Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 37

Наконец мы достигли селения Режица — места встречи с профессором Лавровым. Тот ожидал нас на почтовой станции. Выглядел профессор… не очень. И куда делся тот горделивый тип, что поучал меня в своем кабинете? Передо мной стоял издерганный, плохо выбритый старик с серым лицом и потухшим взглядом. Его сюртук был помят, некогда белоснежная рубашка выглядела несвежей. Этакий орел с подбитым крылом — все еще гордый, но уже бессильный. Ну, или герой-любовник с подбитым глазом — пожалуй, так даже вернее.

— Владислав Антонович! — Он шагнул мне навстречу, и я увидел, как дрожат его руки. — Слава богу, вы приехали!

— Что-то случилось, Иннокентий Степанович? — спросил я, намеренно сохраняя спокойный тон. — Телеграмма была краткой, но выразительной!

— Случилось! — Он почти сорвался на крик, но тут же взял себя в руки, оглядываясь на любопытного станционного смотрителя. — Пойдемте, здесь нельзя говорить.

Мы отошли к конюшням, откуда сильно несло прелой соломой. Рекунов и его люди, не сговариваясь, образовали вокруг нас широкий, но непроницаемый круг, отсекающий случайных прохожих и слишком любопытных зевак.

— Они издеваются над нами, сударь мой — вот что я вам скажу! — с горечью начал профессор.

— Ваш циркуляр от господина главноуправляющего здесь не стоит и той бумаги, на которой написан! Сначала все было хорошо — мы прошли участок от Луги до Пскова. Нарушений масса! Шпалы из сосны вместо дуба, балласт из простого песка, кривые недопустимого радиуса… Студенты работали с энтузиазмом, мы составили десять актов! Но чем дальше мы продвигались на запад, тем наглее становилось сопротивление.

Он перевел дух, его грудь тяжело вздымалась.

— Апогей всего этого ожидал нас под Динабургом. Там, сударь мой, строится мост через Западную Двину. И это не мост! Это недоразумение Господне!

— Конкретнее, профессор, — потребовал я.

— Он построен из сырого, «зеленого» леса! — Лавров ткнул в воздух костлявым пальцем, как бы указывая обвиняющее на невидимого врага. — Я лично все осмотрел и могу поклясться — древесина пилена пару недель назад и не прошла никакой сушки! Большинство балок так и сочится смолой! Он сгниет изнутри через пару лет, и первый же ледоход разнесет его в щепки! А по нему должны проезжать тяжелые воинские эшелоны!

Он замолчал, переводя дух. Я же мысленно ликовал — сведений уж было более чем достаточно.

— Это еще не все, — продолжал профессор глухим голосом. — Мы провели замеры рельсов. Они легче проектных — почти по фунту на каждый погонный фут! С виду незаметно, но в масштабах всех дорог это тысячи пудов украденного металла и чудовищная потеря прочности! Тяжелый воинский эшелон их просто сплющит! Я хотел взять фрагменты, задокументировать все… Но нас просто вышвырнули.

— Кто? — коротко спросил я.

— Местные подрядчики. Или, скорее, их надсмотрщики. Когда мы появились у моста с нашими инструментами, прибыло несколько дюжих молодцов. Предводитель — некий француз по фамилии Дюбуа. Он порвал циркуляр генерала Мельникова и швырнул мне его в лицо! Вы представляете? Заявил, что это их частная территория, и чтобы мы убирались, пока наши теодолиты «не засунули нам в одно место».

Лицо профессора исказила гримаса боли от пережитого унижения.

— Они угрожают моим студентам! Один из этих… головорезов… схватил за грудки юношу, который пытался сфотографировать опору моста дагерротипом, и пообещал утопить его вместе с аппаратом в Двине. Что я мог сделать? Нас было семеро против дюжины бандитов! Нам пришлось отступить!

Он сник, опустив плечи. Вся его научная спесь, все его достоинства были растоптаны грубой силой.

Я молчал, глядя на этого сломленного человека. Разведка боем проведена. Данные получены. Противник отмечает свои позиции и методы.

Я перевел взгляд на Рекунова. Тот стоял не шелохнувшись, но я знал, что он слышал каждое слово и теперь ждал указаний.

Разделив наши скромные силы, я отправил Рекунова на разведку вместе с одним из студентов. Задача была проста: не вступая в конфликт, выяснить, где именно квартира сего доблестного господина, месье Дюбуа. Студент нужен был для опознания. Сам же я вместе с Изей направился в ближайший трактир — источник не только скверной водки, но и зачастую самой достоверной информации.

Заведение носило громкое имя «Варшава», но представляло собой убогую корчму, где в воздухе висел густой, неистребимый запах влажной овчины, прокисшего пива, пережаренного лука и тоски. За твердой стойкой стоял невысокий, суетливый человечек с печальными, как у бассета, глазами, но цепким, оценивающим взглядом. На его сюртуке блестело сальное пятно, а под носом росли редкие рыжеватые усики.

— Смотри, Курила, и учись, как надо делать гешефт из воздуха! — многозначительно проговорил Изя, зорко осматриваясь по сторонам.

Он проследил за стойкой, а потом, оставив меня за свободным столом у окна, направился к хозяину и обратился к нему на идише с той самой доверительной и чуть жалобной интонацией, которую можно услышать только на одесском привозе:

— А гутн тог, реб-ид! Добрый день! Не найдется ли у уважаемого хозяина два стакана горячего чая для двух бедных путников, которых судьба забросила в этот, не сочтите за грубость, чудесный уголок?

Хозяин, до того смотрящий на нас настороженно, вмиг изменился в лице. Он выпрямился, убрал со стойки грязную тряпку и ответил на том же языке, хотя и с заметным прибалтийским акцентом.

— Чай всегда найдется для добрых людей. Откуда будете, если не секрет?

— Ой, не спрашивайте! — картинно всплеснул руками Изя. — Оттуда, где нет такой грязи и таких дорог! Едем по коммерческому делу, хотим купить лес у этих… французов. Обещают золотые горы, а мы с моим компаньоном, — он неопределенно махнул в мою сторону, — люди простые, боимся, как бы не обманули. Вы же тут знаете всех, уважаемый…

— Цацкис, — представился хозяин, с любопытством покосившись на меня.

— Очень приятно, Шнеерсон! — раскланялся Изя. — Так вот, уважаемый господин Цацкис, может, вы, как человек мудрый, что-то посоветуете? Что за люди эти строители? Можно ли с ними иметь дело?

Цацкис налил в два стакана мутную жидкость, которую здесь называли чаем, и пододвинул их Изе.

— Иметь дело можно со всеми, — философски заметил он. — Вопрос — кто кого поимеет в итоге. Французы — люди шумные. Деньгами сорят, водку пьют, девок тискают. Но главный подрядчик не француз.

— Таки да? — округлил глаза Изя. — А кто же? Неужто сам барон Ротшильд инкогнито приехал посмотреть эту стройку века?

— Хуже, — криво усмехнулся Цацкис. — Главный здесь русский купец, Солодовников Ерофей Пафнутьич. Это его люди работают, его лес идет на мосты и шпалы, а француз Дюбуа — это так, представитель заказчика. Перед столичным начальством пыль в глаза пускает, мол, все по-европейски, под техническим надзором.

— Солодовников… — задумчиво протянул Изю, поглаживая подбородок. — Какое сочное, какое денежное имя! И где же обитает этот… Ерофей Пафнутьич? Небось построил себе дворец прямо на берегу Двины?

— Зачем дворец? — пожал плечами трактирщик. — Он практичный человек. Снимает лучшие комнаты на постоялом дворе «Три гуся», что на площади. Там и живет, там и дела свои обделывает. По вечерам в карты режется с судейским чиновником.

Изя расплатился за чай, оставив Цацкису щедрые чаевые, и мы вышли на улицу.

— Ну что, господин секретарь, вынюхал все нужные сведения? — усмехнулся я.

— Ой, не говори! — отмахнулся он, явно гордый собой. — Я бы этому шлемазлу Цацкису продал прошлогодний снег под видом альпийского льда для шампанского. Итак, что мы имеем? Этот Дюбуа — просто надсмотрщик, а работы выполняет купец Солодовников. Таки что, пойдем сразу к нему?

— Именно, — согласился я. — Бить нужно не собаку, а того, кто ее натравил. Хотя и пса я бы пристрелил, для острастки.

Через пару часов появился Рекунов.

— Месье Дюбуа снимает дом в городке, с ним проживают еще двое, — коротко доложил он. — Выходят только в трактир, пьют много.