Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Муляр Таша - Страница 6

Влажный пол выглядел намного привлекательнее. Противный коричневый цвет масляной краски от воды менялся на глазах, приобретая благородный коньячный оттенок. От влажных половиц отражалось дневное солнце, беспардонно заглядывающее в многочисленные окна их большого дома, нагревая прохладный воздух, играя пылинками. Дом был построен из самана и обложен красным кирпичом, поэтому в нем всегда было прохладно в жару и тепло в мороз. Пол высыхал моментально, теряя свою мимолетную привлекательность и становясь опять зрительно не помытым.

Всю неделю мимо их окон, по центральной улице станицы, которая называлась, как и тысячи подобных в разных концах страны, улицей Ленина, колхозный трактор, пыхтя и поднимая за собой тучу пыли – обычное явление в июле месяце, – возил красную глину из карьера на двор Хиляевых. Васька с радостью наблюдала за приготовлениями. Раз возят глину, значит, в субботу они всей станицей пойдут на замес, и она будет освобождена до вечера от хозяйственных работ, а еще увидится с ребятами, будут интересные разговоры – со многими не виделись все лето. Все-таки какое-то разнообразие в ее слишком предсказуемой жизни – это самое главное, ради этого стоит хорошенько оттереть пол, переделать всю работу, порученную ей матерью, устать и рухнуть спать, чтобы скорее наступило то самое утро.

Васька – что за имя такое для девушки? На самом деле она Василиса, но никто так ее не называет. Даже в школе учителя, вызывая к доске выкрикивают просто: «Бондаренко!» Видимо, полное имя для них слишком длинное, а называть девочку Васькой как-то неудобно… Но это лишь ее собственные рассуждения.

Имя ей дала мама. Это одна из семейных легенд, которая частенько вспоминалась, раз от разу обрастая все новыми и новыми подробностями, во время огромных шумных застолий, где собиралась вся их многочисленная станичная родня.

Тогда, в жарком и знойном августе 1973 года, родители мечтали о мальчике, хотя до Васьки они уже родили ее старшего брата, но все равно мама ждала именно еще одного сына. На дочерей в семьях казаков ставки не делали. По мнению родителей, дочь – это отрезанный ломоть, ее основная задача – выйти замуж, поэтому с детства девочки трудились по дому, учились быть хозяйками. Василиса готовит почти с рождения: трехлетней она уже помогала бабушке пельмени лепить и хлеб выпекать.

Залезет на высокий тяжелый деревянный табурет во дворе, где бабушка Серафима Игнатьевна тесто замешивает. Баба Сима улыбается, отщипнет кусочек от упругого, припыленного мукой шара из теста и даст Ваське, чтобы она свой куличик слепила или лепешку раскатала, пробуя управиться с огромной тяжелой белой от муки деревянной скалкой. Та и рада стараться. Пальчики маленькие не слушаются, колобок то и дело норовит сбежать от нее под стол, где парочка пушистых котов, которые у них не переводились, уже сидит в ожидании новой игрушки. Васька пыхтит, облокотилась на стол пухленьким животиком в ситцевом платьишке в цветочек, кончик языка от усердия высунула, старается. Платьишко и щеки в муке, ладошками раскатывает и мнет тесто, потом баба Сима его – в печь русскую на лопате, рядом со своими караваями. Что-то там поколдует, открывает заслонку и вытаскивает обратно румяного цыпленка или солнечную булочку: «На тебе, Васенька твоего колобочка, смотри, какой ладненький вышел!» Ну точь-в-точь как в той сказке, что папа ей вечерами перед сном рассказывает.

Так вот, про ее имя. Первый раз она эту историю лет в пять услышала, запомнила плохо, но смысл уяснила – мама хотела мальчика, а папа – дочь. Потом, лет в десять, бабушка ей свою версию рассказала.

– Отец хотел тебя, внучка, Леной назвать, а мать против была, строптивая она у нас – ну, уж какую нашел… Не нравилось ей это имя, вот и настояла на своем, – обмолвилась как-то бабушка Серафима Игнатьевна – мама Васькиного папы, когда они вместе заготовками занимались и Васька в очередной раз спросила, зачем ей такое имя дурацкое дали.

– Да, я хорошо помню, как тебя, мелкую, из больницы принесли, ты смешная была такая, красная, щеки здоровые – с двух сторон косынки торчат, нос – как куриная попка, глазищи темно-синие, почти черносливины перезревшие, а из-под белой кружевной косынки черный чуб виднеется, – говорила баба Сима.

Игорек тоже любил ей эту историю рассказать, когда хотел ее задеть, специально подробно описывая, какая она страшная была. С каждым разом подробностей и деталей тех событий появлялось все больше.

Чем старше она становилась, тем больше ей рассказывали о происхождении ее имени.

Есть такие семейные истории, которые любят вспоминать и обсуждать за общим столом – говорить-то о чем-то нужно, вот и смакуют их, эдакие объединяющие легенды. Раз от разу каждый добавляет что-то от себя, гордый тем, что якобы вспомнил и знает больше других, и со временем все труднее отделить правду от вымысла – все начинают верить в совместно придуманную сказку.

– Когда отец нас с мамой из роддома забирал, радовался, что дочка родилась. Всем родственникам с гордостью сообщал новость: «У меня дочь родилась, Леночка!» А у него же семь братьев с женами и детьми, у нас по всей станице десятки Бондаренко, так же много, как и ваших, – рассказывала Васька своей новой подруге Наташе Ткаченко, когда они недавно вместе с дополнительных занятий из школы возвращались. – Всем сразу так и сказал, мол, знакомьтесь, вот моя дочурка, Елена Михайловна. Мама же против была. Сказала, что ей это имя категорически не нравится, что будут дочку Василисой звать.

У Галины Игоревны была своя история, связанная с мужем и Еленой – не просто так она категорически не хотела давать дочери это имя. Они с мужем познакомились на курсах повышения квалификации, оба приехали из других станиц в Должскую на обучение. Жили в общежитии несколько недель, ездили на поля, проходили практику, к ним тогда еще профессор из Москвы с новой технологией земледелия приезжал. Галя была совсем молодая, Миша постарше. Она сорок седьмого года, а он сорок пятого. Ей Миша сразу понравился. Высокий – в него дочка-то и уродилась, черноволосый, веселый, при этом очень рассудительный и степенный, была в нем какая-то основательность, которая и привлекла Галю.

Своими наблюдениями и впечатлениями от знакомства с Михаилом она поделилась с соседкой по комнате в общежитии – Еленой Симоновой. Лена была старше Гали, замужем и мужчинами вроде как не должна была интересоваться. Обсудив Мишу, соседки по комнате пришли к выводу, что парень видный и нужно Гале к нему присмотреться, раз глаза его сразу среди других выделили.

Казалось бы, поговорили, и все. Однако на следующий день и все время их обучения Лена не отходила от Миши, постоянно консультировалась с ним, старалась сесть рядом в автобусе, когда их возили на поля или в сады, занимала место рядом с ним за столом, встревала в их разговоры с Галей, буквально оттесняя ее или прося сходить за стаканом воды, находила любые предлоги не допустить сближения Гали и Миши. Галине тогда поведение Лены показалось странным, но она сама себя уговаривала, что ничего не происходит и просто оттого, что ей самой Миша нравится, она так неадекватно смотрит на отношение Лены к Михаилу. Наконец, как-то вечером она решилась поговорить с Леной.

– Лен, а ты почему от Миши ни на шаг не отходишь? – в темноту комнаты почти прошептала Галя. Девушки уже легли спать, за открытыми окнами стрекотали цикады, вдалеке слышались звуки гитары – видимо, местные где-то гуляли.

– Я? Не отхожу? – Лена ответила сразу, будто ждала этого вопроса и приготовилась на него отвечать. – А ты внимательная, как я посмотрю!

По скрипу кровати Галя поняла, что Лена села, и буквально ощутила ее насмешливый взгляд.

– А что же мне к нему не подходить, если он теперь мой! – Лена встала и босыми ногами прошлепала к открытому окну, налила себе воды из стоящего на окне графина, сделала несколько быстрых глотков, осушив стакан.

– Как это – твой? Ты же замужем! А муж? – От подступающих слез у Гали защипало глаза, а голос задрожал, выдавая ее волнение. Цикады за окном смолкли.