Падение, или Додж в Аду. Книга вторая - Стивенсон Нил Таун - Страница 30

– Пошли, – сказал Корвус и расправил крылья, собираясь взлететь.

– Минуточку, с твоего позволения, – ответил мужчина, у которого из лица росли волосы, доходящие до груди. – Мы, Калладоны, не чужды подвигам, и если ты залетишь в пиршественный зал, то увидишь изображения наших предков, которые участвовали в подвигах не далее как сто лет назад. Так что нельзя сказать, будто ты явился совсем не по адресу. Но прежде чем ты уйдешь с Прим, мы бы хотели узнать немного подробностей. Например, в какую сторону вы направитесь?

– Об этом я пока не думал, – сказал Корвус.

– Меня это немного тревожит, – промолвил мужчина. – Дело в том, что некоторые направления опаснее других, и если ты выберешь неверное, то с каждым взмахом крыльев будешь удаляться от цели.

Корвус поразмыслил над его словами:

– Отлично. Я вернусь.

Он захлопал крыльями, но никак не мог выбраться из невероятно кривых яблоневых веток.

– На кухне есть требуха, – произнес мужчина помоложе, с волосами на верхней губе. – Если ты съешь немного, то, возможно, подкрепишь силы.

Подле этого мужчины стояла женщина с желтыми волосами.

– А чем больше у тебя будет сил, тем дальше ты улетишь… отсюда, – с надеждой заметила она.

– Если отправишься на юг или на восток, – сказала Прим, – то лети высоко, чтобы в тебя не попали стрелой.

– А если на север или на запад, то низко. Там орлы, – добавил мужчина, который заговорил первым.

Выслушав советы, Корвус выбрался из ветвей и пролетел над высокой частью дома во дворик, где кто-то из двери выбрасывал на землю еду. За нее дрались различные приземистые создания. Не желая участвовать в их сваре, Корвус влетел в дверь, увидел на доске часть мертвого животного и схватил его когтями. Женщина, бросавшая еду во двор, возмутилась и швырнула в него металлической емкостью, но не попала, так что он, неся часть мертвого животного, влетел в пиршественный зал и сел на большой кусок мертвого дерева, очевидно, поддерживающий крышу. Там он провел некоторое время, терзая «требуху» на куски, которые мог проглотить. Как и сказал мужчина, все стены, до самых окон, покрывали изображения – одни из переплетенных волокон, другие из цветного вещества, нанесенного на плоские поверхности. Сперва Корвус ничего в них не разобрал, но, по мере того как желудок наполнялся требухой, сила понимания росла. Теперь он видел: это обманка, способ внушить глазам, будто они видят то, чего здесь нет. Фигуры, вероятно, изображали Калладонов. По крайней мере, некоторые из них. Красивые на четвероногих животных – наверное, Калладоны. Уродливые, которых они убивают, – наверное, кто-то еще.

Прим мимоходом упомянула спящего великана. По-видимому, это было очень большое двуногое из камней, занимавшее важное место на одной из самых больших картин. Правда, во время запечатленного там события великан определенно не спал.

Чтобы связать картины в единую историю, потребовался бы целый день, но главное Корвус уловил и без того: Калладоны и другие подобные существа пришли сюда давным-давно в ходе эпического приключения, включавшего не только великанов, но и наводнения, лавины, стаи хищных зверей, летающих двуногих с лучезарными мечами и различные удивительные сущности. Они посещали странные города, оказывались в пожарах, бежали. Дальше началась более спокойная жизнь в краях менее опасных, но более холодных. Здесь Калладоны сажали сады, возделывали поля, разводили скот, рожали детей, строили здания. Защищали все это (видимо, успешно) от постоянных набегов. Такими были почти все картины, однако некоторые не вписывались в общую схему. На них исключительно красивые личности – вероятно, Калладоны – отправлялись в странные места сражаться с диковинными чудовищами и (или) добывать необычные предметы. Это подтверждало, что Калладоны вполне пригодны для Подвига.

Подкрепившись приятным «завтраком» из требухи и наглядной истории, Корвус выпорхнул в открытое окно и взмыл высоко над холмом, на котором Калладоны построили свой дом. Холм был окутан туманом и облаками, но, когда Корвус взлетел еще выше и повернул к востоку, он увидел лежащую перед собой Землю.

Вернулся он через год.

– Мои представления стали более определенными, – объявил он. – Я примерно знаю, куда нам надо, знаю несколько способов туда добраться и почему некоторые дороги лучше других. Что едят ваши скакуны и сколько это стоит, как далеко летит стрела и почему некоторые без разговора попытаются вас убить. Мне ведомо все это и многое другое. Идем.

Наступила долгая тишина. Никто не встал. Калладоны сидели за длинным столом во дворе рядом с высокой частью дома, где был пиршественный зал. Еду и напитки им приносили личности, про которых Корвус знал теперь, что они называются слугами. Кого-то из хозяев он запомнил с прошлого раза, другие были гостями (судя по усталым коням и запыленным повозкам перед домом). Мужчина с бородой сидел во главе стола; Корвус выяснил, что его зовут Пеган Калладон. Место напротив Пегана занимала самая старая и уважаемая гостья – Паралонда Буфрект. Остальные Калладоны и Буфректы сидели вперемежку. Корвус опустился на дерево из кованого железа, воздвигнутое посреди стола в качестве подставки для свеч – ни одна из них не горела, поскольку солнце еще не зашло. Те, кто сидел рядом, отпрянули, а некоторые в не слишком дружелюбной манере стиснули столовые ножи. И немудрено – Корвус за последний год превратился в самого большого ворона, какого им случалось видеть.

– Первый раз вижу такого огромного ворона, – заметил один из гостей.

– Большой размер мне пригодился, – объяснил Корвус, – по пути через страну орлов.

– И он разговаривает, – добавил другой.

Корвусу подумалось, что это очевидно без слов. Впрочем, Корвус здраво оценивал свою ограниченность. Он облетел почти всю Землю и знал больше любого из присутствующих. Однако он почти не бывал на обеденных приемах, не ведал, как принято себя вести. Может быть, говорить очевидное – застольный обычай.

– Я – огромный разумный говорящий ворон, только что прервавший ваш обеденный прием…

– И нагадивший на канделябр, – заметила сидящая рядом женщина.

– …и меня зовут…

– Корвус! – воскликнула женщина по правую руку от Пегана.

Это была Прим. Корвус не сразу ее узнал – за время его отсутствия ее облик и платье сильно изменились. Она встала и сцепила руки.

– Как ты видишь, я больше готова к Подвигу, чем при первой нашей встрече. Я выросла, окрепла, научилась читать карты, ездить верхом, стрелять из лука и многому другому.

Корвус одобрительно защелкал клювом. На самом деле за Прим он беспокоился меньше всего, потому что изначально откуда-то знал: с ней все будет хорошо. Ему было любопытно, как по-разному восприняли его появление собравшиеся. На удивление заметная их доля – больше среди гостей, чем среди Калладонов, – впервые видела разумное говорящее животное. Их можно было разделить на следующие категории:

Те, кто считали такое невозможным

…и упорствовали в своем убеждении, а следовательно, отвергали свидетельства собственных чувств…

…потому что чересчур много выпили

…из-за примеси в еде

…добавленной злонамеренно

…либо случайно

…либо потому что все это сон

Те, кто считал, что такие существа были в прошлом, но теперь таких не бывает, делились на

…тех, кто отвергал свидетельства собственных чувств (см. выше)

…тех, кто находил внезапное появление сказочного существа

…прекрасным и волнующим

…зловещим/омерзительным/жутким

Те, кто знал, что такие существа есть, и не очень удивились его появлению, делились на

…тех, кому он нравился (Прим)

…тех, кто спокойно воздерживался от суждений (например, Пеган)

…тех, кто сразу его возненавидел (желтоволосая женщина и мужчина с волосами на верхней губе)

Общее число людей за столом не многим превосходило число категорий, то есть почти каждый вел себя по-своему и многие проявляли чувства довольно бурно: падали в обморок, визжали, размахивали ножами, угрожающе зыркали, громко возмущались, восхищенно хлопали в ладоши, заламывали руки, мудро поглаживали бороду и так далее, не говоря уже о вторичных взаимодействиях, например когда размахивающий ножом налетал на вопящего. Корвус, привыкший одиноко парить в вышине, не вынес столь бурной сцены и улетел – недалеко, но, с точки зрения людей за столом, растаял в темнеющем небе, чем породил у них новую волну неверия в свидетельство собственных чувств.