Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана - Страница 8

Ночь — пора потаенных мыслей, скрытых глубоко в душе там, куда при свете дня человек старается не глядеть. Но когда опускается на землю темный покров, когда затихает все вокруг — собственные мысли становятся громче тугого бубна. Всплывают в голове горькие воспоминания. Вылезает наружу чувство вины, затапливает сердце сожаление. Чаячьим криком надрывается душа от беспомощности, от невозможности повернуть время вспять, исправить, избежать, поступить иначе…

Давно уже распростёрла ночь свое крыло над подворьем. Давно разошлись по своим кроватям его жители и мирно смотрели сны. Одна Леона до сих пор не смежила веки.

Она сидела у окна, опустив голову на сложенные на подоконнике руки, и глядела на растущий месяц, тонким серпом повисший в небесах.

Который день уж овладевали девушкой тревожные мысли — не давали ей покоя слова Гостомысла.

Чего ждет от матери?.. А что может сама?.. Учиться… Не было согласия в ее душе, когда приходил в голову этот ответ. Будто о другом говорил учитель, а она пропустила, не смогла уразуметь истинного смысла его слов.

Что может она?..

Где же сейчас маменька?.. Вернется ли когда-нибудь в их мир? Скучает ли по выросшей дочери?.. Придется ли еще прижаться к родному плечу, утешиться в теплых объятиях? Услышать ее ласковый голос?.. Мама всегда внушала ей спокойствие… Мама бы давно уже разыскала тятю, давно бы расквиталась с неприятелями… Мама — да…

А что может она?..

Как знать — что там с отцом? Где он? Здоров ли? Сердце подсказывает — не забрала еще Морана родителя в свое царство. Но как найти его, как вызволить из лап недругов?

Как он там сейчас?.. Может быть так же глядит в черноту небес и вспоминает о ненаглядной дочери? Тянется мыслями к любимой супруге? Ищет способы сбежать, преодолеть преграды и добраться наконец до родного дома, к давно разлученной семье?.. Придумывает, но не выбраться ему самому…

Что может она?..

Слабый ветерок заглянул в окошко — провел теплым хвостом по ее лицу, уложил на глаза тонкую светлую прядку распущенных по плечам волос.

От чего Воимир не принял ее? От чего ядом полны его речи? От чего не видит, что нуждается она в добром слове, в поддержке сильного наставника? Горькие слова мелким песком брошенные, коли в душу пустишь, опустятся на сердце тяжелыми булыжниками, давить станут, не дадут покоя. Вот и падает ей каждый укол Воимира на сердце камнем острым, неподъемным. Ведь слова наставника завсегда близко принимаешь: одобрение — силами полнит, уверенность вверяет, а холодность да порицание... Не ласки ждет она от него, но похвалы справедливой, заслуженной. От чего Воимир жалеет доброго слова для нее? Неужто и хвалить не за что?

А может не в том дело? Ведь и сама она не рада такому наставнику была. Сама по началу отречься хотела от ученичества под его рукой. Обидело ее тогда молчание Воимира в дороге — зачем пугал взглядами косыми да словами скупыми и непонятными? От чего сразу не сказал, что друг… Сказал бы — и… А она поверила бы?..

Девушка с сожалением призналась себе — нет.

Может и наставник о том подумал? Неужто он в обиде теперь?.. Неужто задела Воимира ее нелюбезность? Ведь он тогда не побоялся, пришел на подмогу, себя не жалеючи… И с порубежной черты тогда он ее вытащил — коли не Воимир, так ушла бы Леона вместо Бальжина после боя. Слишком много тогда она сил своих отдала, чтобы отогнать смерть от доброго оружейника.

Тяжелым комом нарастала в груди обида, и все горше становилось на душе… Сложно будет отпустить ее теперь — себя прощать завсегда труднее всего…

Что может она?..

Ночь полнилась многоголосым стрекотом сверчков. Раздавались тихие шорохи снующих в поисках еды полевых зверьков. Сияли в небесах, освещая спящую землю, огромные звезды. Мирно было вокруг, ладно.

Девушка тяжело вздохнула, искоса глянула на кровать. Давно уж минуло время отхода ко сну, а она даже прилечь боится — а ну как снова недоброе снится станет…

И вновь, как наяву, встало перед глазами бледнеющее лицо ее рукою убитого человека. Опять почувствовала она, как горячими толчками утекала его жизнь сквозь ее дрожащие пальцы. Она сама теперь несла в себе черноту душегубки. И в ее душе теперь поселился нечистый зародыш… Поделом ей, убийце. Коль наслали Боги на нее такую кару — не станет она бежать от нее, честно понесет свое наказание.

Что может она?..

Девушка тяжело вздохнула, отошла от окна и покорно легла в постель.

Смириться?..

***

Она сидит на смутно знакомой поляне. И со всех сторон ее окружает темный лес, проступающий из сизого сумрака. Молчаливый, неживой.

Лишь небольшой пяточек холодного неба виден в плотном кольце чернильных деревьев. Устремляются ввысь мрачные сосны, пронзают острыми макушками безжизненные небеса. И нет там ни звезд, ни облаков. Пустая безликая серость.

Тревожное понимание маячит где-то на краю сознания, будто видела она уже это место, будто слышала уже звенящую тишь мертвого леса. Но змеей ускользает от нее важная мысль, убегает в туман смутное подозрение.

Она поднимается с земли и не слышит шороха. Делает шаг — и не хрустит под ногами опавший игольник, устилающий лесной ковер. Нет в этом месте звуков. Нет ветра. Будто замерло все. Остановило время свой ход.

Неровные темные пятна блестят в центре поляны. Девушка подходит ближе, опускается перед ними на колени, протягивает руку. Пальцы ее опускаются в вязкую горячую жидкость, а в воздухе разливается запах металла. Она поднимает ладонь к глазам и видит, как стекает по растопыренным пальцам чужая руда.

В другой руке вдруг наливается холодная тяжесть. Девушка медленно опускает черные от крови пальцы и переводит на нее взгляд — обагренный стилет лежит во второй ладони и тянет ее к земле.

Она пугается, подается назад и смертельная сталь вываливается из ослабевшей руки.

В просветах меж деревьями вдруг начинают проступать чужие фигуры. Они приближаются, выходят на край поляны, и Леона с ужасом узнает в них погибших в бою разбойников. Они идут к ней обескровленные, изломанные, с зияющими ранами в перепачканных сырой землей телах…

Но что-то незримое вдруг меняется, и лес начинает утягивать их обратно. С недовольным рычанием вцепляются они в деревья, с горящими огнем глазами рвутся вперед к перепуганной беззащитной девушке, и громко хрустят сухие ветви, складываясь под яростным натиском мертвецов. Но сизый туман поглощает их. И затихает нечеловеческое рычание, не слышен боле треск ломающегося от сопротивления подлеска.

Поддергивается дымкой мертвый лес, расступаются мрачные деревья, уносятся вдаль, освобождая туманное пространство. Проявляется в серых небесах мягкое солнце, прогоняя безликую хмарь. И вот нет уже страшной поляны, нет черного леса и живущих в нем мертвяков.

Девушка стоит на солнечном берегу. За спиной ее течет спокойная река, качается на мягких волнах небольшая лодочка, привязанная к деревянной пристани. А впереди на невысокой круче стоит до боли знакомая избушка. И утренний свет освещает машущего ей с крыльца Добролюба. Отворяется дверь, выходит навстречу любимая наставница. Улыбается ласково названной внучке, приглашает войти в дом.

И Леона делает шаг навстречу. И все нутро заполняет забытое тепло родного дома.

А в маленькой комнатке далекой избы, рядом с сжавшейся в постели девушкой сидит заботливая домовушка и тихо поет свою волшебную колыбельную, выплетая вокруг спящей золотистый кокон. И разбегаются в стороны густые тени от волшебного сияния охранного чаровства, убегают за порог незваные навьи гости. Спадают наведенные темные сновидения, и девушка, наконец, забывается сладким спокойным сном.

***

Минула еще седмица, прежде чем Воимир объявил о своем отъезде.

— Полно! — недовольно крикнул он схватившимся в рукопашную друзьям.

Борьба давно уж шла на земле, и одежда ребят успела изрядно перепачкаться в желтоватой пыли.

Словцен ослабил захват и встал первым, подал руку Леоне. Она сжала протянутую ладонь, резко поднялась.