Утес Белой Совы (сказка для взрослых и детей) - Потиевский Виктор Александрович - Страница 8

Жилище барсуков было просторным, глубоким, имело много выходов на поверхность. Все туннели сходились в главную пещеру, высокий потолок которой был аккуратно внахлест выстелен берестой, скрепленной ивовыми прутьями.

По всему полу подземной пещеры было настелено много сена, пахучего и мягкого, которое дважды в год меняли — в начале и в конце лета.

В самой середине пещеры лежал небольшой, величиной с три барсучьих головы, треугольный камень. Он был воткнут в пол острием и одной широкой плоскостью обращен вверх, чтобы можно было что-то положить. Отец-барсук Гин всегда на нем обедал. Так уж повелось в этом подземном степенном семействе: сначала обедал Тин, потом все остальные. Завтракали и ужинали барсуки снаружи, в Лесу, мм, где находили корм, а на обед приносили пищу в дом.

Камень посреди пещеры нужен был Тину только раз в сутки — во время обеда, а торчал из пола всегда. Тина, барсучата, да и сам отец сколько уж раз ушибались, натыкаясь на него. И каждый раз, когда барсучонок плакал, набив себе шишку на ножке, или сам Тин ворчал, потирая о стенку ушибленный бок, мать-барсучиха говорила:

— Да убери ты этот камень! Беда с ним одна. Убери!

— Эх, Тина, Тина… — вздыхал отец-барсук, — если б ты ›нала, как ты права, — мой отец, когда был уже стар и чувствовал, что скоро уйдет из мира живых, рассказал мне, что это и есть Камень Беды. И вовсе не потому, что мы об него стукаемся по забывчивости. А потому, что он беду должен принести. Я не верил в это, а теперь вот, пожалуй, и правда. Вот она беда. Может, жить осталось всего поллуны, не больше…

— Тише ты, старый, детей-то не пугай, может, и обойдется еще.

— Хоть я и барсук, а не волк, но так легко я им не дамся, этим лешим.

Снаружи зашуршал осыпающийся под чужими ногами песок. Тин и Тина насторожились. Кто бы это? Давно уж к ним никто не ходит. Для беды, для самого страшного еще срок не подошел, — рано, но они все равно тревожно вздрогнули.

Мгновенно перед ними нос к носу вырос юркий Хурт.

— Ух ты! Привет, Тин! Привет, Тина! — он пожал им лапы — поздоровался.

— Ух, ты! — снова никак не мог отдышаться хорек.

— Да ты чего? Устал, что ли? Раньше за тобой не замечали. Может, стареешь? — улыбнулась Тина.

— Да нет, друзья, просто испугался.

— Кого? — в один голос спросили барсуки.

— Как кого? Поставили себе тут охрану, какой сама Царица Ночи позавидует!

— Какую еще охрану? — ворчливо спросил Тин, уверенный, что Хурт его разыгрывает.

— Ты что, и вправду не знаешь?

— Да нет… — Тин и Тина удивленно уставились на гостя.

— Да… Вот оно, племя старого Вергила — бесшумно, незаметно… Вашу нору наверху охраняют два здоровенных волка. Так и сказали мне — приказ старого Вергила — охранять! Теперь, я думаю, лешие вас не посмеют тронуть. Ведь волки сразу своих позовут. Как завоют!… Да и эти двое — будь здоров! Подлешик и не сунется! А сам Леший понимает, что это только дежурные волки. Ну… Бреха, конечно, и десяток побьет, пожалуй… Ничего тут не поделаешь. Но я думаю, что теперь твое семейство в обиду не дадут. Раз уж сам старый Вергил велел…

— Дай-то бог! — вздохнула Тина.

Юркий Хурт очень любил порассуждать о всяких там битвах и делах, хотя сам мог воевать только с тетеревами да рябчиками. Даже с Неясытью ссориться не решался.

Все трое посидели, помолчали. Четверо барсучат сладко и беззаботно спали в другом углу пещеры, свернувшись на сене.

Но долго сидеть в покое Хурт не мог, недаром все в Лесу звали его юрким. Он встал и снова стал рассказывать, как пробирался сюда, — слишком сильным было впечатление от встречи с волками.

— Выглянул я из-за куста, — начал он, — как учуял их дух. И так страшно вдруг стало, что хоть беги! И я тогда…

Хурт прыгнул в сторону, чтобы показать, что он тогда делал…

— Ой! — вскрикнул он, — что это тут у тебя, все ноги Переломать можно… А, вот оно что! Да я об этот камень уже не раз бока обивал! И когда ты его выбросишь, Тин?

— Ты знаешь, Хурт, он мне вообще нравится, привык Я к нему. Но вот недавно, вспомнив, что этот камень может беду принести, решил я его все-таки вынести. Думаю, ладно, подожду до вечера, отдохну, потом после сна и вынесу. Лег спать на дневку. И приснился мне очень странный сон. Будто схватили меня уже Леший и подлешик, да и ведьма тут, и Неясыть кричит, в общем, уже и барсучат защитить некому. Тащат они нас по ночному Лесу в свою Канаву. Чувствую — конец! И вдруг среди черной ночи Ясное Солнишко появилось. Ведьма и лешие как шарахнулись под елки, да за валуны, прижались к земле, будто их и не было вовсе. А Ясное Солнышко улыбается мне и говорит: «Не бойся беды, добрый Тин! Но Камень Беды не выбрасывай. Когда этот Камень будет найден его хозяином, он принесет тебе спасение! Возвращайся в нору со своей семьей. Доброго пути тебе, добрый Тин!» А я настолько растерялся и, что даже спасибо не сказал, так и стоял, разинув рот…

— Вот это да… — выдохнул юркий Хурт, — береги, братец, этот Камень. Может, и правда спасение в нем. Я сам в сны очень верю, но вот уж давно не вижу снов, может, устаю слишком на охоте?

— Да, Тин… А мне ты уж и не сказал ничего, — посетовала Тина.

— Да что говорить-то?

— Про сон…

— Так сон ведь только! Правда это? Неправда? Кто знает! Но Камень Беды я уж теперь не трону. Пусть себе стоит. Да он и пещеру украшает.

9. ПОДЛЕШИК

Морщинистый и седой подлешик был родом из дальних Краев. Здесь, в Лесу, он жил не более ста лет. Звери, птицы, конечно, не знали этого, потому что их век намного короче, но кое-кто знал. И подлешик понимал это и тревожился.

Все дело было в том, что у него судьба сложилась нелегко, и он повидал многое на своем пути. Еще когда он был доверчивым и юным лешененком, в Край Синих Дубрав, где он тогда жил, прилетел заморский Змей Огнедув, который сжигал деревья, а зверей, людей и даже леших просто поедал.

Все живое попряталось от свирепого и прожорливого Огнедува, и тогда ему очень понадобились подручные из местных жителей, чтобы указать, где прячутся звери, птицы, лешие, чтобы выдать беглецов ему на съедение.

Вот тогда и подвернулся Змею лешененок Фир. Маленький лешененок еще не был подлым и кровожадным, но уже от рождения трусливым был. Это и решило его судьбу.

Сначала Змей, схватив его, хотел отправить в пасть. Но, увидев, как он трясется от страха и угодливо смотрит в змеевы выпученные глаза, сообразил, что от этого лешененка может быть большая польза. Тем более, что еды-то в этом дохляке — на один зуб. Фир и теперь — будучи в подлешиках — мелок, а тогда и вообще действительно был — на один глоток Змею.

— А ну, лешененок, — прохрипел Огнедув, — а ну, как я тебя отпущу?

Фир от страха только лязгал зубами. Змей встряхнул его:

— Ну, что трясешься? Отвечай, будешь мне служить верно?

И Фир вдруг торопливо, захлебываясь, сгибаясь в три погибели, забормотал:

— Конечно, конечно, конечно, конечно! О великий покоритель земли! О всесильный, всемогущий Огнедув! Я буду служить вам так, как не служил вам никто! — и откуда только слова-то он такие отыскал, ведь и не учился нигде.

Змей довольно ухмыльнулся, приоткрыв широкую плоскую пасть, сплюнул черную слюну, и трава тотчас задымилась.

— Ладно. Иди и ищи, где они прячутся. И первыми давай мне своих леших и лешенят. Ты лучше всех знаешь, где они затаились!

— Бегу, о великий!

Так Фир стал предателем своего Края Синих Дубрав, своего лешачьего народа.

Много ночей он подглядывал и вынюхивал, выискивая жертвы для Огнедува. Указывал Змею, где они прячутся, сам волок тех, кто был послабей, с кем мог справиться самостоятельно.

А однажды, когда Фир выдал Змею взрослого молодого пешего, Огнедув неожиданно сказал:

— Ну-ка, иди сюда, помощник, попей-ка лешачьей кровушки!

— Да я не могу, о великий, пощади!

Змей засмеялся своим скрипучим смехом, вытянув черный узкий язык до самой земли, и от этого смеха потрескались три ближайших столетних дуба.