Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 24

— Наше будущее партнерство, — прямо ответил я. — И по Главному обществу железных дорог, и по сибирским делам. Я буду с вами откровенен: средства у меня довольно ограниченны. Основная часть моих капиталов пока еще лежит в амурской тайге и только ждет, когда его вытрясет лоток старателя. Но и они, прямо скажем, предназначены для другого дела — для «Сибирского золота» и новых приисков. Так что, дорогой мой Василий Александрович, вложить сейчас значительные суммы в железнодорожные акции я не могу.

Кокорев молчал, принимая это как данность. Он был коммерсантом до костей мозга и лучше, чем кто-либо, понимал этот язык цифр и приоритетов.

— Но я могу предложить вам услугу, — продолжаю я, подаваясь вперед. — С моей помощью вы сможете купить еще больше акций и стать более крупным акционером, да и французов выкинуть. С вашим мнением начнут считаться. Купить дешево, почти за бесценок!

Лицо купца оставалось непроницаемым, но в осмотре его глаз я увидел, как вспыхнул и погас крошечный огонек, а окаймленные роскошной бородой чувственные губы изогнулись в довольной усмешке.

— Это как же? — спросил он ровно. — Акции их хоть и упали теперь, да все равно не копейки стоят. Тут миллионы надобны!

— Не торопитесь — я ведь еще не начинал! Я, кажется, уже упоминал некоторые детали. Это сегодня они стоят миллионы, а завтра, может быть, будут исчисляться считаными тысячами, — произнося это, я тоже позволил себе легкую усмешку. — Вместе мы сможем обрушить их акции, Василий Александрович. Мы используем результаты сенатской ревизии, которую инициировал сенатор Глебов. Как только они дойдут до состояния гласности, через газетчиков мы пустим слухи о чудовищных хищениях, о неминуемом банкротстве, о гневе государя. Все это неминуемо отразится на стоимости акций. Начнется паника. Французские держатели, эти маленькие рантье, начнут бросать бумагу, чтобы спасти хоть что-то. И в этот момент… вы, Василий Александрович, начнете скупать. Тихо, через подставных лиц.

Я смотрел, как меняется его лицо. Маска деловой невозмутимости треснула. Его глаза, до этого спокойное, загорелись хищным, опасным огнем. Он потер свои тяжелые ладони, как будто уже ощущал в них хруст ассигнаций.

— Это… это рискованно, — наконец проговорил он, и в голосе его сомнения смешивались с восторгом. — Я, признаться, никогда не играл на бирже. Предпочитая более верные средства — откуп. Но если вы сможете это все сорганизовать — то я в деле. Игра стоит свеч!

— Именно, дражайший Василий Александрович! Не беспокойтесь о своей неопытности в этих делах: на то я и нужен, чтобы организовать вам атаку.

Кокорев задумался. Он сидел за столом, и его большие пальцы барабанили по скатерти. Наконец он поднял на меня взгляд.

— Хорошо, — сказал он веско. — А что ты хочешь взамен?

— Вашу помощь с организацией общества по золотодобыче. И опцион на покупку акций железнодорожного общества, — тут же ответил я.

— Опцион? — переспросил купец.

— Право на выкуп, — пояснил я. — Когда акции рухнут до самого дна, фиксируем цену. И я получаю право в любой момент в течение трех лет выкупить у общества пакет акций на миллион рублей именно по этой, минимальной цене. Даже если они потом взлетят до небес. Идет?

— Ну ты жук, Владислав Антонович! Миллион не шутка! Это же мне акционеров еще убедить надо будет! А главное — три года…

— Что, не согласятся? — небрежно спросил я, будто бы речь шла о сущей безделке.

— Да как сказать… За три года все позабудут, в каком виде мы приняли общество. Будут ненужные вопросы, пойдут толки — за что, мол, этакий куш этому Тарановскому… Может, все-таки на год?

— В год не обернусь, — честно признался я. — Я же из приисков буду средства выколачивать. Пока добудешь, этот миллион!

Несколько мгновений Кокорев колебался, затем, крякнув и покраснев, ударил по столешнице пятерней.

— Ладно, уговорил! Без тебя все равно дело не сладится! Да и с обществом помогу, прииски — дело выгодное.

Он протянул мне руку, и я пожал ее. Если до этого мы просто помогали в общих, так сказать, интересах, то теперь наш союз стал более официальным.

Разговор с Кокоревым расставил все по своим местам, превратив туманные перспективы в четкий, выверенный план. Осталось всего ничего — вынуть кролика из шляпы, убедив великого князя радикально поменять своих бизнес-партнеров и все представления о развитии железнодорожного дела в России.

Войдя в свой номер, я сразу заметил на столике под светом одинокой масляной лампы небольшой белый конверт из дорогой рифленой бумаги. Взяв его, я тотчас отметил тонкий, изящный почерк. Сердце пропустило удар: это было оно! Вскрыв конверт, я нашел внутри лишь короткую записку в одну строчку, без каких-либо предисловий сообщавшую:

«Завтра, в два часа пополудни. Мраморный дворец. Он будет вас ждать».

Подписи не было, но она и не требовалась.

Завтра. Отлично!

И прежде всего разложил на столе все свои бумаги — оружие в предстоящей битве. Вот пухлая папка с проектом «Сибирского золота» — с картами, расчетами, чертежами паровых драг и описанием технологий гидродобычи. Рядом — официальное письмо сенатора Глебова, сухо и бесстрастно излагавшее факты вопивших злоупотреблений при выкупе земель под размещение Московско-Нижегородской железной дороги. И, наконец, третий, самый дерзкий документ — наш с Кокоревым небольшой проект переустройства Главного Общества Железных дорог. Я проработал всю ночь, выверяя каждое слово, каждую цифру, предвидя возможные вопросы и готовя на них ответы.

Утро застало меня за столом, с красными от бессонницы глазами, но с ясной головой. Как хорошо иметь молодое, выносливое тело!

День аудиенции начался с суеты, которую поднял Изя. Услышав новости, тут же бросился хлопотать вокруг меня, как будто я был юной дебютанткой перед первым «взрослым» балом.

— Так, сюртук — есть! Жилет — есть! Галстук… ой-вэй, этот узел никуда не годится! — причитал он, ловко перевязывая мне шейный платок на самой модный манер. — Ты должен выглядеть не просто хорошо, Курила, нет! Ты должен выглядеть как человек, которому можно доверить миллионы! Чтобы сам князь посмотрел на тебя и тотчас же захотел дать тебе много денег!

Развив бурную деятельность, он самолично начистил до блеска мои новые ботинки, положил в карман белоснежный платок, проверил, ровно ли сидит цилиндр. Его суетливость и неподдельная забота странным образом успокаивали меня, а советы показались весьма даже к месту:

— Курила, я тебя умоляю, только не веди там себя как медведь, который впервые увидел самовар! — причитал он, занимаясь моим гардеробом. — Запомни, как «Отче наш»: входишь — поклон. Не низкий, холопский, а со всем достоинством: легкий наклон головы и тела. В глаза ему не пялься, но и в пол не смотри — это признак или трусости, или дурных намерений. И ради всего святого, не говори первым! Жди, пока он к тебе обратится. Отвечай только на заданные вопросы, коротко и по существу, никаких лекций по паровым машинам или амагальмации золота! И не дай тебе бог повернуться к нему спиной! Отступать — только пятясь, как рак, даже если там начнется пожар! Понял? А то опозоришь не только себя, но и всю нашу компанию!

— Револьвер-то оставить не забудь, — буркнул Изя, видя, как я по привычке прячу его в кобуру.

Хлопнув себя по лбу, я снял кобуру с оружием, и, вооружившись бумагами, спустился вниз, где меня уже ждал экипаж. Василий Александрович сидел внутри, сосредоточенный и расфуфыренный, как франт, в отменном, тончайшего сукна сюртуке, с массивной золотой подвеской на жилете.

— С Богом, Владислав Антонович, — только и сказал он, когда я сел рядом.

Мы ехали молча. Под цоканье двух дюжин копыт карета наша катилась по петербургским улицам, а за окном проплывали строгие, классические фасады. Наконец мы свернули на Миллионную улицу и, проехав до Невы, остановились: перед нами возвышался великокняжеский Мраморный дворец.

Это здание, отделанное десятками сортов разноцветного мрамора, не подавляло своей мощью, как Зимний. Изысканный, холодноватый, он казался драгоценной шкатулкой, бережно и надежно хранящей свои тайны. У входа стояли часовые Конной гвардии в блестящих медных кирасах и касках с орлами; их лица с залихватскими кавалерийскими усами казались бесстрастными, как у статуй.