Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик - Страница 1

Мик Китсон

Кулачные бои в легком весе

Mick Kitson

Featherweight

Перевел с английского Павел Смирнов

Художник Катерина Скворцова

Дизайнер обложки Александр Андрейчук

Настоящее издание выходит с разрешения Canongate Books Ltd, 14, High Street, Edinburgh EH1 1TE и The Van Lear Agency

© Mick Kitson, 2021

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление ООО «Издательство „Аркадия“», 2022

Пролог

Джинни Бранд стояла перед хозяйкой и размышляла о причинах диковинного события — иначе и не назовешь вызов с кухни в одиннадцать часов прекрасного осеннего утра. Впрочем, любопытно уже то, что ее вообще позвали.

Она всего во второй раз видела гостиную. И впервые с девушкой разговаривала сама хозяйка. Старуха общалась с прислугой только через дядюшку Кенни. Именно он и ворвался в кладовую, где Джинни запечатывала банки с яблочным компотом, и удивленным голосом сообщил:

— Джин, хозяйка хочет с тобой поговорить.

Он протянул руку Джинни, не меньше нее изумленный этой странной просьбой, хотя знал, что в последние несколько месяцев хозяйка время от времени начинала чудить. С октября Кенни уже трижды видел у крыльца усадьбы двуколку поверенного Салливана.

Теперь Кенни беспокоило, что юную родственницу, которую он в прошлом году привез из Файфа, где жила его семья, позвали в дом так неожиданно и так некстати. В усадьбе редко случались события, которые хозяйка не обсуждала бы с Кенни. Но старуха была себе на уме и знала о слугах и о событиях в деревне много такого, что ей не могла рассказать ни одна живая душа.

Кенни на секунду остановился и посмотрел на племянницу. Она была рослая, выше него самого, и такая же ясноглазая и вспыльчивая, как и его мать. Только на прошлой неделе в очереди у пекаря она затеяла ссору и поколотила дюжую валлийку.

— Уж точно шотландские леди так себя не ведут, мистер Кен, — заметил кучер Дэн Уайт, рассказав Кенни о происшествии, которому сам стал свидетелем, ожидая на козлах, пока Джинни покончит с утренними поручениями.

А еще девчушка любила петь, занимаясь домашней работой. У нее был мелодичный голос, и она предпочитала баллады Робби Бёрнса, всегда радовавшие слух Кенни. Они напоминали ему о крошечной деревеньке на вершине холма на берегу Форта, где он рос до переезда в Америку, где мужчины трудились в шахтах, а женщины белили холсты в полях. Голос у девушки был теплый и нежный, будто летний дождь, но теперь Кенни беспокоился, не потревожил ли он хозяйку, долетев из нижних коридоров до ее салона наверху.

— Надеюсь, ей не рассказали о твоем позорном поведении в пекарне в прошлый вторник, — торопливо поднимаясь по задней лестнице, ворчал он на Джинни, отряхивающую с фартука пыль и кусочки яблочной кожуры. — А может, ты беспокоишь ее песенками, которые распеваешь целый день.

— Она и слыхом не слыхивала о пекарне, Кенни… Откуда ей?

— Не знаешь ты ее, милая. А на кону моя репутация. Это я за тебя поручился и привел в усадьбу, не забывай. — Он подтолкнул ее к двери гостиной. — Храни тебя Господь, если хозяйка недовольна. И не вздумай упоминать о заварушке в очереди к пекарю.

Джинни постучала и услышала из-за двери негромкое хриплое: «Войдите».

Хозяйка сидела у окна. На фоне яркого утреннего солнца был виден лишь ее силуэт с изящной тонкой шеей и забранными в тугой пучок волосами. Джинни вошла в гостиную и неловко присела в реверансе.

— Вы хотели меня видеть? — пробормотала она.

Старуха повернулась, и ее лицо скрыла густая тень.

— Подойди поближе, девочка, — сказала она, и Джинни послушно шагнула вперед. — Вот. Возьми меня за руки, — велела хозяйка.

Джинни едва не вздрогнула, коснувшись узловатых, скрюченных рук — блестящих, словно полированное красное дерево, изрезанных тысячами крошечных морщинок, но при этом невесомых, легких и воздушных, словно гусиные перья. Костяшки пальцев были усеяны шишками и ямками, словно крошечный горный хребет, и сквозь истончившуюся смуглую кожу проглядывали старые сероватые кости. Гладкие белые пальцы Джинни, сжимавшие ладони старухи, напоминали весенний цветок, распустившийся посреди кучи мусора.

Хозяйка сказала:

— Только руки у меня и были, девочка.

Джинни попыталась улыбнуться и ответила:

— Да, госпожа.

— У тебя красивые пальцы, — заметила та. — Когда-то, давным-давно, и мои были такими же. Они стали моей судьбой и моим счастьем.

Джинни посмотрела старухе в лицо. Ее глаза отливали пугающей темной зеленью мельничного пруда. Девушка стала размышлять о ее голосе: каков он? Говор у хозяйки странный — не шотландский, не ирландский, не валлийский. Он не походил ни на американскую речь, ни на зычный акцент немцев или голландцев. В нем не было ни итальянской ритмичности и напевности, ни еврейской гортанности. Не слышалось в нем ни протяжности и насмешливости, какую ей доводилось встречать у негров, ни отрывистого уверенного стрекота англичан.

Хозяйка прикрыла глаза, откинула голову и, слегка кивнув, произнесла:

— Я видела, Джинни Бранд, как ты отделала ту здоровую девку в очереди у пекарни.

Джинни покраснела и сморщилась, но хозяйка только радостно хохотнула, трясясь всем своим тощим телом.

— Поделом ей досталось, верно? Ты напоминаешь мне одну прелестную юную барышню, которую я когда-то знала. Это было очень давно.

— Простите, госпожа. Да, я тогда вспылила. Но наш Кенни об этом ничего не знал. Та девка стала цепляться ко мне, потому что я из Шотландии. Вот я и взбесилась. Мне очень жаль, если это доставило вам какие-то неприятности, госпожа.

Хозяйка улыбнулась, обнажив крепкие белые зубы, и похлопала Джинни по руке:

— Ну и здоровенная же была толстуха, да?

Ободренная озорной улыбкой на старческом лице, девушка ответила:

— Да, верно, госпожа. Здоровенная толстуха. И рот у ней поганый. Она такие гадости говорила, госпожа…

— Вот и хорошо, что ты затолкала эти гадости ей обратно в глотку, девочка моя. Вижу, кулак у тебя быстрый. Да и размах хороший.

Последнее замечание озадачило Джинни.

— Ты все правильно сделала, — продолжала старуха. — Иногда женщине приходится драться. Хорошо, что ты это умеешь.

Она подалась вперед, вперившись в Джинни темно-зелеными глазами. Утреннее солнце прогревало гостиную, и в его лучах плясали пылинки.

— Кто твои родители? — спросила хозяйка.

— Отец был шахтером. Он тому два года как погиб, когда шахту затопило. Мама умерла на следующий год от лихорадки вместе с младшей сестренкой. Поэтому Кенни за мной и послал. И я вам очень благодарна, госпожа, что позволили мне приехать.