Метро 2034 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 57

Гомер скованно кивнул. Ему было страшно просто представить себе, что начнет твориться, когда бригадир окончательно позабудет себя. Кто останется в его теле, когда прежний Хантер уснет навек? Не тот ли… Не то ли, чему он проиграл сегодня иллюзорный бой?

Полянка осталась далеко позади: Хантер рвался к Полису, как спущенный с цепи, учуявший добычу волкодав. Или как спасающийся от преследователей волк?

В конце туннеля показался свет.

Кое-как выплыли на Парке Культуры. Леонид пробовал еще помириться с охраной, зазывал всех в «один прекрасный ресторан», но теперь стражники были настороже. Даже в отхожее место ему удалось отпроситься с великим трудом. Один из сопровождающих взялся их караулить, другой, пошептавшись с ним, скрылся.

— Деньги еще остались? — в лоб спросил у музыканта тот, что дежурил под дверью.

— Чуть-чуть. — Тот выложил на растопыренной ладони пяток патронов.

— Давай сюда. Костыль вас заложить решил. Считает, что ты провокатор красных. Если он угадал — здесь переход на вашу линию, ну ты должен знать. Если нет, можешь тут подождать, пока за тобой контрразведка придет, а с ними уж сам добазаривайся.

— Разоблачили, да? — Леонид пытался сдержать икоту. — Ладно! Пускай… Мы еще вернемся! Благодарю за службу! — Он вскинул руку в незнакомом приветствии. — Слушай… Ну его, этот переход! До туннеля доведи лучше, а?

Схватив Сашу, музыкант с удивительным проворством, хоть и спотыкаясь, заковылял первым.

— Добрый какой! — бурчал он себе под нос. — Здесь переход на вашу линию… Сам не хочешь подняться? Сорок метров глубины. Будто не знает, что там все закупорено давно…

— Куда мы? — Саша уже ничего не понимала.

— Как куда… На Красную линию! Ты же слышала — провокатор, поймали, разоблачили… — бормотал Леонид.

— Ты красный?!

— Де-во-чка моя! Не спрашивай меня сейчас ни о чем! Я или думать могу, или бежать. Бежать нам нужнее… Сейчас наш друг тревогу поднимет… Еще и пристрелит при задержании… Денег ведь нам мало, нам нужно еще медаль…

Они нырнули в туннель, оставив караульного снаружи. Прижимаясь к стене, побежали вперед, к Киевской. До станции добраться все равно не успеют, поняла Саша. Если музыкант прав, и второй охранник сейчас сам указывает, куда ушли беглецы…

И вдруг Леонид свернул налево, в светлый боковой туннель — так уверенно, словно шел к себе домой. Еще несколько минут — и вдалеке показались флаги, решетки, наваленные из мешков пулеметные гнезда, послышался лай собак. Пограничная застава? Предупредили ли их уже о побеге? Как он собирается вырваться отсюда? И чья земля начинается по другую сторону баррикад?

— Я от Альберта Михайловича. — Музыкант ткнул подбежавшему постовому в нос странного вида документ. — Мне бы на тот берег.

— По обычному тарифу, — заглянув в корочку, определил тот. — Где на барышню бумаги?

— Давайте по двойному. — Леонид вывернул карманы, выпотрашивая последние патроны. — А барышню вы не видели, ладно?

— Давайте-ка без «давайте», — посуровел пограничник. — Вы что, на базаре? Здесь правовое государство!

— Что вы! — деланно испугался музыкант. — Я просто решил, раз рыночная экономика, можно поторговаться… Не знал, что есть разница…

Через пять минут и Сашу, и Леонида, растрепанного и помятого, со ссаженной скулой и кровоточащим носом, швырнули в крохотную комнатку с кафельными стенами.

Лязгнула железная дверь.

Наступила тьма.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

В КЛЕТКЕ

В кромешной темноте оставшиеся человеку чувства обостряются. Запахи становятся ярче, звуки громче и объемнее. В карцере было слышно только, как кто-то скребется в пол, и нестерпимо воняло прелой мочой.

Но музыкант из-за выпитого, кажется, не слышал даже боли. Недолгое время он еще что-то бубнил себе под нос, потом перестал отзываться и засопел. Его не тревожило, что теперь их точно настигнет погоня. Не беспокоило, что станет с Сашей, без бумаг и оправданий пытавшейся пересечь границу Ганзы. И уж конечно, его оставляла совершенно равнодушным судьба Тульской.

— Ненавижу, — тихо сказала Саша.

Ему и это было все равно.

Вскоре во мраке, которым была затянута камера, обнаружилась дырка — стеклянный глазок в двери. Все прочее оставалось невидимым, но и этой прорехи Саше хватило: осторожно ощупывая черноту вокруг себя, она подползла к двери и обрушила на нее свои легкие кулаки. Та отозвалась, загремела, но, как только Саша оставила ее в покое, тишина вернулась. Охрана не хотела слышать ни грохота, ни Сашиных криков.

Время вязко текло вперед.

Сколько их продержат в плену? А может, Леонид нарочно привел ее сюда? Хотел отделить ее от старика, от Хантера? Вырвать из связки, заманить в ловушку? И все это только для того, чтобы…

Саша заплакала, уткнувшись в рукав: он впитывал и влагу, и звуки.

— Ты когда-нибудь видела звезды? — послышался голос, все еще нетрезвый.

Она не отвечала.

— Я тоже только на фотографиях, — сказал ей музыкант. — Солнце-то еле пробивается сквозь пыль и облака, а им на это не хватает сил. А сейчас проснулся вот от твоего плача и подумал, что вдруг увидел настоящую звезду.

— Это смотровой глазок. — Она проглотила слезы, прежде чем ответить.

— Знаю. Но вот что интересно… — Леонид кашлянул. — Кто же тогда на нас раньше смотрел с неба целой тысячей глаз? И почему отвернулся?

— Никого там никогда не было. — Саша тряхнула головой.

— А мне вот всегда хотелось верить, что кто-то за нами приглядывает, — раздумчиво произнес музыкант.

— Даже в этой камере до нас никому нет дела! — Ее глаза снова набухли. — Ты это подстроил, да? Чтобы мы не успели? — Она снова забарабанила в дверь.

— Если ты считаешь, что там никого нет, зачем стучать? — спросил Леонид.

— Тебе плевать, если все больные погибнут!

— Вот такое от меня впечатление, да? Обидно, — вздохнул он. — Но ты тоже, по-моему, не к больным рвешься. Боишься, что если твой возлюбленный отправится их резать, сам заразится, а лекарства-то нет…

— Неправда! — Саша еле держалась, чтобы не ударить его.

— Правда, правда… — Леонид пискляво ее передразнил. — И что в нем такого?

Саше не хотелось ничего ему объяснять, вообще с ним говорить не хотелось. Но она не смогла удержаться.

— Я ему нужна! Действительно нужна, без меня он пропадет. А тебе нет. Тебе просто играть не с кем!

— Ну, положим, ты ему нужна. Не то, чтобы сильно, но не отказываться же… А тебе-то он зачем, этот санитар леса? Злодеи привлекают? Или хочешь спасти пропащую душу?

Саша умолкла. Ее задело то, с какой легкостью музыкант читает ее чувства. Может, в них не было ничего особенного? Или это потому, что она не могла их скрыть? То тонкое, неосязаемое, что у нее не получалось и облечь в слова, из его уст звучало обыденно и даже пошловато.

— Ненавижу, — наконец выговорила она.

— Это ничего, я себя тоже не особо, — усмехнулся Леонид.

Саша села на пол. У нее снова потекли слезы — сначала от злости, потом от бессилия. Пока от нее что-то зависело, она не собиралась сдаваться. Но сейчас, в глухом карцере и с глухим спутником, у нее не оставалось шансов быть услышанной. Кричать не имело смысла. Стучаться не имело смысла. Уговаривать было некого. Ничто не имело смысла.

А потом на миг перед ней вдруг встала картина: высокие дома, зеленое небо, летучие облака, смеющиеся люди. И горячие капли на ее щеках показались ей каплями того самого летнего дождя, о котором ей рассказывал старик. Еще секунда — и наваждение исчезло, оставив после себя только легкое, волшебное настроение.

— Хочу чуда, — упрямо, с закушенной губой, сама себе сказала Саша.

И тут же в коридоре громко щелкнул тумблер, а камеру затопило нестерпимо ярким светом.