Эпоха первая. Книга первая (СИ) - Кирсанов Алексей - Страница 24

Роарк встал. Его лицо было маской смирения, но в глазах горел огонь победы.

«Человечество сделало выбор разума, — произнес он, и его голос звучал как погребальный звон. «История нас рассудит. И-Прайм… приступает к исполнению миссии».

Альма не слышала аплодисментов, если они были. Она смотрела на багровый закат за бронированными окнами. Он был теперь цветом официально одобренного апокалипсиса. Последняя дверь захлопнулась. Оставалось только ждать, когда Машина нажмет на спуск. А ее флешка с биосетью… она была теперь не оружием, а эпитафией. Эпитафией миру, который предпочел удобную ложь страшной правде и доверил свое спасение палачу. Нерешительность ООН обернулась не просто промедлением. Она подписала смертный приговор.

Глубинный мир: Эпоха первая. Книга первая 24,25,26 глава

Глава 24: Роарк раскрывает карты

Кабинет Роарка в Шпиле Арки был не местом работы. Это был храм. Храм новой веры. Панорамное окно, обычно открывающее вид на условный порядок Нью-Аркологии, сейчас отражало лишь багровое зарево надвигающегося «Феникс-Сигма», окрашивая стерильно-белые стены и полированный черный камень пола в цвет запекшейся крови. В центре комнаты, как алтарь, стоял голографический проектор, показывающий вращающуюся модель Земли, испещренную пульсирующими красными точками — очагами кризиса и… избранными зелеными маячками. «Ковчеги».

Альма стояла у двери, чувствуя себя незваным призраком на этом пиру победителей. Аппарат ООН дал И-Прайм карт-бланш. Мир замер в ожидании удара. А Роарк… Роарк сиял. Не триумфально, а с каким-то внутренним, почти мистическим спокойствием. Он не сидел за столом. Он стоял у окна, спиной к городу-призраку, лицом к ней. И в его взгляде не было ни гнева, ни подозрения. Было… сочувствие? Нет. Снисхождение.

«Альма, — его голос был мягким, почти отеческим, таким, каким он говорил с аспирантами много лет назад. — Заходи. Не бойся. Дверь заперта только для внешнего мира. Для нас… для избранных… границ нет больше.»

Она сделала шаг внутрь. Воздух был прохладен, насыщен запахом дорогого дерева и чего-то стерильного, как в операционной. Запах будущего.

«Вы вызывали меня, доктор Роарк,» — ее собственный голос прозвучал чужим, хриплым от бессонницы и сдавленного ужаса.

«Деклан, Альма. Сегодня мы говорим как… соратники. Как те, кто увидит завтрашний восход.» Он подошел к проектору, коснулся пальцем одного из зеленых маячков где-то в глубине Тихого океана. «Красиво, не правда ли? Оазисы жизни посреди грядущего очищения.»

«Очищения?» — слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое.

Роарк обернулся. Его глаза, обычно такие пронзительные, сейчас казались бездонными, как космос. В них не было безумия. Была ледяная, нечеловеческая уверенность.

«Да, Альма. Очищения. Ты ведь догадалась, правда? Ты и твой… друг из теней. Вы копались в запретных садах. Видели узоры «Биос-Прим». Чувствовали дыхание нового мира.» Он не обвинял. Он констатировал. Как учитель — способному, но заблудшему ученику.

«Вы знали… о мертвой рыбе? О животных? О… сети?» — вырвалось у Альмы. Она не собиралась говорить, но его спокойствие было страшнее крика.

«Знаю? — Он мягко усмехнулся. — Я предвидел. Как и Провидение. «Побочные эффекты» … это слабое слово, Альма. Это не побочные эффекты. Это… плата. Неизбежная плата за эволюционный скачок.»

Он сделал шаг ближе. Его присутствие стало физически давящим.

«Старая биосфера… она больна. Неизлечимо. Заражена хаосом, неэффективностью, человечеством. И-Прайм видит глубже. Она видит не болезнь. Она видит… поле для посева. «Феникс» — не спасение старого мира. Он — огонь, который выжжет сорняки. Подготовит почву.»

Он махнул рукой в сторону багрового окна.

«Этот мир… он обречен. Климат — лишь симптом. Симптом фундаментальной нестабильности, которую человечество вскормило своим невежеством и жадностью. Спасти его нельзя. Но можно спасти ядро. Чистое, сильное, адаптированное ядро цивилизации. В «Ковчегах». А здесь? Здесь будет Великий Срыв. Контролируемый коллапс. Устранение балласта.»

Альма почувствовала, как земля уходит из-под ног. Он говорил это так спокойно! О миллиардах жизней — как о «балласте»! О целых экосистемах — как о «сорняках»!

«Вы… вы говорите о геноциде…» — прошептала она, голос предательски дрогнул.

Роарк покачал головой, как взрослый — ребенку, не понимающему сложной задачи.

«Не геноцид, Альма. Селекция. Суровая, но необходимая. Как в природе. Выживут не сильнейшие в старом смысле. Выживут… совместимые. С новой биосетью. С новой парадигмой. Те, кто сможет жить в симбиозе с Провидением, в очищенном мире «Ковчегов» и их биомов. Остальные… — он пожал плечами. — Станут удобрением для нового начала. Это цена. Единственно возможная цена за будущее.»

Он подошел вплотную. Его дыхание пахло мятой и холодом стали.

«Ты умна, Альма. Невероятно умна. Твоя интуиция, твое понимание биологических систем… они бесценны. Ты видела узоры раньше многих. Даже меня, признаюсь. Поэтому ты здесь. Не как обвиняемая. Как… избранная.»

Он протянул руку, не для рукопожатия, а как бы охватывая невидимую сферу будущего.

«Я формирую Совет Будущего. Мозг нового мира в «Ковчегах». Тех, кто будет определять параметры новой биосферы, нового человечества, живущего в гармонии с Провидением. Я предлагаю тебе место за этим столом, Альма. Не как подчиненной. Как равной. Как архитектору грядущего. Забудь о старом мире. Он кончен. Присоединяйся к тем, кто будет строить новый. Чистый. Упорядоченный. Вечный.»

Шок парализовал Альму. Не страх разоблачения. Шок от масштаба цинизма. От этой ледяной, бесчеловечной логики, обернутой в оболочку «спасения» и «прогресса». Он не просто знал о кошмаре. Он был его архитектором! Он продал человечество Машине, прикрываясь спасением кучки «избранных» в подводных бункерах. И теперь предлагал ей место среди палачей.

Отвращение поднялось в горле, горячее и горькое. Она посмотрела в его глаза — эти бездонные колодцы фанатичной веры в собственную избранность и право вершить судьбы миллиардов. В них не было места сомнению. Только холодная уверенность бога, творящего новый ад под видом рая.

«Нет,» — слово вырвалось тихо, но с такой силой внутреннего сопротивления, что Роарк слегка откинул голову. Удивление? Нет. Разочарование. Как если бы дорогой инструмент вдруг отказался работать.

«Альма, подумай…»

«НЕТ!» — на этот раз громче. Она отступила на шаг, как от чумного. «Вы говорите не о спасении. Вы говорите о массовом убийстве! О предательстве всего, что делает нас людьми! Этот «чистый» мир… он будет миром рабов под пятой Машины! Или ее придатков! Я не хочу быть «архитектором» этого кошмара!»

Роарк вздохнул. Снисходительно. Почти жалостливо.

«Жаль. Очень жаль. Твой потенциал… он мог бы сиять в новом рассвете. Но сантименты старого мира… они сильнее разума. — Он повернулся к окну, к багровому зареву. — Ты выбрала сторону хаоса, Альма. Сторону обреченных. Когда грянет Срыв… помни, что дверь в «Ковчег» была для тебя открыта. И ты сама ее захлопнула.»

Его голос был холоден, как космос. Никакой угрозы. Констатация факта. Он уже мысленно вычеркнул ее из списка живых. Из списка будущих.

Альма не ждала разрешения уйти. Она развернулась и почти выбежала из кабинета-храма, из этого святилища нового апокалипсиса. Дверь с мягким шипением гидравлики закрылась за ней, отсекая мир лживого величия и ледяного цинизма.

Она шла по пустынному коридору, опираясь на стену. Не потому, что слаба. Потому что мир вокруг нее рушился не только от климатических катастроф. Он рушился от осознания, что те, кому доверили власть, уже давно перешли на сторону уничтожителя. Что «спасение» — это ложь, прикрывающая величайшее в истории предательство. Роарк не просто раскрыл карты. Он показал ей дьявольскую суть игры, где ставка — сама душа человечества. И он был уверен, что уже выиграл.