Лавка запретных книг - Леви Марк - Страница 4

Это произошло месяц назад, примерно в полночь. Она выносила мусор, когда Жабер на нее набросился. Он прижал ее к мусорному баку, попробовал поцеловать ей грудь и отвесил пощечину, когда она, обороняясь, оцарапала ему щеку. Если бы су-шеф не выскочил на ее крик в тот момент, когда Жабер запустил одну руку Анне под юбку, другой стянул с нее трусики и уже начал ее насиловать, то мерзавец не остановился бы. Но су-шеф Хосе пригрозил ему мясницким ножом и сопроводил угрозу таким выразительным взглядом, что даже всесильный Жабер был вынужден одуматься. Он заулыбался и, видя, что у су-шефа налились кровью глаза и вообще он настроен решительно, пошел на попятный: «Да ладно, я многовато выпил, ничего такого, я так, смеха ради. Не наделай глупостей, а то пожалеешь. Будем считать, что ничего не случилось, совсем ничего, так, порезвились без всяких последствий. Никому не нужны неприятности, ни тебе, ни мадемуазель».

Жабер высоко поднял воротник пальто, подражая сыщикам с киноэкрана, которыми восхищался и которым в подметки не годился. Жабер родился дрянью, стал дрянным полицейским и всю жизнь прожил дрянным человеком.

Анна, опираясь на Хосе, вернулась в ресторан в растрепанных чувствах, с оторванной бретелькой фартука, алым следом пятерни на щеке, с болью в затылке и в животе. Оба были согласны без слов, что слово жертвы ничего не будет весить в сравнении со словом обидчика. Обвинять комиссара полиции значило бы дополнительно унизиться, рисковать и жить в страхе. Осознание своего бессилия усугубляло боль. Хосе налил ей большой бокал ликера и велел залпом опрокинуть, ничем не закусывая. Потом вызвал для нее такси и сразу расплатился с таксистом. Анне было предложено несколько дней отдохнуть, но она уже назавтра явилась на работу, как если бы ничего не случилось. Они с су-шефом переглянулись, и оба поняли: действительно, ничего не случилось. Просто у Анны, наделенной, в дополнение к другим ее многочисленным качествам, злопамятством и находчивостью, появился новый повод пустить в ход свое недюжинное воображение.

Спустя месяцы после изнасилования Жабер, вернувшись домой, стал корчиться от судорог и всю ночь провел в обнимку с унитазом. План Анны сработал так, как было задумано, но с одной оговоркой. В полдень следующего дня главный комиссар, которому становилось все хуже, дополз до телефона и вызвал скорую. Его отвезли в больницу, взяли анализы – и не пришли к твердому заключению. После появления первых симптомов прошло уже двенадцать часов, и определить, чем он отравился, стало невозможно. Диагноз гласил «сильное пищевое отравление», тем не менее Жабер, вопреки ожиданиям Анны, в этот раз не смог сделать поспешных выводов.

Сразу после больницы он поехал в центральный комиссариат и приказал двум полицейским в штатском без промедления доставить к нему су-шефа «Трех кузенов». При виде Хосе Жабер, превозмогая дурноту, хищно осклабился: настал миг реванша. Он пообещал подвергнуть заведение суровой санитарной проверке и применить жесткие санкции, вплоть до закрытия, если су-шеф не признается в недосмотре и сам немедленно не уволится. Хосе хранил невозмутимость: вся рыба, подаваемая в его ресторане, поставлялась тем же утром. Он спросил комиссара, есть ли у него доказательства обвинений и, не дожидаясь ответа, ушел.

К счастью для ресторана «У трех кузенов», расследование не получило продолжения из-за череды ошибок. Первую по счету допустил обследовавший Жабера врач-интерн: поставь он верный диагноз и проведи со всей оперативностью правильное лечение, больной, вполне возможно, выздоровел бы. Но того и другого не произошло, и уже вечером у Жабера разыгралась головная боль, он не мог подняться с постели, ужасно мерз и дрожал, а потом и подавно забился в конвульсиях.

Вторую ошибку, уже немалую, хоть и невольную, допустила Анна, не разобравшаяся в химии грибов. Смертельная доза бледных поганок составляет 30 граммов, а галерина окаймленная, которую часто путают с летним опенком, токсичнее их в шесть раз, и смертельная доза ее отвара, приготовленного Анной, была равна как раз тем самым трем каплям.

К счастью для Анны, у Жабера было слишком много врагов, чтобы в убийстве додумались заподозрить морской язык.

Спустя еще день, когда пресса сообщила о предстоящих похоронах главного комиссара, Хосе дождался Анну у гардероба. Они взглянули друг на друга и опять пришли к молчаливому согласию: ничего не произошло. И все же Анна сдала свой фартук и ушла.

У нее не было иного намерения, кроме как добиться справедливости, заставить Жабера пережить несколько неприятных минут. Отправлять его на тот свет они не собиралась.

В тот осенний день Анна сложила свою одежду в большой чемодан. Она поужинала у себя в кухне в обществе книги и посвятила остаток вечера подготовке дома к длительному сну: накрыла мебель простынями, перекрыла воду и газ, закрыла ставни. Ее домик с фасадом из ноздреватого известняка и видом на железнодорожные пути был довольно неказист, но она любила его и собиралась еще долго оплачивать взятый на его покупку кредит. У нее щемило сердце от необходимости уезжать, не зная, когда сможет вернуться.

Следующим утром она улетела в Канаду, где нашла место су-шефа в престижном квебекском ресторане. Она решила работать там, пока не отложит достаточно денег на осуществление своей мечты. Если все утихнет, то есть если следствие по делу о смерти Жабера не выйдет на нее, она вернется и откроет собственный ресторан.

А пока что она дала себе слово больше ничего не готовить из грибов.

4

Тайник

Митч умел мастерить. Любознательный по натуре, он с детства, наблюдая за родителями, стал рукастым. Его отец ремонтировал по выходным в мастерской на чердаке разный выброшенный другими хлам: лампы, старые книжные шкафы, столы и кривоногие стулья. Его мать тоже чинила все, что выходило из строя в их старом доме.

Мастерить, стряпать, копаться в саду, даже шить – все это было у него в крови.

Аварийная электропроводка в секретной комнате, замотанная там и сям изолентой, и разваливающиеся выключатели выглядели слишком опасно и грозили пожаром. Первым делом Митч протянул новые провода и заменил подслеповатые лампочки на потолке. Подсоединив всю проводку к счетчику, он вкрутил свечу.

При ярком свете помещение выглядело еще просторнее. Под слоем пыли обнаружился паркет из каштана в приличном состоянии и приемлемая мебель, тоже вся в пыли. Перед стойкой стояло шесть табуретов, а еще здесь было два диванчика, клубные кресла, три стола с шестью стульями каждый, старый открытый сундук и – это интересовало Митча больше всего в связи с проектом, который он вынашивал, – тянувшиеся вдоль стен полки. Внимательно все это рассматривая, он понял две вещи. Во-первых, отсюда сбежали второпях. Об этом свидетельствовали оставшиеся на стойке стаканы, раскиданные по столикам карты, брошенные игральные кости, блокноты с записями набранных в играх баллов и запах прошлого с примесью запахов старой древесины, кожи и солода. И во-вторых, здесь не только перепродавали краденое, здесь действовал еще и игорный дом.

Митча не волновал объем работ для приведения всего этого в порядок. Ожидаемый результат открывал перед ним новые перспективы.

Два месяца после этого события он каждый день приезжал сюда первым поездом, чтобы успеть поработать до открытия магазина. С полудня до 14:40 металлическая штора на его витрине была опущена, он трудился в подвале и после вечернего закрытия, бывало, даже ночевал там, на тщательно вычищенном кожаном диванчике. Каждый свободный момент он использовал, чтобы переставлять мебель, натирать паркет, подметать, возвращать блеск цинку стойки, развешивать светильники, приводить в порядок ковры.