Крик Ворона (ЛП) - Кент Рина - Страница 3

С тех пор как стало известно о смерти мамы, я не думала, что пустота, поселившаяся глубоко внутри меня, может стать еще хуже.

Дом моего деда – последний осколок реальности, который остался. Он использовал все свои архитектурные способности, чтобы спроектировать и построить его своими руками. С тех пор как я появилась на свет, то знала только этот дом. Мама тоже родилась и выросла в этом доме. Это последнее, что у меня осталось от нее. От папы.

От жизни.

Если все это отнять, для чего я буду существовать?

***

Автоматическая улыбка застывает на моем лице, пока я совершаю обход в больнице. Запах стирального порошка в почти пустом коридоре возвращает покой, нарушенный во время моей короткой остановки в городе.

Люди в целом ненавидят больничный запах, но мне он приносит спокойствие и привычность.

Миссис Бордо рассказывает о своей проблемной невестке, пока я меняю ей повязки.

— Если бы у меня была такая невестка, как вы, — говорит она. — Такая заботливая и добрая.

Поверьте, вы не захотите видеть рядом с собой такого сломленного человека, как я.

— Вы мне льстите, миссис Бордо, — я улыбаюсь ей так искренне, как только могу, и перехожу к следующему пациенту. Мои движения автоматизированы, и я ловлю себя на том, что отвлекаюсь от болтовни некоторых пациентов.

Merde (с фр. Дерьмо).

Все гораздо хуже, чем должно быть.

Я стала медсестрой, чтобы заботиться о матери и других людях, которые были слишком слабы, чтобы ухаживать за собой, но теперь, когда ее не стало, я потеряла всю страсть, которую испытывала к своей работе.

Когда я качу тележку по коридору, мой взгляд падает на медицинские принадлежности. Как легко было бы взять шприц, наполнить его смертельной дозой бромида векурония и просто уйти. Покончить с этим оцепенением раз и навсегда.

Присоединиться к маме и папе.

Только я слишком труслива, чтобы покончить с собой. И не могу оставить Шарлотту одну.

К тому же, как я могу смотреть им в глаза, когда теряю дом?

Палец стучит по моему плечу, вырывая из суицидальных грез. Я останавливаю тележку и поворачиваюсь, чтобы встретить мальчишескую ухмылку Ксавье – несмотря на то, что ему уже за тридцать. Его каштановые волосы рассыпаются локонами по лбу. Распахнутый белый халат демонстрирует застегнутую на все пуговицы светло-голубую рубашку и брюки цвета хаки. Под антисептиком всегда чувствуется запах сигарет. Он не курит, поэтому я не знаю, откуда он берется.

— Как ты сегодня, Элоиза? — спрашивает он теплым тоном.

— Я в порядке, доктор Леру.

Улыбайся. Продолжай улыбаться.

Лучше сказать, что я в порядке, вместо того чтобы объяснять весь этот бушующий хаос, затаившийся под поверхностью.

— Пойдем. — Он идет рядом со мной. — Я же просил тебя называть меня Ксавье. Мы знаем друг друга уже несколько месяцев.

Я киваю. Хотя он всего лишь врач общей практики, Ксавье много сделал, чтобы помочь маме. Даже навещал нас дома, когда она не могла двигаться, но все его усилия не смогли обмануть смерть.

Мое внимание привлекает пятно крови на манжете его рубашки. Я показываю на него:

— Должно быть испачкался.

Он хмурится, глядя на окровавленную манжету, как будто ее там не должно быть.

— Ты права. Мне нужно переодеться. — Он трогает меня за руку, чтобы остановить и заставить повернуться к нему лицом. — Должно быть, тебе было тяжело все это время. Тебе что-нибудь нужно?

Я сосредотачиваюсь на светло-фиолетовом цвете своей униформы и прикусываю внутреннюю сторону щеки. Затем смотрю на него из-под ресниц:

— Можно ли подать заявку на еще один кредит?

— На что? — он нахмуривает брови.

— У меня есть... долги.

— Боюсь, что нет. У тебя все еще есть просроченные задолженности перед больницей, в конце концов. — Его карие глаза наполняются жалостью, которую все испытывают ко мне с тех пор, как я потеряла маму.

Я ненавижу этот взгляд. Ненавижу, когда меня рассматривают под микроскопом. Ненавижу, когда они ждут, что я в любую секунду разрыдаюсь.

Я пытаюсь продолжить катить свою тележку, когда Ксавье снова преграждает мне путь.

— Подожди. Может, я тебе одолжу?

Мои пальцы потеют от унижения и позора.

— Нет, спасибо. Я и так перед вами в долгу.

— Я сдал свой пляжный домик на лето, так что получу дополнительные деньги. — Он снова кладет свою руку на мою. — Дай знать, если передумаешь.

Медленно я вытаскиваю свою руку из-под его.

— Спасибо, доктор Леру, но с этим я разберусь сама.

— Ксавье! — произносит он, когда я поспешно иду по коридору к комнате вызова. Часы показывают два часа ночи.

Моя коллега, Селин, крепко спит на крошечной кровати. Ее рыжие кудри закрывают лоб, когда она переворачивается на бок, бормоча что-то о Норе – своей новорожденной девочке. Мое сердце согревается. Я давно мечтала родить дочь и стать матерью, похожей на свою, но материнство – не для меня.

Селин была на седьмом небе от счастья после рождения Норы, но это не всегда радужно. Она не только работает в ночную смену, но и должна заботиться о дочери и семейной жизни в течение дня. Она – самый близкий друг, который у меня есть, и мне часто хочется коснуться ее руки и попросить о помощи.

Сказать ей, что я едва существую, что думаю о смерти больше, чем о жизни. Что каждый день – это рутина, которую я должна пережить.

Но Селин и так ведет напряженную жизнь. Иногда она плачет от чрезмерных переживаний. Не могу добавить к ее бремени свои никчемные проблемы. Поэтому я позволяю ей спать как можно больше во время наших ночных смен. Это меньшее, что я могу сделать после той поддержки, которую она оказала мне во время борьбы мамы с раком.

Я сижу за тускло освещенным столом с чашкой растворимого кофе и размышляю над словами Ксавье. Кое-что из сказанного им меня заинтересовало.

Аренда.

Если я сдам в аренду второй этаж своего дома, который все равно почти не используется, то получу дополнительные деньги для банка, помимо своей зарплаты. Таким образом, не будет никакой конфискации имущества.

Мне не хотелось бы приводить чужака в дом моей семьи – папино наследство, – но это лучше, чем потерять его совсем.

С решимостью, бурлящей в моих жилах, я просматриваю сайты, чтобы узнать цены. Похожие исторические дома летом зарабатывают тысячи евро в месяц. Тысячи!

Mon Dieu (с фр. Боже мой).

Почему я никогда не задумывалась об этом раньше? Это прекрасная возможность спасти дом моей семьи и расплатиться с остальными долгами.

Я выбираю несколько фотографий дома на своем телефоне и размещаю их на сайте. Как только закончу работу, отправлюсь к агентам по продаже недвижимости в городе.

Кнопка вызова на стене мигает красным, сообщая о чрезвычайной ситуации.

Селин все еще в стране снов. Раз уж я все равно не сплю, так пусть хоть она насладится своим.

Я одним глотком допиваю кофе и спешу в коридор. Доктор Бернар и два техника из bloc opératoire (с фр. Блок операционной) следуют за мной. Почему Ксавье не вышел? Пропустил звонок?

Санитары вбегают в двойные двери и вкатывают тележку, на которой лежит крупный мужчина без сознания. Кровь хлещет из его верхней части плеча, просачивается сквозь руки санитаров и капает на белый кафель.

Я появляюсь первой, и двое парамедиков с трудом справляются с дыхательной маской. Я запрыгиваю на тележку, упираюсь в грудь мужчины, колени по обе стороны от него, не касаясь друг друга. Я забираю дыхательную маску у парамедика, пока они катят тележку по проходу к доктору Бернарду.

Парамедик произносит:

— Мужчина. Средних лет. Огнестрельное. Проникающее ранение. Брадикардия. Пульс ниже восьмидесяти. Обнаружен без сознания. Первая помощь оказана, но кровотечение не останавливается.

Стрельба во Франции? Такое бывает только в фильмах.

Доктор Бернар отдает приказ подготовить операционную. Мы все приводим себя в порядок и присоединяемся к нему. Хотя пациент теряет много крови, у нас есть запас второй положительной, поэтому операция проходит гладко.