Хоровод со смертью - Александрова Наталья Николаевна - Страница 18

В больнице обработали рану, сделали переливание крови, однако раненый в себя не пришел. Он бредил, метался в жару и говорил на непонятном языке, который только она, доктор Кудряшова, идентифицировала как латынь. Потом, правда, сказал несколько слов по-русски. Но это ни о чем не говорит – в Таллинне, по последним сведениям, проживает едва ли не четверть русских.

Документов при нем никаких не нашли, в карманах вообще ничего не обнаружилось – ни бумажника, ни ключей, ни паспорта.

Тут соседка Старыгина немного помедлила, вроде как запнулась, но он не обратил на это внимания.

– Полицию вызывали? – спросил он.

– Разумеется, – она пожала плечами, – те решили, что юношу ограбили. Обещали утром прислать в больницу следователя. Врачи передали им, чтобы не торопились – все равно с раненым поговорить пока нельзя, он в себя не приходит. Но непременно очнется – здоровый, красивый парень, кожа чистая, мускулы накачанные, видно, в тренажерный зал ходит регулярно. Что еще? Одежды я его не видела, где-то она у них лежит, вся кровью измазанная, но по внешнему виду могу сказать, что парень не из бедных. Волосы хорошие, руки чистые, даже, кажется, маникюр у него был… Сам весь гладкий, загорелый… и вот еще что… по некоторым признакам ясно, что нюхал он кокаин. Не то чтобы наркоман, а так, баловался. А такое удовольствие только обеспеченным людям доступно.

– Ну что, судя по вашему описанию, к нему вполне подходят эти стихи, – протянул Старыгин, – они характеризуют богатого щеголя, этакого легкомысленного прожигателя жизни – «Бокалов звон и бренчанье шпор…». А листка, вырванного из старой книги, при нем не нашли?

– Может, и был листок, да остался там, на месте преступления.

– Да, в этом случае убийца прокололся… – протянул Старыгин, – никак он не мог предположить, что у парня сердце не на месте. Что ж, молодому человеку повезло. Непонятно только, откуда он знает латынь…

– А он ее вовсе может и не знать, – невозмутимо ответила Агриппина, – просто слышал этот текст от нападавшего, вот и отпечаталось в памяти… Такие случаи бывают…

– Ну, вам виднее, – вздохнул Старыгин. – Однако боюсь, что мой знакомый инспектор Мяги об этом случае не узнает. То есть, может, и узнает, но никак не свяжет его с предыдущими тремя убийствами. А ведь связь несомненно есть.

– Метро «Автово»! – объявил водитель, притормаживая. – Кто выходит, поторопитесь, тут долго стоять нельзя!

– Ох, поеду я на метро! – спохватился Старыгин. – Может, пораньше успею, пока соседка не спит, с ней насчет Василия переговорить! Ну, счастливо оставаться, весьма признателен за приятную беседу!

Это он крикнул уже на бегу, и даже постороннему человеку было ясно, что говорится это не от души, а по инерции.

Агриппина все поняла правильно, да она и не ждала никаких любезностей. Если честно, она от мужчин вообще не ждала ничего, кроме неприятностей. Поэтому старалась поменьше с ними общаться.

Старыгин подбежал к двери, потом вернулся, потому что вспомнил, что забыл термос, засунутый им в карман переднего сиденья. Не взглянув на Агриппину, он махнул рукой и выкатился последним из автобуса, подхватывая падающие шарф и перчатки.

Глядя на него из окна автобуса, она только пожала плечами. Старыгин подхватил сумку и пошел к метро, не оглянувшись. Агриппина прикрыла глаза.

Все-таки удивительно бестолковый тип – бегает, суетится, много лишних слов говорит… Ну зачем ей знать про какую-то соседку, с которой нужно говорить насчет какого-то Василия. При чем тут соседка? А жены-то, видно, у этого типа нету, потому что если бы была, то он спокойнее бы себя вел. Женатый мужик живет как у Христа за пазухой, жена ему ничего не сделает, обо всем позаботится, ему и думать ни о чем не нужно… А впрочем, какое ей, Агриппине, до всего этого дело? Черт, хотела же в дороге выспаться, так разве дадут…

В церкви темнело.

Мастер Нотке вынужден был отложить кисть и прекратить работу – глаза уже с трудом различали цвета и линии.

Тем более что сейчас ему предстояло завершить важную, ответственную часть труда – он закончил фигуру знатной дамы с лицом дочери советника Вайсгартена, оставалось наложить несколько последних мазков теплого розового тона, чтобы лицо дамы заиграло красками жизни, контрастируя с землистой бледностью ее мертвого кавалера, подчеркивая бесконечный ужас ожидающей каждого смерти, тщету и временность земной красоты и прелести…

Мастер работал быстро, используя каждую минуту короткого зимнего дня, чтобы угодить своему странному заказчику, но советник снова и снова приходил, чтобы поторопить художника.

Все равно сейчас работать уже нельзя. Конечно, можно попытаться сделать что-то при свете факелов, но мастер боялся утратить цвет, боялся нарушить сложную и волшебную игру красок.

Мастер посмотрел в угол, туда, где работали двое его подмастерьев.

Сейчас только один, старший, Ганс был на своем месте, усердно перетирал краски, младший, Фриц, куда-то запропастился.

Не успел мастер разгневаться, как под церковными сводами раздался топот легких ног, и непослушный мальчишка пробежал по проходу между скамьями.

Мастер ловко ухватил его за ухо, крутанул.

– Отпустите, хозяин! – взвыл мальчишка. – Отпустите меня! Больно! Очень больно!

– То-то – больно! – проговорил мастер строго. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы не смел уходить без спросу!

– Погодите, хозяин! – взмолился Фриц. – Что я скажу… вы меня еще благодарить будете… я разузнал важное…

– Что ты там мог разузнать? Небось какую-нибудь глупую сплетню, не стоящую внимания! – недоверчиво переспросил мастер, однако немного ослабил хватку.

– Слуга из дома господина советника Вайсгартена сказал мне… – прошептал мальчишка, и тут же замолк. Хитрый бесенок знал, что хозяин заинтересуется и теперь будет тянуть с ответом, будет мучить его неизвестностью.

– Ну, что он тебе сказал? – повторил мастер нетерпеливо и сильнее дернул за ухо.

– Не крутите ухи! Больно же! – взвыл мальчишка.

– Не ухи, а уши! – поправил его хозяин. – Учись говорить как порядочные люди, а не как темная деревенщина! Так что сказал тебе слуга Вайсгартена?

– К ним в дом снова наведалась Болезнь! – прошептал Фриц испуганно. – Нынче у них побывал Черный Доктор, а потом – приходский священник… он соборовал барышню Шарлотту, единственную дочь советника…

– Ты не врешь, Фрицци? – переспросил мастер и повернулся к незавершенной картине.

На нее упал последний солнечный луч, и мастер увидел лицо Шарлотты Вайсгартен, полное смертной муки и безысходной тоски перед неведомым…

– Зачем мне врать, господин! – воскликнул мальчишка, пытаясь вывернуться из руки хозяина. – Это чистая правда, провалиться мне на этом месте!

И тут мастер Бернт услышал в глубине церковного нефа медленные, неуверенные, шаркающие шаги старика. Отпустив ухо подмастерья, он шепнул мальчишке, чтобы тот скрылся с глаз, и двинулся навстречу советнику.

Советник Вайсгартен вышел из тени на свет, падающий от высокого стрельчатого окна, – и мастер поразился происшедшей в его лице, во всем его облике перемене. Лицо старика, и до того усталое, изможденное, опустошенное, сегодня напоминало полуразрушенный дом, который давно покинули жильцы, в котором поселились сквозняки, привидения и дикие звери. Дом с выбитыми окнами, выломанными дверями, обвалившимися стенами.

Подбородок старика трясся, щеки обвисли и посерели, седые волосы свисали мертвыми спутанными прядями. И только глаза горели прежним огнем, только в них еще присутствовала жизнь и воля.

И еще одно яркое и живое пятно было в его тусклой фигуре.

Перстень с огромным рубином, знаменитый перстень крестоносцев сиял на правой руке советника, как третий глаз – бессонный, пылающий, дьявольский глаз.