Попаданка в Сильфиду на боях орков (СИ) - Максонова Мария - Страница 56

Едва заклинание рассыпалось обрывками светящихся золотых нитей, как я согнулась в три погибели и, схватив подушку, что есть силы вжала ее в себя, пытаясь удержать внутри крик. Мне было больно, легкие будто горели пламенем, сердце билось, будто сумасшедшее. Я заново, но в один единый миг проживала все произошедшее: страх, волнение, сочувствие, слезы, боль, чувство вины, радость победы… слишком много, слишком запутанно.

В голове всплыли воспоминания, как я буквально выкручивала Лису руки ради своей надуманной цели поставить рекорд в этих скачках! Я закусила угол подушки, с трудом сдерживая стон. Это было безумие какое-то! Зачем я это делала? Как я могла⁈ Мне было просто… все равно, что он чувствует, никакой эмпатии, только собственные выдуманные цели. Цели, которые в тот момент мне казались настолько важными, что я готова была ради них пойти на что угодно.

— Никогда, — хрипло прошептала я, беря себя в руки. — Никогда больше нельзя применять это заклятье. Это безумие какое-то, оно просто опасно… я становлюсь опасна под его действием. Не знаю, зачем этому учат подростков-сильфов, но я больше этого не должна повторять, пока подробно все не изучу.

***

Не знаю, сколько я валялась, приходя в себя, но в конце концов не выдержала пульсирующей боли в порезанной руке, которая появилась, когда я сняла заклинание. Сперва эмоциональный раздрай отвлекала меня, боль физическая даже помогала как-то сосредоточиться на моменте «здесь и сейчас», но потом эмоции немного утихли, а вот физическая боль стала мучительна.

Подумав, я аккуратно пробралась в соединенный с моим тряпичным коридором шатер, где ЗалиКруна хранила свои запасы, и принялась искать что-нибудь, что могло бы мне помочь. Разговаривать сейчас со знахаркой я не решилась бы — эмоции были слишком на взводе, и мысль о встрече с орчанкой вызывала неконтролируемый ужас. Поэтому, сжав в окровавленной ладони случайный платок, я принялась обыскивать пучки трав и горшки в поисках чего-то знакомого.

— Я могу помочь вам, госпожа? — тихий голос АнлиФаркуды заставил запаниковать.

Резко развернувшись, я сжала невредимую руку в кулак, и девушка судорожно ухватилась за горло, пытаясь вздохнуть. Сам воздух встал у нее поперек горла, лицо побледнело. Я застыла, пытаясь разобраться, что делать, но разрозненные эмоции мешали принять решение. В конце концов, встряхнув головой, я сняла заклятье и велела ей:

— Тихо. Идем ко мне.

Девушка не посмела ослушаться, хоть и косилась в сторону выхода из кладовой, но я знала, что успею остановить ее, и она, вероятно, тоже это понимала. Когда мы оказались внутри выделенного мне шатра, я, вспомнив нужную схему, поставила щит от прослушивания, чтобы нас никто не беспокоил.

— Ты умеешь лечить, Аня? — спросила, исковеркав ее имя.

— Я бездарна, госпожа, — она не поднимала взгляда от ковра, лежащего на земле.

— Неправда, ты видела, что я делала сегодня.

Она нервно облизнула губы и бросила на меня очень быстрый взгляд, и вновь уставилась на ковер:

— Я не знаю, что видела. Я лишь бесполезная рабыня, неспособная понять помыслы ученицы знахарки.

Я смотрела на нее, и внутри зрело осознание, что из этой ситуации я могу извлечь выгоду. Я придвинулась ближе и коснулась руки девушки:

— А ты хочешь быть «бесполезной рабыней»? Хочешь всю жизнь быть «АнлиФаркудой»? — что переводилось как «нежеланная обуза».

— Меня никто не возьмет женой в свой дом, — голос ее стал хриплым, и я была почти уверена, что в глазах ее появились слезы, которым она пока не позволяет пролиться.

— Слушай меня, девочка. Аня. Можно я буду звать тебя «Аня»? На языке эльфов это имя значит «милость» и «красота».

— Вы хотите одарить меня «милостью»? Но я ничего не могу сделать для вас, хозяин в любой деть может забрать меня.

— Об этом мы поговорим позже. А пока я действительно хочу оказать тебе милость, Аня. Ты назвала себя «бесполезной», но такой ты будешь только пока не умеешь ничего ценного. Подумай. Я смогу научить тебя тому, что сделает тебя ценной и нужной. Ты хочешь этого?

— Конечно! — наконец, она посмотрела мне прямо в глаза, и взгляд ее был полон отчаянной надежды. — Я не знаю, что вы делаете и делали во время соревнований… и мне все равно! Мне все равно, даже если вы подделали результаты. Прошу, научите меня хоть чему-нибудь!

Я внутренне усмехнулась от той отчаянной надежды, что звучала в ее голосе и размотала тряпку на пораненной руке:

— Ты умеешь лечить?

Девушка отрицательно помотала головой.

— Ничего страшного. Нам нужна только схема заклинания, — я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, но видеть магию я научилась не так давно, и после этого не видела исцеления. Нахмурилась. — Ты видела когда-нибудь, как кого-нибудь исцеляли?

— Да, но… у меня никогда не получалось! У меня есть сес… кхм… у моего хозяина есть дочь, которую ее матушка учила лечить. Я видела, как при этом появлялось зеленое свечение и странные линии, но госпожа сказала, что это просто мои выдумки, что такого не бывает. Она пробовала научить меня, но у меня ничего не получалось. Я только видела свечение и ничего больше. Я бездарна, госпожа.

— Ты помнишь тот рисунок, который видела, когда кого-то лечили? — спросила я, но девушка отрицательно помотала головой. — Ничего, он есть в твоей памяти, нужно только найти.

Я одной рукой зарылась в свои вещи и вытащила мешочек с желтыми камнями, передала его Ане:

— Вытащи один камень и положи его сюда, — показала на место рядом с собой на матрасе. — Садись рядом, в ногах правды нет. — Она, правда, не посмела опуститься на матрас, а села на колени на толстый ковер, что покрывал землю. — Теперь постарайся вспомнить тот день, когда видела лечение, то свечение, что ты видела. Сосредоточься на нем, закрой глаза, — велела я, взяла ее за руку и прижала ее к камню.

Глава 42

Я еще успела увидеть, как вспыхнул золотом магический кристалл, и его свет пронзил руку АнлиФаркуды насквозь, заодно проникая и в мою ладонь и впиваясь в меня, будто пиявка, а потом картинка перед глазами резко изменилась.

Чужой незнакомый шатер, тот, чьими глазами я смотрела вокруг, сидит на ковре, опершись спиной о какой-то мешок. Ноги вытянуты вперед и прикрыты простой холщевой юбкой, на которой расплывается темно-бордовое пятно. Глаза застилают слезы.

— Вот ведь дура безголовая, нужно ж было к псу сунуться, когда он ест, — дородная орчанка смотрит на ту, чьими глазами я смотрю, с презрением, поджимая губы. — Ну, ничего, может, хоть какая польза от тебя будет. Фарди! ФрадиЛика, иди скорее!

На ее зов прибегает орчанка-подросток, вздрагивает, смотрит на ту, чьими глазами я смотрю, с сочувствием.

— Давай, поучу тебя лечить, — улыбается взрослая орчанка, похлопывая, очевидно, дочь по плечу.

— Но… может, ты сама? Ей же больно! — бормочет та испуганно.

— Ничего, потерпит! Ей отец еще всыплет за то, что одежду попортила. Давай уже, протяни руки…

— Но…

— Если тебе ее жалко, то учись быстрее. Мое слово — кроме тебя, ее никто лечить не будет! — злится орчанка, и девочке приходится выполнять инструкции матери.

Я смотрю на это отстраненно и пытаюсь понять принцип обучения, но не могу. Девочка истекает кровью, но ей даже перевязку сделать не сподобились, орчанка только твердит дочери: «Лечи. Нет, не так, сильнее, захоти этого». АнлиФаркуда смотрит на сводную, как я понимаю, сестру с надеждой, но у той совсем ничего не получается. Сквозь пелену боли ей удается начать видеть зеленоватые всполохи магических потоков, что окружают руки сестры.

— У меня не получается, — ревет та. — Помоги ей, мама!

— Я уже сказала, никто не будет лечить эту дуру, если не ты! — холодно отвечает орчанка. — Заживет, как на собаке, всю жизнь хромать будет, если ты не сможешь. Не было такого, чтоб у нас в роду были бездарности, не способные даже рану закрыть! Не разочаровывай меня, ФрадиЛика, — голос ее холодеет на несколько градусов.