Метро 2034 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 43

А что после несчастных, запертых на Тульской, думал он, возможно — отчаявшихся, возможно — еще ждущих подмоги, но так или иначе обреченных на жестокую расправу? Память? Но так мало было людей, о которых до сих пор нашлось бы кому помнить.

Да и воспоминания — непрочный мавзолей. Скоро старика не станет, и вместе с ним сгинут все те, кого он знал. Канет в ничто и его Москва.

Где он сейчас, на Павелецкой? Садовое теперь лысо и мертво — в последние часы его расчистила и оцепила военная техника, чтобы дать возможность работать службам спасения и двигаться эскортам с мигалками. Гнилыми, наполовину выпавшими зубами особняков скалятся проезды и переулки… Старик без труда мог представить себе здешний пейзаж, хоть он никогда и не поднимался из метро на этой станции.

А вот до войны ему частенько случалось тут бывать — назначал будущей жене свидания в кафе рядом с метро, потом шли в кино на вечерний сеанс. И здесь же неподалеку он проходил платную, сугубо небрежную медкомиссию, когда собирался получать водительские права. А еще на этом вокзале садился на электричку, договорившись ехать с сослуживцами на шашлыки в летний лес…

Он смотрел в расчерченную на клетки бумагу и видел в ней привокзальную площадь, купающуюся в осеннем тумане, две тающих в дымке башни: претенциозный офисный новодел на Кольце — там работал один его приятель, и, чуть поодаль, закрученный шпиль дорогой гостиницы, пришитой к дорогому концертному залу. Когда-то он приценивался к билетам: они стоили чуть больше, чем Николай зарабатывал за две недели.

Он видел и даже слышал тренькающие угловатые бело-голубые трамваи, переполненные недовольными пассажирами, такими трогательными в своем раздражении этой безобидной давкой. И само Садовое кольцо, празднично мигающее десятками тысяч фар и поворотников, объединенных в одну замкнутую гирлянду. И несмелый, неуместный снег, тающий прежде, чем лечь на черный асфальт. И толпу — мириады наэлектризованных частиц, возбужденных, сталкивающихся, вроде бы хаотически мечущихся, а на деле — движущихся каждая по своему осмысленному маршруту.

Видел ущелье сталинских монолитов, из которого на площадь лениво вытекала великая река Садового. Сотни и сотни зажигающихся окон-аквариумов по обе стороны от него. И еще неоновые сполохи вывесок и титанические рекламные щиты, стыдливо прикрывающие развороченную рану, куда скоро имплантируют новый многоэтажный протез…

Который так никогда и не достроят.

Смотрел и понимал, что словами ему все равно не передать этой великолепной картины. Неужели от всего этого останутся только замшелые, просевшие надгробия делового центра и фешенебельной гостиницы?

Она не объявилась ни через час, ни через три. Обеспокоенный, Гомер обошел весь переход, допросил торговцев и музыкантов, переговорил со звеньевым ганзейского караула. Ничего. Как сквозь землю…

Не находя себе места, старик опять прибился к дверям комнаты, где лежал бригадир. Последний человек, с которым можно было бы советоваться по поводу пропажи девчонки. Но кто у Гомера сейчас еще оставался? Он кашлянул и заглянул внутрь.

Хантер лежал, тяжело дыша, уперев взгляд в потолок. Его правая рука — целая — была выпростана из-под покрывала, а крепко сжатый кулак совсем недавно ссажен. Неглубокие царапины сочились сукровицей, пачкая постель, но бригадир этого не замечал.

— Когда готов выходить? — спросил он у Гомера, не поворачиваясь к нему.

— Я-то хоть сейчас, — замялся старик. — Тут такое дело… Девочку найти не могу. Да и как ты пойдешь? Ты же весь…

— Не умру, — ответил бригадир. — А смерть — не самое страшное. Собирайся. Я буду на ногах через полтора часа. Двинемся к Добрынинской.

— И часа хватит, но мне надо ее найти, я хочу, чтобы она и дальше с нами… Мне очень надо, понимаешь? — заспешил Гомер.

— Через час я уйду, — отрезал Хантер. — С тобой или без тебя… И без нее.

— Ума не приложу, куда она могла запропаститься! — Старик расстроенно вздохнул. — Знать бы…

— Я знаю, — ровно произнес бригадир. — Но тебе ее оттуда точно не достать. Собирайся.

Гомер попятился, заморгал. Он привык полагаться на сверхъестественное чутье своего спутника, но сейчас отказывался ему верить. Вдруг Хантер опять лжет — на сей раз, чтобы избавиться от лишней обузы?

— Она мне сказала, что нужна тебе…

— Мне нужен ты. — Хантер чуть наклонил к нему голову. — А тебе — я.

— Зачем? — прошелестел Гомер, но бригадир услышал его.

— От тебя многое зависит. — Он медленно моргнул, но старику вдруг показалось, что бездушный бригадир ему подмигивает, и его бросило в холодный пот.

Кровать протяжно скрипнула: Хантер, стиснув зубы, сел.

— Выйди, — попросил он старика. — И собирайся, если хочешь успеть.

Но прежде, чем убраться, Гомер задержался еще на секунду — подобрать сиротливо валявшуюся в углу красную пластмассовую пудреницу. По ее крышке бежали трещины, петли выгнулись и разошлись.

Зеркало было вдребезги разбито.

Старик резко обернулся к бригадиру.

— Я не смогу без нее уйти.

Она была почти вдвое выше Саши; ее голова упиралась в потолок, а когтистые лапы свисали до пола. Саша видела, как молниеносно перемещаются эти твари, с какой непостижимой скоростью нападают. Чтобы достать девушку, чтобы одним движением прикончить ее, такому существу было достаточно выбросить вперед одну из конечностей. Но оно почему-то медлило.

Стрелять не было смысла, да у Саши и не хватило бы времени на то, чтобы поднять автомат. Тогда она сделала нерешительный шаг назад, к проходу. Химера издала негромкий стон, качнулась в сторону девушки… Однако ничего не произошло. Чудовище оставалось на своем месте, не спуская с Саши пристального слепого взора.

Она отважилась шагнуть еще раз. И еще. Не оборачиваясь к твари спиной, не показывая ей своего страха, она постепенно приближалась к выходу. Создание как заговоренное плелось за Сашей, лишь немного от нее отставая, будто провожая ее до дверей.

И только когда девушка, оказавшись всего в десятке метров от нестерпимо сияющего проема, не выдержала и кинулась бежать, тварь взревела и тоже метнулась вперед. Саша вылетела наружу, зажмурилась и, ничего не видя вокруг себя, неслась вперед, пока не споткнулась и не покатилась кубарем по шершавой твердой земле…

Она ждала, что химера настигнет и в клочья раздерет ее, но преследователь отчего-то позволил ей уйти. Прошла тягучая минута, еще одна… Вокруг стояла тишина.

Саша не открывала глаз, пока не нашарила в сумке купленные у дозорного самодельные очки — два бутылочных донышка из темного стекла, схваченные жестяными кольцами и посаженные на полоску жгута. Очки натягивались сверху на противогаз так, что прозрачные зеленые кругляшки садились точно на смотровые отверстия резиновой маски.

Теперь она могла смотреть. И, медленно размыкая веки, сначала подозрительно, исподлобья, а потом все смелее, Саша оглядывала странное место, в котором очутилась.

Над ее головой было небо. Небо настоящее, яркое, огромное. Дающее больше света, чем любой прожектор, все равномерно озаренное зеленым, кое-где забитое низкими облаками, а где-то распахивающееся в подлинную бездну.

Солнце! Она увидела его сквозь истонченную облачную ткань: кружок с капсюль размером, начищенный добела, такой яркий — того и гляди проплавит дыру в Сашиных очках. Она испуганно отвела глаза. Подождала чуть и все-таки снова взглянула на него украдкой. Было в нем будто бы что-то разочаровывающее: в конце концов, просто слепящая дыра на небе, к чему его боготворить; но нет, оно завораживало, притягивало, волновало. Проем выхода из звериного логова для привыкших к темноте сиял почти так же сильно; а что, если, мелькнула у Саши мысль, солнце — это точно такой же выход, ведущий в место, где вообще никогда не бывает темно… И если до него долететь, можно вырваться с земли точно так же, как она только что выбралась из-под нее? А еще от солнца исходило слабое, еле ощутимое тепло, словно оно было живым.