василий Васильевич, но в мастерской оказалось слишком много свидетелей, чтобы слиться. Да и не тот был человек Свирюгин. Алкоголик или нет, но слово свое товарищ Василий привык держать. Матерясь и костеря меня на чем свет стоит, на наших глазах Свирюгин старший отдал мужикам бутылку пива и подтвердил, что на месяц уходит в завязку, потому как спор проиграл.

— Кто ж знал, что ты хоть и городской, а жилистый. А еще учитель! — обиженно буркнул Свирюгин, когда я, фигурально выражаясь, положил его на лопатки. Мастеровым мужикам, кстати, наши соревнования пришлись по душе. Я про себя отметил и предложил как-нибудь устроить «стенка на стенку»: отцы против сыновей. Колхозники поржали, замялись, но идею я отложил в дальний уголок памяти, примерно до февраля. Будем подращивать родительские связи между.

Так что товарищ Лиходед постепенно сдавал позиции. Любопытно, как он умудрился с Лизаветой познакомиться?

Молчание затягивалось, я напомнил я директору о своем присутствии.

— И в чем суть обращения, Юрий Ильич?

— Что? Ах, да… обращение…

Свиридов вернул документ в папку, принялся теребить завязки папки, задумчиво поглядывая на меня поверх очков, и отчего-то дико смущался.

— Это… очень серьезное обвинение, Егор Александрович, — наконец огорченно выдавил из себя Юрий Ильич. — Мне придется обращаться в парторганизацию и к комсоргу… Необходимо собрание… и…

— Я понял, Юрий Ильич. Не волнуйтесь вы так, все в порядке. Могу сразу сказать: обвинения Лизаветы Юрьевны безосновательны. Мы расстались очень давно, более года назад. С тех пор я Баринову не видел, в… кхм… интимные отношения с ней не вступал. Не знаю, от кого у Лизаветы ребенок, но что не от меня — это могу гарантировать.

Я прямо и открыто посмотрел на Юрия Ильича. Директор смущенно отвел глаза, тяжело вздохнул и снова на меня посмотрел.

— Я… верю вам, Егор Александрович… Но тут дело такое… деликатное… К тому же товарищ… э-э-э… Баринова заручилась поддержкой местной… э-э-э… администрации и товарища секретаря партийной организации… Егор Александрович, дорогой вы мой человек! — воскликнул Свиридов, прижимая ладони к груди. — Сделал всё, что мог, бились с Валентиной Ивановной, аки львы на арене, но, увы, увы… Всё, что смогли сделать, — это выбить общее собрание в стенах родного коллектива. Уж не обессудьте.

— Вот сейчас не понял, — удивился я. — Какое собрание, и где оно изначально должно было проходить?

Не успел спросить, как до меня дошло: похоже, меня ждет товарищеский суд и попытка давления. Придет несчастная Лизавета, сядет с понурой головой в первом ряду и будет давить всем своим видом на жалость, требуя призвать к ответу негодяя, то бишь меня. Неужто Баринова всерьез рассчитывает на то, что меня призовут к ответу, и я на ней действительно женюсь? Не дура ли, право слово! Или она решила, если я не соглашусь на шантаж, меня уволят с работы, тогда не останется выбора, придется возвращаться к Москву, кланяться отцу в ноги, просить помощи? Смешная, честно слово.

— Проходить… да… Так вот, товарищ Третьяков согласился, что собрание проведем в школе, значит, у нас, в родных стенах, — взволнованно продолжил Юрий Ильич. — Но настоял, что будет сам лично присутствовать. Уж не знаю, по какой причине, но всё-таки… Вот так… — директор под конец совсем разволновался, потерял связность речи. — Но вы не волнуйтесь, Егор Александрович! Мы вас не бросим! Плечом к плечу, так сказать…

— Юрий Ильич, не волнуйтесь вы так, — мягко заметил я. — Всё будет хорошо, вот увидите. Что от меня сейчас требуется? Или меня от уроков отстранили в связи с облико аморале? — пошутил я.

— Что? — встрепенулся Свиридов. — А, нет-нет, что вы, Егор Александрович, коллектив нисколько не сомневается в вашей порядочности! Товарищи уверены, всё это какое-то глубокое недоразумение. Вы зарекомендовали себя как порядочный человек. Умный, воспитанный, интеллигентный, — принялся перечислять директор. — Коллектив на вашей стороне… — тут Свиридов несколько замялся.

— Кроме отдельных личностей, — усмехнулся я. — Зоя Аркадьевна не верит в мое честное и доброе имя? — уточнил я.

— Ну… Зоя Аркадьевна — сложный человек, — осторожно начал директор. — Завуч привыкла верить фактам. К тому же в прошлом… — Свиридов дернул плечом и замолчал. — Но я уверен, Егор Александрович, товарищ Шпынько тоже на вашей стороне! Выступим, так сказать, единым фронтом… — пылко закончил свою речь.

Мы помолчали. Я видел, что директор мнется, бросает на меня неуверенные чуть виноватые взгляды. Помочь я не стремился: желает спросить — пусть спрашивает, отвечу. Наконец, Свиридов все-таки решился и полюбопытствовал:

— Егор Александрович, уже не обессудьте… но… вы точно не при чем? Тогда почему же гражданочка… зачем же… Прошу простить, вынужден… — директор покраснел, нервным жестом стянул очки и принялся их протирать кончиком галстука.

— Дура потому что, — резко ответил я.

— Что? — без очков глаза Юрия Ильича казались совершенно растерянными где-то даже беспомощными.

— Ни каким боком, Юрий Ильич, не замешан я в проблемах гражданки. У гражданки помутнение рассудка на почве нервного расстройства, вот и выдумает. Честное комсомольское, — твердо объявил я. — Могу идти?

— Да-да, пожалуйста… Там и расписание на завтра… Вас подменяли… Ах да, Егор Александрович! Еще минуточку вашего времени уделите.

— Конечно, Юрий Ильич, — я плюхнулся обратно на стул. — Слушаю вас? Надеюсь, больше никто не стремится навязать мне чужого ребенка? — пошутил я.

— Что вы, Егор Александрович, — замахал руками Свиридов, едва не выронив очки, про которые от волнения совершенно позабыл. С недоумением поглядев на окуляры, Юрий Ильич вернул очки обратно на нос, задумчиво посмотрел на меня, потом улыбнулся и выдал:

— Так вот… Как продвигается работа над ноябрьским проектом?

— Думаю, всё в порядке, процесс идет, мы несколько видоизменили начальную конструкцию, но не волнуйтесь, принципиального различия нет. Только улучшения, — заверил директора.