Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 8

— И все же… а любовь? — выдохнул он наконец, и его голос прозвучал по-мальчишески неуверенно, даже потерянно на фоне только что услышанного.

— Любовь? — я усмехнулся. В моих глазах не было ни капли тепла. — Иногда полезный инструмент. Как лесть. Как золото. Но никогда, слышишь, никогда не ставь ее выше ответственности. Выше трона. Выше Империи. Империя, Николай, — вот твоя единственная, вечная и истинная возлюбленная. Ей одной ты должен страсть. Ей одной — верность до гроба.

Я резко кивнул на толстый учебник истории, безмятежно лежащий на столе.

— Теперь иди. Поработай над ухаживаниями за своей будущей госпожой. Ванная свободна. И тишина — твой лучший друг сейчас.

Призрак, все еще потрясенный, медленно кивнул. Его форма колебалась, как дым на ветру. Беззвучно он поплыл в сторону ванной комнаты, унося с собой книгу, словно драгоценный, но страшный трофей. В воздухе повис тяжелый осадок непроизнесенных вопросов и холодной, безжалостной Истины Власти.

Дождавшись ухода Николая, я приоткрылвходную дверь ровно настолько, чтобы высунуть голову. В сумраке коридора, как мрачный монумент, маячила знакомая исполинская тень Рыльского. Рядом с ним,вытянувшись по струнке,стояли два гвардейца. Их мундиры сверкали стерильной чистотой. Они держали в рукахначищенные до зеркального блеска карабины.Чуть поодаль расположилась пара арканистов. Их ауры, напряженные до звона, сканировали пространство вокругневидимыми щупальцами магии, выискивая малейшую угрозу.

— Лев Павлович! — бросил я бодро, с наигранной небрежностью откинув прядь рыжих волос со лба. — Зайдите на минуточку. Срочное дело возникло. Чайку горяченького попьем, обсудим.

Рыльский вошел неохотно, как медведь в капкан. Его массивная фигура на мгновение затмила свет от камина. Я быстро захлопнул дверь, громко защелкнув внутренний засов. Звук прозвучал как приговор в короткой тишине.

— Ваше высочество? — голос капитана прозвучал низко и глухо, будто был напитан вечной подозрительностью вперемешку с инеем. Он не сдвинулся с места: стоял в двух шагах от меня, как вкопанный.

— Этой ночью — начал я без предисловий, смотря ему прямо в глаза. — Мне необходимо прогуляться. Инкогнито. Вы обеспечите мне железное алиби. Скажете всем, включая Ольгу Павловну, что я блаженно почивал как младенец под твоим личным, неусыпным присмотром всю эту прекрасную ночь. Слово в слово.

Рыльский побледнел так, что шрамы на его лице выступили резче. Потом кровь хлынула к щекам, окрасив их в багровый цвет праведной ярости.

— Вы ЗНАЕТЕ… — зашипел он, сжимая челюсти так, что хрустнули кости. — Какой нагоняй я схлопотал от Ольги Павловны из-за того идиотского покушения⁈ Она чуть не спалила меня живьем на месте! Глазами выжигала! А если вас шандарахнут где-нибудь в трущобах⁈ Я…

Я резко поднял руку, ладошкой вперед, останавливая этот поток аргументов. Затем шагнул на полшага ближе, сократив дистанцию до опасной. Я даже не моргнул.

— А теперь представь себе, Лев Павлович… — произнес я тихо, но с железной интонацией, чеканя каждый слог. — Что будет, если ваша дражайшая Ольга Павловна вдруг узнает подлинную историю крымского вояжа? Всю. Без купюр. Об Анне? О ее маленьком смертельном спектакле? О Глебе? О его… внезапном увольнении со службы? И о твоей несколько… запоздалой реакции в том злополучном зале? Представил?

Он застыл. Казалось, навсегда… Даже дышать перестал. В широко открытых глазах мелькнул чистый, животный ужас, смешанный с осознанием полного краха. Видимо, он увидел эту картину очень ярко.

— Такими темпами. — прохрипел капитан. — Меня уж точно обезглавят раньше, чем эта информация до нее дойдет! Буквально завтра утром!

Это был тупик. Я видел, как его плечи напряглись, кулаки сжались до побеления костяшек. Весь он собрался в пружину, готовую выстрелить отпором. Именно в этот миг меня осенило. Меньшикова! Его немое, собачье обожание к регентше, спрятанное под маской преданности. Тайное. Безнадежное. Вот он ключ!

Я сделал еще один шаг, подойдя практически вплотную. Почувствовал запах его пота, смешанный с кожей и маслом для сапог. Наклонился к его уху, слегка понизив голос до едва слышного, заговорщицкого шепота, — будто делился величайшей тайной:

— А если бы ты знал, Лев Павлович… как расположить к себе саму Ольгу Павловну? Не как начальницу к подчиненному. А как женщину к мужчине?

Рыльский горько фыркнул, и отшатнулся, будто ужаленный.

— Расположить? Эту каменную статую? Эту ледяную гору⁈ — выпалил он, глаза суженные от недоверия. — Вы шутите, ваше высочество? Это запредельно! Невозможно!

Я коротко усмехнулся.

— Ты сам куда каменнее, Лев Павлович. Но взгляни! Тебя-то я расположил к себе? Пусть не до конца, пусть скрипя сердцем… Но ты здесь. Стоишь. Слушаешь. А не кричишь гвардии хватать безумца. Уже кое-что. Не правда ли?

Я видел, как мои слова вонзаются ему прямо в самомнение, цепляют за живое.

— Женщина, даже самая неприступная, — продолжил я, выставляя голос на волну опытного наставника. — Это не крепость со рвами и арбалетами. Это сад. Запущенный, заросший колючками, но сад. Нужно знать, куда ступить…

Она ценит силу? Покажи ей свою! Но не кулаками, а уверенностью в каждом слове, решимостью в действии.

Она устала от вечных интриг и яда двора? Так стань ее тихой гаванью. Тем, кто всегда рядом. Кто не лебезит, а понимает. Замечай мелочи, Лев. Ту книгу, которую она дочитывает у камина. Ту одинокую алую розу, что она любит в южном углу сада. Говори не о любви — она отшвырнет. Говори о верности. О долге. О том, как ты видишь ее бремя и восхищаешься силой, с которой она его несет. И будь терпелив. Терпелив как скала. И помни: камень точит не кирка, Лев Павлович… Камень точит вода. Постоянная. Ненавязчивая. Неустанная.

Я видел, как в его глазах вспыхивали и гасли искорки: слепая надежда, горькое сомнение, привычный саркастический скепсис. Но он слушал. Впитывал каждое слово, как высохшее поле впитывает дождь.

— Я… я целиком и полностью на вашей стороне, Лев. — добавил я чуть мягче, почти тепло, положив руку ему на плечо. — И с Ольги Павловны, клянусь всеми святыми, волос не упадет. Более того, я лично заинтересован в вашем… успехе на этом поприще. Такой тесть мне бы сгодился!

Рыльский стоял, не в силах пошевелиться. Борьба на его лице была эпической: мускулы дергались, губы подрагивали, взгляд метался от меня к двери и обратно. Казалось, сейчас лопнет какой-нибудь сосуд и инсульт убьет его.

Наконец, он выдохнул с шумом, словно бык. Плечи его обвисли, выдавая крайнюю усталость и капитуляцию.

— Уходите, — прохрипел он, резко отвернувшись ко мне спиной. — Пока я не передумал. Я вас прикрою. Но если что-то с вами случится…

Он не договорил. Просто махнул рукой, показывая, что он все пускает на самотек.

— Спасибо, Лев Павлович. Ценю. И еще одна ма-а-а-аленькая просьбица, — я ловко перехватил его движение к двери, заслонив собой ручку. — Мне нужны деньги. Взаймы. Довольно крупная сумма. Срочно. Желательно к утру.

Он медленно, очень медленно обернулся. Прищурился. Глаза его сузились до опасных, подозрительных щелочек, впиваясь в меня холодным стальным блеском.

— Не вы ли… — начал он медленно, с ужасающей для себя ясностью, — Недавно обчистили меня в коридоре, как последнего лоха? Срезали мой кошелек?

Я расплылся в самой ослепительной, мальчишески-невинной улыбке, какую только мог изобразить.

— Чего не сделаешь ради процветания государства и величия короны, дорогой Лев Павлович! — воскликнул я с пафосом. — Возникли экстренные неучтенные расходы на обеспечение безопасности Империи. Все совершенно секретно. Вы же понимаете?

Рыльский укоризненно покачал головой. Затем он провел огромной ладонью по лицу, с характерным шуршащим звуком.

— Так уж и быть, — пробормотал мужчина сквозь пальцы. — Достану. К завтрашнему вечеру. Но знайте, ваше высочество. — он вдруг опустил руку, и его взгляд вновь стал холодным и острым. — Вы мне будете должны. Гораздо больше. Намного больше, чем просто деньги. Помните это!