Переплетенные судьбы (ЛП) - Робертс Тиффани - Страница 13

— Действительно, — Волкер изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ненатянуто. Он пришел сюда не за этим, но на этот раз он не мог отказать Исайе. — Обстоятельства слишком долго держали меня вдали от Терры.

— Если я правильно помню, ты, должно быть, на седьмом или восьмом году службы?

— Я только что закончил свой восьмой год.

— Получается почти отслужил. Ты решил, что будешь делать, когда закончится твой срок?

Я решил это много лет назад, и он это знает.

— Я планировал решить это с Киарой.

Исайя сжал губы в тонкую линию и кивнул, но ничего не ответил.

— Ваша дочь дома, сэр? Я надеялся увидеть ее. Она — единственная причина, по которой я приехал на Терру во время отпуска.

Положив руки на подлокотники, Исайя откинулся на спинку кресла. Старая кожа заскрипела от его движения.

— Киара больше не живет дома. После университета она переехала в квартиру в Найтсбридже.

Волкер нахмурил брови.

— Найтсбридж? Это в Лондоне, или…

— Да. Вест-Энд, граничащий с Гайд-парком. Прекрасный район. Но тебе лучше туда не ходить, Волкер.

Жар залил лицо Волкера, и тревога быстро подавила его рвение, позволив страху поселиться глубоко внутри.

— Почему?

Взгляд Исайи был жестким — казалось, от гнева, но также и от чего-то более глубокого, от чего-то более уязвимого.

— Когда ты в последний раз разговаривал с Киарой?

— В тот день, когда мой отец забрал меня, — тихо ответил Волкер.

— Вот почему, Волкер. Моя дочь провела одиннадцать лет, ожидая тебя. Это должны были быть лучшие годы ее жизни, но она провела их в ожидании. Ждала, когда начнется ее жизнь, — Исайя наклонился вперед и покачал головой. — Ни единого слова от тебя за все это время. Ты знаешь, каково было наблюдать, как угасает ее радость? Наблюдать, как растет разочарование в глазах моего милого, любимого ребенка? Представь, как это, должно быть, было для нее!

Волкер стиснул челюсти, когда к его страху присоединился прилив стыда, но теперь в нем было что-то еще — в груди вспыхнули огни гнева и разочарования.

— Моя ситуация до сих пор препятствовала общению. Вот почему я здесь. Я пришел при первом же представившемся шансе.

Намек на печаль мелькнул в темных глазах Исайи.

— Я понимаю. Возможно, больше, чем большинство людей. Я знаю, что значит долг для вашего народа, и у меня есть представление о том, чего от тебя ожидают. Но Киара была очень молода, когда ты ушел, и она не разделяла этого понимания. Я не думаю, что ты тоже. Время имеет свойство казаться одновременно незначительным и невероятно медленным, когда мы молоды, и я уверен, что у тебя было так много планов… Но теперь уже слишком поздно, Волкер. Все это время она ждала, не говоря ни слова, не зная, жив ты или мертв, и смотрела, как все вокруг живут своей жизнью. Наконец она двинулась дальше. Она наконец-то нашла для себя что-то большее. Она снова обрела счастье.

— Что это значит? — проскрежетал Волкер.

Исайя наклонился к Волкеру, уперев локти в бедра, склонил голову и тяжело вздохнул. Гнев, который на мгновение придал огня его голосу и позе, казалось, так же быстро угас.

— Киара помолвлена.

У Волкера перехватило дыхание, сердце перестало биться, и тишина охватила всю вселенную. Эти слова эхом отдавались в голове Волкера, лишенные смысла. Возможно, это было связано с тем, что его знание английского языка ухудшилось с годами. Возможно, он просто ослышался. Возможно, произошло какое-то недопонимание.

Но даже если бы он частично утратил свои знания английского, его имплантат-переводчик уловил бы тонкости, и выражение лица Исайи — печаль и конфликт — ясно дало понять, что это не было недоразумением. Он сказал именно то, что слышал Волкер.

Киара помолвлена и собирается замуж.

Волкер открыл рот, чтобы заговорить, но из его горла вырвался лишь тихий, беспомощный звук. Жар, заливающий его лицо, подобно лесному пожару распространился по кхалу, охватив все тело. Он не мог сказать, было ли это отчаянием, гневом, ревностью или болью, и, казалось, это не имело значения. Его легкие горели, грудь болела, и он не мог вдохнуть воздух, хотя отчаянно в нем нуждался. Он рассеянно поднял руку, вцепившись в ткань своей униформы, как будто это могло каким-то образом облегчить дискомфорт.

Исайя преодолел расстояние, отделявшее его от Волкера, и положил твердую руку на плечо Волкера, слегка сжимая его.

— Дыши, Волкер. Спокойно и легко.

Волкер не мог понять, почему в этот момент он чувствовал себя таким опустошенным и в то же время таким невероятно переполненным бурлящими эмоциями. Он не мог понять, как его разум может быть одновременно пустым и беспокойным. В течение двенадцати лет только одно было постоянным, только на одно можно было положиться — Киара ждала его. Без нее ничто не имело смысла.

Ему, наконец, удалось сделать быстрый, неглубокий вдох, а вслед за ним еще несколько.

— Я… Я просто… С кем?

Исайя нахмурился.

— Его зовут Дэниел. Они познакомились в университете и дружили несколько лет, прежде чем она смирилась с тем, что ты не вернешься.

— Я всегда собирался вернуться.

— Она думала так долгое время. Я тоже так думал. Но ты этого не сделал, Волкер, — Исайя еще раз вздохнул и чуть крепче сжал плечо Волкера. — Я понимаю твой долг перед своим народом, но ты также должен приложить усилия, чтобы понять положение Киары. Она была девушкой, когда ты ушел. Ты значил для нее очень много. Двенадцать лет — это почти половина ее жизни. Ты понимаешь значение этого? Как она чувствовала себя пойманной в ловушку и застывшей, пока жизнь проходила вокруг нее? Как она чувствовала себя одинокой, несмотря на друзей, которые у нее были?

Волкер стиснул зубы, его гнев усилился. Даже если он не мог связаться с ней, не мог вернуться до сих пор, он оставался верен. Он никогда не терял надежды — надежда была единственным, что поддерживало его до сих пор.

— Она дала обещание мне, — прорычал он. — Думаете, я не чувствовал себя одиноким? Даже после нескольких дней сражений и небольшого отдыха я лежал без сна, думая о ней, зная, что она была вне моей досягаемости, и что я не мог это изменить. Я поклялся, что вернусь, и она пообещала подождать.

— И ей было четырнадцать, Волкер, — сказал Исайя, ничуть не смутившись проявлением гнева. — Она была девушкой, а ты был для нее всем, и когда ты ушел, свет в ее глазах померк. Она пыталась оставаться сильной так долго, намного дольше, чем мог бы я. Но она никогда не была прежней с тех пор, как ты ушел. С Дэниелом все изменилось. Она наконец-то ведет себя как раньше.

Ярость Волкера отступила от очередного укола стыда. Казалось, что его внутренности наполнились льдом и всепожирающим пламенем, противоположные силы сошлись в ужасном, невозможном равновесии.

На кого он был зол? На Киару… или на себя? Кто был более достоин его гнева — тот, кто ждал более десяти лет без каких-либо причин надеяться, кроме обещания незрелого шестнадцатилетнего волтурианца, или тот, кто за все это время не смог послать ей ни единого слова?

Волкер склонил голову, закрыл глаза и заставил себя сделать глубокий вдох. Воздух все еще обжигал его легкие и горло, а стеснение в груди не ослабевало.

— Она счастлива?

— Да, — Исайя убрал руку, и кожа на его кресле снова заскрипела, когда он поерзал на нем.

Сжав челюсти, Волкер тяжело выдохнул через ноздри. Слышать, что она счастлива, было больно почти так же сильно, как и все остальное, потому что он должен был быть тем, кто сделает ее счастливой. Больше, чем когда-либо прежде, он чувствовал себя… одиноким. Он чувствовал, что его место во вселенной больше не определено, как будто он больше не был связан ни с кем, ни с чем. Как будто он просто будет вечно дрейфовать в пустоте в одиночестве.

Киара была его парой. Это было неоспоримым фактом с того момента, как он встретил ее, независимо от того, в чем отец Волкера пытался его убедить на протяжении многих лет. Киара принадлежала ему. Но она выбрала другого. Она двигалась дальше. Он не мог винить ее за то, что она искала счастья. Если кто-то и мог понять это желание, то не он ли, который провел большую часть своей юности, переезжая с места на место и чувствуя себя оторванным от всего?