Метро 2034 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 64

Дать ему расправиться с зачумленными, обеззаразить Тульскую, а потом… Исполнить его невысказанную волю? Старик думал, что его роль в другом: сочинять, а не стрелять, давать бессмертие, а не отнимать жизни. Не судить и не вмешиваться, позволив героям книги действовать самим. Но когда вокруг по колено крови, трудно не замараться. Слава богу, что он отпустил девчонку с этим пройдохой. По крайней мере, уберег Сашу от зрелища страшной бойни, которую ей все равно не предотвратить.

Он сверился со станционными часами: если бригадир шел точно по графику, то у Гомера, пожалуй, оставалось в запасе еще немного времени.

Пара часов, чтобы побыть еще самим собой. И чтобы пригласить Полис на последнее танго.

— И как же ты собирался заслужить право войти? — спросила Саша.

— Ну… Это глупость, конечно… Своей флейтой. Думал, она может что-то исправить. Понимаешь… Музыка — самое мимолетное, самое эфемерное искусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом в одно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, как музыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, которая тебя тронула, останется с тобой навсегда. Это экстракт красоты. Я думал, им можно лечить уродство души.

— Ты странный, — сказала она.

— А сейчас я вдруг понял, что прокаженный не может лечить прокаженных. Что, если я тебе во всем не признаюсь, мне не откроют уже никогда.

— Думал, я тебя прощу? За твое вранье, за жестокость? — остро глянула на него Саша.

— Дашь мне еще один шанс? — Леонид вдруг улыбнулся ей. — Ты же говоришь, мы все имеем на него право.

Девушка настороженно молчала, не желая снова быть вовлеченной в его странные игры. Только что она почти поверила музыканту, его раскаянию, и вот — опять?

— Во всем, что я тебе рассказывал, была одна правда, — сказал он. — Средство от болезни есть.

— Лекарство? — Саша встрепенулась, готовая обмануться еще раз.

— Это не лекарство. Не таблетки и не сыворотка. Несколько лет назад вспышка такой болезни была у нас на Преображенской.

— Но почему даже Хантер об этом не знает?!

— Эпидемии не было. Сошла на нет сама собой. Эти бактерии очень чувствительны к радиации. От излучения с ними что-то происходит… Кажется, перестают делиться. Болезнь останавливается. Даже от небольших доз. Случайно открыли. Вот и все средство. Решение, так сказать, лежит на поверхности.

— Честно? — Взволнованная, она взяла его за руку.

— Честно. — Он накрыл ее ладонь своей. — Нужно просто связаться с ними, объяснить…

— Почему ты не сказал мне раньше? Ведь это же так просто! Сколько же людей умерли за это время… — Она высвободилась, сверкнула глазами.

— За один день? Вряд ли… Я не хотел, чтобы ты оставалась с этим душегубом, — пробормотал он. — И я с самого начала собирался сказать тебе все. Но хотел выменять эту тайну на тебя.

— А выменял меня на чужие жизни! — зло сказала Саша. — А это… Это ни одной не стоит!

— Я бы свою променял. — Музыкант поиграл бровью.

— Не тебе решать! Вставай! Надо бежать назад… Пока он не добрался до Тульской. — Девушка ткнула пальцем в часы, пошептала, вычисляя время, и ахнула. — Всего три часа осталось!

— Зачем? Я могу воспользоваться связью…

Они дозвонятся до Ганзы, все объяснят. Нам нет нужды самим бежать туда, тем более мы можем не успеть…

— Нет! — Саша замотала головой. — Нет! Он не поверит. Он не захочет поверить. Я должна сама ему сказать. Объяснить ему…

— И что будет потом? — ревниво спросил Леонид. — Отдашься ему на радостях?

— Какое твое дело? — огрызнулась она, но тут же, по наитию постигая искусство управления влюбленным мужчиной, добавила мягче: — Мне ничего от него не нужно. А без тебя мне сейчас не обойтись.

— Учишься у меня врать… — кисло улыбнулся музыкант. — Ладно, — вздохнул он обреченно. — Пойдем.

Спортивной они достигли лишь через полчаса: дозорные сменились, и Леониду пришлось заново втолковывать им, как девушка без паспорта может пересечь границы Красной Линии. Саша напряженно смотрела на часы, музыкант — на нее; было хорошо заметно: он колеблется, спорит с собой.

На платформе щуплые новобранцы навьючивали смрадную старинную дрезину тюками с каким-то добром, похмельные мастеровые сосредоточенно притворялись, что конопатят лопнувшие сосуды труб, ребятишки в форме разучивали недетскую песню. За пять минут у Саши и Леонида дважды пытались проверить документы, и очередная проверка — когда они почти уже вошли в туннель, ведущий к Фрунзенской, — затянулась сверх всякой меры.

Время убегало. Девушка не была даже уверена, что у нее остаются эти жалкие два с небольшим часа: ведь Хантера не мог остановить никто. Даже солдатики уже успели закончить погрузку, и дрезина, пыхтя, стала набирать скорость, приближаясь к ним. И тут Леонид решился.

— Я не хочу тебя отпускать, — сказал он. — Но и удержать не могу. Я думал сделать так, чтобы мы опоздали и тебе там было больше нечего искать. Но понимаю, что от этого ты все равно не станешь моей. Быть честным — худший способ соблазнить девушку. Но я устал врать. С тобой мне все время за себя стыдно. Выбирай сама, с кем хочешь остаться.

Выхватив у неспешного патрульного свой чудо-паспорт, музыкант неожиданно ловко ударил его в челюсть, свалив наземь, сжал Сашину руку, и они вместе шагнули на дрезину, которая именно в тот момент поравнялась с ними. Ошарашенный машинист обернулся и взглянул в револьверный ствол.

— Папа бы мной сейчас гордился! — расхохотался Леонид. — Сколько я от него слышал, что занимаюсь ерундой, что от меня с моей бабской дудкой никогда не будет толку! И вот я наконец веду себя, как настоящий мужчина, а его нет рядом! Какая жалость! Прыгай! — приказал он задравшему руки машинисту.

Тот, несмотря на скорость, послушно шагнул на пути, покатился с воплями, затих и пропал в гнавшейся за ними черноте. Леонид принялся сбрасывать поклажу, и с каждым упавшим на рельсы тюком мотор фырчал все бодрее. Чахнущая фара на носу дрезины глядела вперед неуверенно, подслеповато помаргивая; ее доставало только на ближайшие несколько метров. С визгом, будто царапали стекло, шарахнулся из-под колес крысиный выводок, отпрянул перепуганный обходчик, где-то далеко позади заныла надрывно сирена тревоги. Ребра туннеля мигали мимо все быстрее: музыкант выжимал из машины все, на что та была способна.

Пролетели мимо Фрунзенской; застигнутые врасплох, дозорные бросились врассыпную, словно такие же крысы, и, только когда дрезина уже оказалась в сотнях метров от станции, та раздосадованно взвыла в унисон со Спортивной.

— Сейчас начнется! — прокричал Леонид. — Главное, проскочить съезд на Кольцо! Там большая застава… Попробуют нас перехватить! Поедем прямо по ветке, в центр!

Он знал, чего бояться: из того самого бокового ответвления, что вывело их на Красную Линию, им в глаза хлестнул прожектор несущегося навстречу мотовоза. Их пути сливались через несколько десятков шагов, останавливаться было поздно. Музыкант вжал вытертую до блеска педаль в пол, Саша зажмурилась. Оставалось только надеяться, что стрелка переведена в нужную сторону и не отправит их в лобовое столкновение.

Грянул пулемет, вжикнули пули, пройдя в сантиметрах от ее ушей. Обдало гарью и жарким воздухом, вспыхнул и угас рев чужого двигателя: машины разминулись чудом, мотовоз вылетел на их колею через мгновение после того, как Сашина дрезина миновала развилку. Сейчас она, дрожа, скользила к Парку Культуры, а боевой мотовоз зашвырнуло в обратную сторону.

Они получили небольшую фору; до ближайшей станции хватит, а там? Дрезина замедлилась: туннель под уклоном пошел вверх.

— Парк почти у самой поверхности лежит… — оглядываясь назад, объяснил ей музыкант. — А Фрунзенская на полсотни метров в глубину… Только бы подъем пройти, дальше разгонимся!

К Парку Культуры они успели набрать скорость. Старинный, гордый, с высокими сводами, полуживой, полутемный, он оказался почти необитаем. Заперхала, прочищая заржавевшую глотку, сирена. Из-за кирпичных укреплений показались головы. Опаздывая, бессильно и зло залаяли им вслед автоматы.