Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 34

Кокорев цинично усмехнулся.

— И будешь ждать этого разрешения до морковкина заговенья! А когда получишь вежливый отказ под каким-нибудь благовидным предлогом, французы уже будут знать, что мы что-то затеваем. Не выйдет тут ничего!

— Позвольте не согласиться с вами, сударь! — вежливо вклинился в разговор Кагальницкий. — Главное управляющий управления генерал-лейтенант Мельников известен своей принципиальностью и государственным подходом к строительству железных дорог. Поверьте: если он узнает, что вы копаете под французов, то с удовольствием даст необходимое разрешение!

— Так чего же мы ждем? — взорвался купец. — Немедленно отправляемся на Фонтанку, к Управлению путей сообщения!

Через час мы оказались в нужном месте. Здание Главного управления путей сообщения и публичных зданий было истинным воплощением имперского порядка: его циклопический фасад, выходивший на набережную, подавлял своей холодной симметрией. Здесь не было места купеческой вычурности или аристократическому легкомыслию. Только гранит, чугун и стекло, соединенные в классические архитектурные формы.

Кокорев с ходу пустил в ход наглость и обратился к одному из служащих.

— Подскажи-ка, любезный: здесь ли сейчас Павел Петрович? — по-свойски обратился он.

— Да-с, именно так-с, изволют пребывать своем кабинете! — кивнул мужчина в недорогом сюртуке.

— Ну так мы пройдем, — небрежно, как о само собой разумеющемся, сообщил ему Кокорев.

Внутри кипела обычная бюрократическая жизнь: сотни мелких чиновников в вицмундирах сновали по коридорам, перенося бумаги, скрипели перьями в канцеляриях, шелестели счетами. Но чем выше мы поднимался по широкой чугунной лестнице, тем тише становилось вокруг. Здесь, на верхних этажах, не суетились, а принимали решения.

Приемная главноуправляющего оказалась огромным, строго оформленным и почти пустым помещением. Лишь адъютант с бесстрастным лицом сидел за столом, да у окна стоял на подставке огромный, в человеческий рост, глобус. После короткого доклада и нескольких напряженных минут ожидания нас пригласили войти.

Логово генерал-лейтенанта Павла Петровича Мельникова было кабинетом не администратора, а демиурга. Роскоши не имелось и в помине. Стены были сплошь увешаны картами, схемами мостов, профилями железнодорожных путей. На длинных столах лежали не кипы прошений, а рулоны чертежей и модели паровозов, выполненные с ювелирной точностью. Пахло не духами, а сургучом, качественной чертежной бумагой и остывшим чаем.

Сам Мельников сидел за массивным столом, заваленным документами. Это оказался высокий, немолодой чиновник строгом генеральском мундире, с пышными эполетами, сединой на висках, ярко контрастирующей с черной как смоль шевелюрой, и изрезанным глубокими морщинами лицом. Но глаза его под седыми бровями были живыми, цепкими и смотрели на нас с тем особым прищуром, от которого казалось, его обладатель мог видеть все наши тайные намерения.

— Чем обязан, господа? — спросил он, не отрываясь от бумаг. Его голос был скрипучим, как неотлаженный семафор. — У меня нет времени на прожектеров.

— Моя фамилия Тарановский, ваше превосходительство, — начал я, шагнув вперед. — Это профессор Лосев, инженер Кагальницкий и негоциант Кокорев. Мы обращаемся к вам по делу государственной важности! Речь о Варшавской железной дороге.

Генерал Мельников ничего не ответил, но взгляд главноуправляющего явственно выразил его мнение об этой дороге.

— Объект строится. В чем дело? Жалоба на подрядчиков? Для этого есть другие инстанции!

— Не жалоба, ваше превосходительство. Сомнение. — Я сделал паузу, подбирая слова. — Мы, здесь присутствующие, как и многие русские люди, кровно заинтересованы в том, чтобы эта путевая артерия была надежной. Однако ходят слухи… слухи о том, что иностранные специалисты, экономя средства Общества, применяют технологии, не всегда соответствующие суровым российским условиям. Наши грунты, наши зимы… они требуют особого подхода!

— Слухи, сударь мой, не являются инженерной категорией, — отрезал он. — У вас есть факты, цифры, расчеты?

— Именно за ними мы и пришли к вам, — пояснил я. — Мы наслышаны, что выявлены нарушения на Нижегородской дороге. А ну как на Варшавской дело обстоит не лучше? Мы считаем, что необходима полная и беспристрастная техническая экспертиза полотна, пока дорога еще не принята в полную эксплуатацию. Профессор Лавров готов лично возглавить группу лучших студентов и провести инструментальную поверку!

При упоминании имени Лаврова Мельников перевел взгляд на него, и выражение его лица неуловимо изменилось. Разумеется, он знал профессора или, возможно, что-то слышал о нем. В этом тесном мирке высшей инженерной элиты все знали друг друга!

— Что конкретно он хочет проверить? — переспросил он, и в его голосе уже не было прежней ледяной отстраненности.

— Все, ваше превосходительство. Радиусы кривых. Состав балластного слоя. Качество шпал и креплений. Соответствие построенных мостов и насыпей утвержденному проекту. Учитывая напряженность на наших западных границах, очевидно, что лучше выявить возможные дефекты сейчас, в ходе научной практики, нежели потом, когда из-за просевшего полотна или лопнувшего рельса под откос пойдет воинский эшелон! — ответил профессор.

Последняя фраза заставила Мельникова досадливо поморщиться. Он был не только инженером, но и генералом, и картина сошедшего с рельсов поезда с солдатами была для него очень сильным основанием.

Он несколько мгновений молча барабанил пальцами по столу, глядя в точку поверх моей головы. Я видел, как в его голове идет борьба. Дать разрешение — значит, пойти против могущественного ГОРЖД, за которым стоят высокие покровители. Отказать — значит, пойти против своей совести инженера и долга генерала.

Ну, решайся же!

Глава 17

Глава 17

— Хорошо, — сказал он наконец и дернул за болтавшийся над столом шнурок звонка. В кабинет тотчас вошел адъютант.

— Александр Кондратьевич, — приказным тоном произнес Мельников, глядя на офицера, — прошу вас срочным образом подготовить циркуляр на имя профессора Горного института Лаврова Иннокентия Степановича. В нем я, как главноуправляющий путей сообщения, предписываю профессору во главе вверенной ему группы студентов произвести полную инструментальную поверку состояния пути и искусственных сооружений на всем протяжении строящейся Варшавской железной дороги. Начальникам станций и дорожным мастерам предписываю оказывать этой группе всяческое содействие. Пишите!

Адъютант тут же присел у отдельного стола в кабинете генерал-лейтенанта и довольно споро подготовил нужную бумагу.

Мельников взял у адъютанта исписанный лист, размашисто подписал, а адъютант в свою очередь немедленно припечатал ее гербовым штампом.

— Вот, господин Тарановский. По результатам соблаговолите представить мне самый подробный отчет. Надеюсь, ваши опасения окажутся беспочвенными! — не глядя на меня, произнес Мельников с видом «я потратил уже достаточно времени на это дело, а теперь не докучайте мне!»

— Всенепременно! — пообещал я, вежливо наклонив голову, и наш небольшой отряд покинул кабинет главноуправляющего.

Василий Александрович, как только мы оказались в коридоре, шумно вздохнул:

— Ух, Антоныч, заварил ты кашу! Ну ничего, теперь эти мошенники вот у нас где!

И он экспрессивно сжал пудовый кулак.

Следующие два дня пролетели как один. Это было время лихорадочной, почти незаметной со стороны, но оттого не менее важной деятельности. Кагальницкий, прекрасно понимая, что в экспедиции никаких инструментов докупить не получится и надо полностью затариться здесь, в Петербурге, мотался по городу, закупая недостающие инструменты и снаряжение. Профессор Лавров, как и было оговорено, отобрал из числа кандидатов восемь самых толковых и перспективных студентов. Кокорев же со свойственной ему медвежьей деловитостью улаживал вопросы с провиантом и железнодорожными билетами, гремя по всей конторе и попутно раздавая указания своим приказчикам по десятку других дел. Я же по большей части исполнял роль молчаливого наблюдателя.