Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 13

Ослепленный на мгновение, он взвыл от боли и ярости, и этого мне оказалось достаточно. Шагнув вплотную, я перехватил его правую руку, уже тянувшуюся к эфесу сабли, сжав одновременно запястье и локоть и резко дернув, вывернул его суставы. Раздался мерзкий, сухой хруст, который был слышен даже сквозь царивший в зале переполох.

Офицер издал дикий, нечеловеческий вопль и рухнул на пол рядом со своим бесчувственным приятелем, прижимая к себе искалеченную, неестественно выгнутую руку. Я стоял над ними, тяжело дыша, и с отвращением смотрел на дело рук своих. Бледный как скатерть, похожий на восковую фигуру метрдотель застыл с открытым ртом. Раскрасневшийся от гнева Кокорев вскочил на ноги, размахивая тростью. В его глазах был дикий, неестественный сплав ужаса и… восхищения.

— Уходим, — бросил я ему, хватая со стула сюртук. — Быстро.

— Да уж, Владислав, Антонович, нечего тут делать! — грозно прогудел Василий Александрович. — Придумали черти что, на людей кидаться. Куда смотришь-то, петрушка хренов? — набросился он на метрдотеля. — У тебя тут пьяные вдрызг ходют, на людей кидаются, а ты ворон считаешь? На, держи, — Кокорев кинул на стол несколько смятых ассигнаций, — за сломанную мебель вам да за беспокойство. А я отныне сюда — ни ногой!

Мы торопливо ушли. Вечер в «Доминике» был окончен, как и наша попытка решить дело цивилизованно. Выходя на улицу, я испытывал желание кого-нибудь убить. И то, что убить было решительно некого, лишь усугубляло опасность для моих противников.

Но так или иначе кровожадные инстинкты пришлось загнать под самую дальнюю шконку моего сознания и продолжить методичное удавление любителей фуа-гра, лукового супа, багетов и лягушачьих лапок. Надо было идти к графу, вот только имелся досадный нюанс: к людям его уровня так запросто в гости не ходят. Нужно было выдержать обычные политесы: послать записочку, получить приглашение… В общем, как всегда.

Поскольку мой верный Санчо Панса остался в Москве и посылать с записочкой мне было некого, Кокорев взял это все на себя.

— Идите, Владислав Антонович, отдыхайте! — отчески напутствовал он меня, провожая до гостиницы. Как только мне что-то станет известно, я сразу к вам!

Таким образом, вечер у меня был свободен. Я потратил его на визит к патентному поверенному — узнать, как движется дело с привилегией на динамит. Тот встретил меня уверениями, что «все замечательно и никогда не было лучше».

— Кстати, господин Тарановский, а на какой срок будете оформлять привилегию? — вдруг спросил он, когда я уже собрался было уходить.

— На максимальный! — тут же откликнулся я.

— В таком случае вам придется заплатить государственную пошлину в четыреста пятьдесят рублей! — предупредил он. — Вы уверены, что ваше изобретение того стоит?

— Да, вполне! — спокойно ответил я. — Но о каком же сроке идет речь?

— Самое продолжительное время, когда может действовать привилегия, составляет десять лет! — пояснил он.

— Всего-то? Немного…

— Вы правы, сударь. Скажем, в Англии срок действия патента составляет четырнадцать лет.

— Тоже негусто! Ну а когда ожидать положительного результата?

Поверенный опустил глаза.

— Сейчас заявка проходит Мануфактурный совет при Департаменте мануфактур и внутренней торговли Министерства Финансов. Это недолго, месяца два-три от силы. Затем она поступит в Госсовет. И вот там ее могут надолго положить под сукно…

— Надеюсь, хоть высочайшее утверждение не потребуется? — с иронией спросил я. — Пожалуй, зарегистрирую все в Англии и Швеции намного раньше, чем в России!

Тот лишь красноречиво развел руками.

Плюнув, я пошел от поверенного на почтамт. Там я в уже знакомом мне режиме «сонная панда пытается писать гусиным пером» отправил Изе Шнеерсону гневную телеграмму: «ИЗЯ ЗПТ СРОЧНО ВЕЗИ МОЙ СЮРТУК ВСКЛ ВСКЛ ВСКЛ» — и только после этого, немного успокоившись, вернулся в гостиницу и завалился спать.

Утро встретило меня тусклым петербургским светом, сочившимся сквозь мутные стекла гостиничного номера. Голова гудела, словно чугунный колокол после пожарного набата. Вчерашний скандал в ресторане оставил мерзкое воспоминание — смесь праведного гнева и досады на собственную несдержанность. Сорвался, как мальчишка, из-за пьяного хама. Все эта история с Третьим отделением! Совсем нервы стали ни к черту…

Не успел я привести себя в порядок, как явился Кокорев, одетый на удивление элегантно: вместо сюртука на нем был фрак, а котелок он заменил черным как ночь атласным цилиндром. В отличие от меня, купец был в самом наилучшем настроении. Он ходил по номеру, потирая руки, и его окладистая борода то и дело вздрагивала от раскатистого смеха:

— Ай да Тарановский! Ай да Владислав Антонович! — быстрой скороговоркой тараторил он своим северным говорком. — Благородного господина! Мордой об стол! Тарелкой! По мордасам гвардейца! Эх, кабы не сан мой купеческий, я бы тому хлыщу и сам морду раскровянил бы. Да нельзя — по судам затаскают. А ты — раз, два, и готово! Чисто, благородно! По-дворянски!

И купец, отставив свою тяжеленную трость и скинув фрак, начал «боксировать с тенью», видимо, представляя, как будет бить по мордасам очередного хамоватого дворянчика.

— Да хорошего-то мало, Василий Александрович, — мрачно отозвался я, наливая себе стакан воды. — Как бы не вышло какой истории. В суд еще подадут… Ни к чему это. Лишние хлопоты.

— Пустое! — отмахнулся купец. — Пока он будет носить свою сломанную лапу на перевязи, мы с твоими делами уже все и обстряпаем. Сейчас идем к графу Неклюдову, он уже ждет. Он дельный человек и во все двери вхож. Уж он-то подскажет, как нам к его высочеству на прием пробиться!

Часом позже мы уже сидели в знакомом кабинете графа Неклюдова. Выслушав наш рассказ, граф лишь покачал головой.

— М-да, господа, задачка… Великий князь после варшавских событий и впрямь заперся в Мраморном дворце, как медведь в берлоге. Все официальные прошения, даже от самых высокопоставленных лиц, возвращаются с отказом. Пробиться к нему сейчас через канцелярию — дело безнадежное.

— Так что же, так и уйти нам несолоно хлебавши? — сокрушенно спросил Кокорев. — Ладно я, а вон Тарановский-то — из самой Сибири приехал!

— Зачем же так сразу, — хитро прищурился граф. — Если дверь заперта, нужно поискать окно. Или, как говорят у нас в свете, scherche la famm!

— Женщину? — не понял купец. — Зачем? У нас дело сурьезное, нам не до баб.

Неклюдов откинулся в кресле, поставив пальцы домиком.

— Именно. Есть один человек, которому его высочество, по слухам, отказать не захочет. Даже сейчас, в его меланхолии.

— Государю императору, я полагаю? — сострил я.

— Нет, — усмехнулся граф. — Как раз императору он отказывает весьма нередко.

Он выдержал театральную паузу.

— Вы бывали в Императорском балете, господа?

Я отрицательно покачал головой. Кокорев, как старообрядец, на такие «бесовские игры» и подавно не ходил.

— Зря, — покачал головой граф. — Там сейчас блистает новая звезда — некая Анна Кузнецова. Совсем юная, семнадцати лет от роду, а уже прима. Выглядит божественно, танцует как ангел. Весь Петербург у ее ног! И, что для нас особенно важно, у ее ног возлежит и сердце великого князя Константина Николаевича!

— Балерина? — недоверчиво протянул Кокорев. — И вы думаете, она станет нам помогать?

— О, еще как станет, если к ней правильно подойти, — усмехнулся Неклюдов. — Весь свет видел, как его высочество взирает на сцену во время ее сольных партий! Он не сводит с нее бинокля, дарит бриллианты, заваливает цветами! Осведомленные люди утверждают, что это самое серьезное увлечение великого князя. Так что очень советую действовать через нее! Понимаете, господа, для человека уровня великого князя просьба от министра — это работа: привычная, скучная, совершенно непривлекательная. А вот обращение от прелестной молодой особы, которой он увлекся, — это удовольствие. Он не упустит случая угодить ей, продемонстрировав свое могущество или… милосердие.