Падение, или Додж в Аду. Книга вторая - Стивенсон Нил Таун - Страница 28

Потом вспомнил про детские сны и решил, что эта мечта не останется несбывшейся. Ниндзя и частным сыщиком он уже скорее всего не станет. Но как ни трудно летать в сравнении с детскими фантазиями, если он преодолеет все трудности, то покажет, чего стоит.

И это только в нынешней жизни. В будущей, возможно, умение летать поможет ему достичь других целей. Исправить былые ошибки и заплатить старые долги.

Так что он заново установил тренажер Мэйв. Корваллис любил ее, несмотря на некоторые черты характера – и даже, возможно, именно за них. И отпечаток ее противоречивой личности читался в каждой мелкой детали тренажера. Все было придумано и собрано на ее особый лад, вплоть до выбора креплений и устройства обвязки. Тренажер был священной реликвией, не чем-то, что можно доверить подчиненному, поэтому Си-плюс год разбирал его сам – страусовые перья и вышивку бисером, макраме, индейские ткани и внутривенные капельницы. Он поместил все за стекло в своего рода музее или святилище в уголке старого боинг-филдовского ангара. Раньше тут проводили техобслуживание частных самолетов, теперь ангар пустовал, поскольку ремонтные работы осуществляли специальные роботы прямо на поле или даже в полете.

Механическую часть системы Корваллис выстроил заново с нуля. Обвязку изготовили специально для него, с подушечками, чтобы он не заработал пролежни, даже если проведет в ней недели. Сервоприводы были мощнее и в то же время более чуткие. Он добавил большие вентиляторы, которые обдували его ветром, когда он грезил, будто пикирует или резко взмывает в восходящем потоке.

Покуда инженеры этим занимались, сам Корваллис изучал фармацевтическую сторону. С тех пор как Мэйв начала этим заниматься, появилось много новых работ. Некоторые препараты, которые она принимала, теперь объявили опасными. Какие-то оказались бесполезными, другие стали основными. Корваллис старался принимать правильные в таком количестве, чтобы достичь желаемого эффекта, но не потерять участки мозга, необходимые для работы – управления значительной частью ИСОП.

Для ИСОП не требовались участки мозжечка, отвечающие за моторику и обработку зрительной информации. Из-за этого с течением времени, по мере приближения к смерти, ему все неуютнее было вылезать из системы. Он спал в ней, видел во сне полет, в галлюцинациях – загробную жизнь. Утром он открывал глаза фотонам, идущим не от солнца, а из оборудования, убедительно его моделирующего.

– Зачем ты это с собой делаешь? – спросила его Зула.

Она стояла внизу на траве – горном лугу, который в реальности был квадратом зеленой краски на бетонном полу ангара, и перекрикивала вентиляторы, моделирующие сейчас восходящий теплый поток. Корваллис спикировал вниз, то есть определенным образом повернул крылья, и это произошло: устройство на голове прочло его мысль, вычислительный блок просчитал результат движения и передал сигналы сервоприводам, которые натягивали одни тросы и ослабляли другие, вентиляторам, создающим ветер, инфракрасным панелям, имитирующим солнечное тепло, и аудиовизуальному симулятору в его шлеме. Он развернулся в полете, чтобы увидеть Зулу, круто пошел вниз, выровнялся и сел на ветку (на самом деле – стальную трубу над зеленым квадратом). Теперь он искоса смотрел на Зулу с расстояния в несколько метров. Вентиляторы выключились, и в наступившей тишине стало слышно, как инженеры аплодируют его безупречному маневру.

– Спустился с небес к восхищенной публике, – заметила Зула.

– Вообще-то публика – существенная часть затеи. Потому-то Мэйв и устроила свой тренажер в акробатической школе, – сказал Си-плюс. – Должно быть убедительно на всех уровнях, верно? А что нужно для убедительности? Квалиа – только часть. Я получаю их через визуальную информацию, движения, потоки воздуха. Однако нужна еще интерсубъективность. Наше восприятие на самом деле настолько же общественное, насколько личное. Почему нас смущают сумасшедшие? Они видят и слышат то, чего не видим и не слышим мы, а это неправильно. Почему люди в одиночном заключении трогаются умом? Потому что некому подтвердить их восприятие. Так что, когда я на тренажере совершаю посадку, мало смоделировать ее и показать мне; другие должны видеть и отреагировать. Ратифицировать квалиа, включить историю в общественную матрицу.

– Интересно, каково было моему дяде, когда его загрузили одного в мир без каких-либо квалиа, – проговорила Зула. – Оказался ли он в аду?

– Я часто думал о том же. Отправила ли его София в ад?

– Сознательно? Нарочно? Конечно, нет.

– Безусловно, – ответил Си-плюс. – Но если нечаянно? Я думаю, да. И все в надежде, что он на самом деле не умер.

– Если бы я не знала тебя семьдесят лет, то решила бы, что препараты ударили тебе в голову, – сказала Зула. – А так все больше и больше похоже, что ты занимаешься тем же, чем когда-то у Доджа, – заумными исследованиями.

– Спасибо. Так и есть. Впрочем, препараты действительно ударили мне в голову, так что, надеюсь, ты не обидишься, если я не стану снимать шлем. У меня проблемы с полем зрения, когда я его резко снимаю.

– Не обижусь, – ответила Зула. – Хотя мне было бы приятнее, если бы ты смотрел прямо на меня.

– Вообще-то я смотрю прямо на тебя, – сказал Си-плюс, – просто…

– У ворон глаза по бокам головы, – закончила Зула.

– Я повторяюсь?

– Да. А я подошла бы и обняла тебя, но…

– Ты меня раздавишь. Это конструктивный дефект твоего экзоса, – сказал Си-плюс. – Видишь, ты тоже повторяешься.

Он этого не видел, потому что видеосимулятор убирал лишнее, но Зула была в экзоскелете – последней инкарнации Фрэнка, – через который осуществлялось почти все ее физическое взаимодействие с материальным миром, так что хрупкое девяностолетнее тело было защищено почти от всех опасностей.

– Хорошо прошлась досюда? – спросил Си-плюс.

– Я бежала, – поправила Зула.

– Из-за чего спешка?

– Никакой спешки. Сказали, мне нужно больше встряски. Для костей полезно. Вообще-то я никакой особой встряски не почувствовала.

Впрочем, они оба знали, что экзоскелет точно рассчитывает нагрузку на ее кости, чтобы возникали полезные микротрещины, но не более того.

– Просто зашла навестить умирающего старика? – спросил Си-плюс. – Или послежизнь требует моего участия?

– Скорее преджизнь, – сказала Зула. – К тебе посетители. Я их впущу, когда буду уходить.

– Ты не останешься?

– Пробегусь вокруг Боинг-филда. Но за предложение спасибо.

Корваллис взлетел с ветки и немного покружил в восходящих теплых потоках, пока не вошли посетители.

Енох и Солли.

Он знал их уже сорок лет и смирился с тем, что время над ними не властно. Тем не менее он покружил над ними, разглядывая их с разных углов.

– Собираете заседание Societas Eruditorum?[3] – спросил Си-плюс.

– Вы – единственный оставшийся член, – сказал Енох. – Это заседание из одного человека.

– А вы?

– Мы, собственно, не члены как таковые, – ответил Енох. – А скорее консультационный совет.

– Вы не ученые?

– Не-а, – ответил Солли, – просто мудрецы.

– М-м. Что я должен сделать, чтобы стать мудрецом?

– Умереть, – ответил Енох, – и отправиться в следующее место.

– Дороговатая цена, на мой взгляд.

– Мы ее заплатили, – сказал Солли.

– А выглядите вполне живыми.

– Мы ее заплатили там, откуда мы.

– Итак, значит, здесь я могу быть только ученым. Чтобы стать мудрецом, я должен отправиться в Битмир и учредить там филиал Societas Eruditorum?

– Если честно, мы понятия не имеем, – с легким нетерпением ответил Енох. – Однако это представляется наиболее вероятным, исходя из нашего понимания, как мы сюда попали. А оно ущербно. Мы – сосуды разбитые.

– Ладно. Раз я единственный член, объявляю заседание открытым, – сказал Си-плюс. – Какое-то новое дело?

– Да, – ответил Енох. – Ваш последний хак. То есть я думаю, это будет ваш последний хак, судя по вашим жизненным показателям. Кто знает, может, вы меня еще удивите.