"Фантастика 2025-122". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 96

Он поднял на неё измученные глаза.

– Ты… ты веришь мне, что я…

– Верю, – перебила она его. – Я же знаю тебя, Эркин. Мне и в голову не пришло… о чём ты подумал, что ты.

Алиса ждала их за столом. Женя усадила его, села сама. Он взял ложку, посмотрел на тарелку, будто впервые её видел, и через силу начал есть. Алиса смотрела на него, на мать, сосредоточенно хмурилась, но ни о чем не спрашивала. И Женя сделала вид, что ничего не случилось. Ну, совсем ничего.

И вторую свою обычную чашку Эркин пил молча, упрямо глядя перед собой остановившимися глазами. Допив, не поворачиваясь, пряча лицо, то ли спросил, то ли сказал.

– Я спать пойду…

– Конечно, – кивнула Женя, собирая посуду.

Он устало, тяжело опираясь о стол, встал, ссутулившись, побрёл в кладовку и тщательно закрыл за собой дверь.

Женя быстро, стараясь не шуметь, перемыла посуду, приготовила всё на завтра. Как его… ударило. Но она же действительно ничего такого и в голове не держала… Она сокрушенно вздохнула. И что за жизнь такая? Ведь только что всё было хорошо. Пойти утешить его, объяснить… Нет, она чувствует – нельзя. Нельзя ей сейчас заходить к нему. Он должен сам, один… Она, не додумав, не доведя мысль до конца, устало легла и сразу заснула, как провалилась.

Эркин лежал неподвижно, затаив дыхание, и только когда еле слышно скрипнула кровать и он понял, что Женя легла, позволил себе распустить мышцы, повернулся набок и укутался в одеяло. Надо спать. Но он никак не мог улечься. Тело словно стало чужим, непослушным. Как ни ляжет – всё неудобно. Ну… ну, что произошло? Женя рассказала ему об этой суке… Стоп! Он сел в постели, сбросив одеяло. Как же он сразу не догадался. Это же та самая сука, беляшка намазанная. Так… так вот зачем… «И для мерина найдется работа». Ах ты, сука… Он задохнулся ругательствами. Ах ты… вот для чего тебе спальники? Уцелевшие бедолаги, другого заработка нет, а она скажет слово, и их затопчут, размажут. Но… но он никого не встречал… Так они и не показываются в Цветном, их же там сразу раскроют, и всё, конец.

Он лёг, натянул одеяло. Даже холодно чего-то стало. Палас с выездом. Его так дважды возили. Один раз в паре с негром, сработать они сработали, но даже имён друг у друга не спросили. Сначала по очереди, с отдыхом, а потом вместе. Ну почему это дерьмо лезет ему в голову?! Сколько можно? Ну, неужели это ему на всю жизнь?! Надо спать. Сука, гадина… Как мулат сказал? «Просись обратно». Так что, опять всё сначала…

…В коридоре распределителя ровный смутный гул голосов. Затихает при его приближении к камерам и нарастает за его спиной. И только щелчки языком – сигнал тревоги да шёпот: «…спальник, спальник…» Да, он в форме спальника, ему не дали переодеться. Дубинка надзирателя касается спины между лопатками, не подгоняет, а только указывает направление.

– Стой.

Он останавливается, косясь на соседние камеры. И там, и там работяги. Стоят, держась за решётку. Куда ни сунут, конец один. Отбиться будет тяжело. Их много. Надзиратель ржёт и тычет его в спину.

– Вперёд.

Надзирателей уже двое. Его гонят по коридорам, и надзирателей всё больше. Хохочут. Что они задумали? Им забава, ему… Да что об этом? Господская забава – боль рабская. Впереди камера. Торцевая. Её видно из обычных камер. Пустая вроде. Надзиратель откатывает дверь, и он вдруг слышит страшное.

– Поединок.

Поединок. Двое в одной камере. И выйдет оттуда только один. Надзиратели дождутся конца, и победитель получит пайку. Или нового противника. Как уж белякам захочется. До сих пор его это миновало. Но, видно, его черед.

– Вперёд. Пошёл.

Дубинка больно вталкивает его в камеру, за спиной лязгает дверь. И тут он видит, что пол камеры в свежих красных пятнах. Он не первый здесь. А в дальнем углу победитель. В полосатой одежде лагерника. Ему дали противником лагерника?! Это же конец! Даже один на один он не устоит против лагерника. Тот же белый. Трепали, что лагерники теряют расу, но всё равно. И вон тот какой рослый. Костлявый. Видно по тому, как висит одежда. Из рукавов торчат мощные костлявые кулаки. Лагерник стоит у стены, отдыхает после боя? Надзиратели притихли, ждут начала. Не оглядываясь, он чувствует их напряжённое радостное внимание. Спальник и лагерник миром не разойдутся. Лагерник поднимает обритую наголо голову, и он видит бледное лицо, с засохшей полоской крови в углу рта… Это Андрей!

– Нет!!..

…Эркин сел, очумело огляделся в темноте. Это же сон. Этого не было… Не ставили его на поединок. Спальников берегли, на поединок только старых, которым двадцать пять и всё равно уже в выбраковку, таких не жалко, а он молодой был, в самой силе… Нет, не было же этого.

Он встал и почему-то долго не мог найти дверь, натыкался то на стену, то на стеллаж. Вышел на кухню и долго пил холодную, пахнущую жестью воду. Пил прямо из ковша, захлебываясь и обливаясь, Холодная струйка ползла по груди и животу.

Нет, не было этого. Сон. Но если… если всё обратно… Нет, по второму кругу он не пойдёт. Пусть убивают.

Эркин подошёл к окну, аккуратно отогнул край шторы и вдохнул свежий ночной воздух. Фу, приснится же такое. Он подумал и осторожно убрал шторы. Пусть… а то душно очень. Надо поспать. Но чего-то страшно. Вдруг опять… приснится. И разозлился сам на себя. Какого чёрта! Надо выспаться, а то будешь ползать завтра… А надо работать, зарабатывать деньги. И что бы эти сволочи ни делали, ему надо выдержать, не дать загнать себя в Овраг…

Эркин вернулся в кладовку, прикрыл дверь. На ощупь нашёл и перевернул подушку, лёг. Поёрзал, укладываясь поудобнее… Надо спать. Полночи осталось, а может и меньше… Надо спать…

Женя только-только встала и вышла на кухню, когда Эркин уже разжёг плиту и отрезал себе на дорогу хлеба.

– Чай пить не будешь?

Эркин молча мотнул головой в ответ. Женя двигалась медленно и, казалось, ещё спала. И он задержался в дверях, не в силах отвести от неё глаз. Она, по-прежнему медленно, сонно, подошла к нему и обняла, прижалась щекой к его груди. Он обхватил её, зарылся лицом в её тёплые, мягкие и тоже сонные волосы.

Женя мягко высвободилась, подняла голову и поцеловала его в угол рта, рядом со шрамом.

– Будь осторожен, Эркин. Пожалуйста.

Её глаза сонно блестели, и он поцеловал эти глаза. Молча, потому что горло вдруг перехватила судорога. Женя обняла его за шею, запустила пальцы в пряди на затылке. Он ещё раз поцеловал её. И она отпустила его.

И когда Эркин бежал по утренним улицам к станции, он уже не думал о ночных страхах, о сне. Он впервые в своей жизни кричал во сне и просыпался от своего крика. Но это было ночью. А сейчас утренняя влажная от росы пыль мягко ложится под ноги, под пружинящие подошвы кроссовок, и тело легко и послушно. На станции всегда есть работа. Тяжёлая, грязная, от которой вечером ломит тело и ноют мышцы, и платят за неё мало, но она есть. И значит, каждое утро он будет приходить сюда, к этим воротам, проходить мимо поигрывающих дубинками полицейских, опустив глаза книзу, и кружить среди вагонов и штабелей, искать работу. И работать. А в полдень, как все, покупать какие-то жареные непонятно с чем пирожки у тощей Мамми Эмми и пить «кофе с устатку» из жестяной кружки, а если не повезло с работой, то просто пить воду из крана и пережидать жару в тени под вагоном или каким-нибудь штабелем, и снова работать до сумерек, до темноты…

Очередная работа была обычной. Мешки из вагонов на склад. Три вагона. Десять кредиток на рыло. Не жирно. Но и работы им с Андреем на полдня. Андрей подтаскивает мешки к двери и мягко подаёт ему на спину. А он уже носит и сваливает. Вчера они так таскали ящики, и Андрей ухитрился разбередить рубцы. Эркин поглядел, как Андрей кривится от боли на каждом мешке, и на третьем или четвертом не выдержал. Затащил Андрея в вагон и потребовал показать спину.

– Охренел? – немедленно взъярился Андрей.

– Заткнись. Липнет?

– Липнет, сволочь, – вздохнул Андрей.