Сердце с горьким ядом (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 14

«Ты злился?» — спрашиваю я спустя несколько минут, стуча по его груди и изображая жест. Он молчит немного, потом мягко улыбается, глядя на свои ладони.

— Да. Иногда. Но я также видел, каким человеком является Коул. Он хороший. Смелый. Несмотря на то, что он сделал со мной и с другими. Он принимал тяжелые решения, не те, что хотел. Полюбить даже самые темные его стороны было несложно. Именно с них я и начал. С худших.

Я смотрю на свои руки, переворачивая ладони вверх, глядя на засохшие ссадины, шрамы и синяки, все еще покрывающие мою кожу. Я думаю об Ашене, о том, почему он сделал то, что сделал. Это были трудные решения? Или легкие? Он пытался защитить себя? Или интересы своего царства? Я не могу с уверенностью сказать, что им двигало нечто благородное. И после всего, что я пережила, не уверена, что это вообще важно. Потому что ярость и боль внутри меня все еще горят — и горят ярко.

Я сжимаю кулак и снова смотрю на море.

«Это не одно и то же», — шепчу я, не ожидая, что Эрикс заметит, как шевелятся мои губы. Но он замечает. Он кладет руку мне на плечо и притягивает ближе.

— Ашен - демон, Лу. Если ты отдаешь сердце созданию из тьмы, ты должна научиться любить не только звезды, но и саму тьму.

Мы долго молчим. Я снова и снова прокручиваю его слова в голове, пока за спиной вращаются аттракционы, звучит музыка и льется смех. Каким-то образом атмосфера этого места теряет свою яркость, когда мои мысли погружаются в пучину темноты.

ГЛАВА 10

Эрикс ведет меня к возвышению неподалеку от места, где мы появились — к порталу обратно в Мир Живых. Нас окутывает водопад света и выбрасывает в полную темноту, в которой запах известковой пыли перемешивается с ароматом коричной кожи ангела. Я открываю глаза в тьме такой плотной, что она кажется осязаемой. Она давит на лицо. Прежде чем я успеваю вдохнуть, слабое сияние начинает выталкивать тени прочь. Эрикс светится — будто кожа лишь полупрозрачная оболочка, сквозь которую сияет внутренний свет. Он освещает древние фрески на стенах вокруг нас. Я беру его под руку и, не скрывая восхищения, веду пальцем по видимой жилке — тьма над светом, и под моим прикосновением свет становится ярче.

— Коул зовет меня своим светлячком, — говорит он.

Я фыркаю.

«Еще бы».

Эрикс закатывает глаза, но все равно улыбается, берет меня за руку и ведет из предкамеры пирамиды Усеркафа.

— Мой светлячок покажет путь.

Мы идем по длинному и узкому коридору к выходу. Утренний свет медленно пробирается в темноту, жара пустыни начинает подползать все ближе. Тело Эрикса постепенно тускнеет, возвращаясь к нормальному состоянию, и мы выходим наружу в тот момент, когда на горизонте встает солнце. Вокруг никого.

— Пойдем, — говорит Эрикс, поворачиваясь ко мне с распростертыми руками, предлагая снова зацепиться за него. — Давай вернем тебе силы.

Я отвечаю ему тревожной улыбкой и прижимаюсь щекой к мускулам его ангельской груди, обвиваю его руками и ногами, когда он поднимает нас в воздух. Мы пролетаем над Серапеумом, и я думаю, сколько времени понадобилось, чтобы моя кровь исчезла в песке. Остались ли пятна среди тех же песчинок, где я стояла на коленях рядом с Ашеном?

Помню, как я думала тогда: «Asallah libakkunu», снова и снова, когда мы мчались в город на мотоциклах.

Я покоряю твое сердце.

Эрикс сажает нас на крышу дома мистера Хассана, и мы спускаемся на два этажа к его двери. Когда он открывает, его лицо расплывается в сочувственной улыбке, но она быстро исчезает. Эдия и Коул появляются за его спиной, и оба испытывают облегчение, когда старый аптекарь впускает нас внутрь. После краткого знакомства с Эриксом мы устраиваемся в гостиной, а Хассан заваривает свежий мятный чай и готовит мне чашку с кровью.

— Azizati, — говорит он, похлопывая меня по руке, когда садится рядом на бархатный зеленый диван. Он протягивает мне кружку, и я наслаждаюсь ее теплым, пряным запахом, идеально прогретым и подслащенным каплей меда манука.

«Спасибо, что принял нас», — показываю я жестами, Эдия переводит. «Извини, что поставила тебя в такую ситуацию».

Старик тепло смеется и легко хлопает меня по руке:

— Глупости. Я рад видеть тебя.

Странно. Для него прошло всего около месяца с нашей последней встречи. Для меня — будто целый век. И я задумываюсь о времени: как иногда годы проходят без особых перемен, а потом все вдруг переворачивается вверх дном.

Я смотрю на аптекаря и пытаюсь улыбнуться.

«Мне плохо. Я не восстанавливаюсь, как должна. Хотела спросить, можешь ли ты мне помочь».

— Да, твои друзья рассказали мне все, что знали. Дай-ка взглянуть на тебя, tifl alshaati almashur.

Я бросаю тревожный взгляд на Эдию, и она уверенно кивает. Ставлю кружку на стол и разворачиваюсь к старику. Его сморщенные пальцы берут мою руку, и он осматривает незаживающие раны, царапины и коросты. Его мутные глаза медленно скользят к моему горлу. Большой палец находит точку, где серебро выжгло мой голос.

Он начинает шептать, едва слышно. Потом громче. Его ладонь ложится мне на шею, и с каждым словом жжение в горле становится невыносимым. Гораздо хуже, чем обычная боль, к которой я пыталась привыкнуть. Жар нарастает. Пот выступает у корней волос, струится по вискам. Дыхание сбивается, я сжимаю челюсть, терпя, пока могу. Наконец не выдерживаю, хватаю его за запястье и отталкиваю руку, качая головой.

— Dhiaab alshaytan, — произносит он, как бы сплевывая на пол. Потом вздыхает, берет мою кружку, снова вручает мне и кивает. Я делаю долгий глоток, и он снова забирает ее, ставит на стол, берет обе мои руки в свои. Смотрю на Эдию, она серьезна, напряжена, но собрана. Я вижу, как ей тяжело.

— Azizati. Серебро мешает твоему телу восстанавливаться. Сколько бы крови ты ни пила — это не поможет. На металле лежит заклятие. Единственный способ избавиться от него — растворить серебро.

Растворить его… да чтоб вас. Это вообще не обнадеживающе звучит. Ни капли.

«Азотная кислота?» — спрашиваю я жестом, глядя на Эдию. Она кивает. В ее взгляде — решимость, но еще и страх.

— Мы будем вводить кровь через зонд, — говорит она. — Чем больше серебра растворим, тем быстрее ты начнешь восстанавливаться, если будет постоянный приток. Установим трахеостому, чтобы ты могла дышать.

— Вопрос. А почему мы не можем дать ей кровь через капельницу? — спрашивает Коул. Эдия медленно поворачивается к нему, прищуриваясь.

— Вопрос. Когда ты голоден, Эрикс кидает сэндвич в блендер и заливает тебе через катетер?

Коул моргает, бледнеет под ее взглядом:

— ...нет…

— Вот именно, — Эдия снова смотрит на меня, закатывает глаза и слегка качает головой. Боже, как же я ее люблю. — Нам нужно влить в тебя как можно больше крови заранее, чтобы все запустить. Потом уже держать процесс через зонд.

— Sahira  сможет использовать заклинание, чтобы ускорить восстановление, — добавляет Хассан, указывая на Эдию. Морщины на его лице углубляются, и он смотрит на меня прямо, не давая увлечься панике. Звучит серьезно. И, судя по его лицу, все действительно чертовски серьезно. — Мы не сможем заглушить боль. Заклятие в твоем горле - охранное. Никакая магия не снимет страдания.

— А усыпить ее нельзя? — спрашивает Эрикс, беспокойно переводя взгляд между аптекарем и ведьмой.

— Нет, — тихо отвечает Эдия. Она опускает плечи. — Мы можем ввести ее в каталепсию, но тогда метаболизм замедлится, станет только хуже. Вампиры невосприимчивы к обычным седативам. Она должна сделать это в сознании.

Вот и последняя капля в колодец страха. У меня дрожит все тело, так сильно, что хочется сбежать. Эдия поднимается и опускается передо мной на колени, кладет руки мне на бедра. Пытается улыбнуться настолько тепло, насколько может. Но я вижу это. В ее глазах.