Я - его оруженосец. И, да, я девушка! Принц не в курсе! (СИ) - Луна Кармен - Страница 4

А где-то в глубине сознания, словно эхо забытого сна, звучало имя: Алекс. И почему-то я знала — это моё новое имя. Или старое. Или то, которое мне предстоит заслужить.

Вопрос был только в том — что с этим знанием делать?

Глава 2

Он возник внезапно, как оживший сон или последствие слишком крепкого кофе. Просто взял — и появился у моей койки, с видом существа, которое проснулось не на той стороне кровати, не получило завтрак, обиделось на мир и теперь хочет мстить всему живому.

Был он корги. Маленький, круглый, коротконогий и… абсолютно чудовищный по количеству вложенного в миниатюрное тело негодования. Не тот милый корги с открыток, который радостно виляет хвостом и носит в зубах тапочки. Нет. Этот корги был создан богами специально для того, чтобы портить настроение неугодным личностям.

Шерсть у него сияла золотистым гневом, как будто каждая волосинка знала о моём вторжении в этот мир и не одобряла категорически. Окрас был почти рыжий, с белыми отметинами на груди и лапах, но этот приятный цвет не делал его милее — скорее походил на предупреждающий сигнал ядовитой змеи. Уши торчали, как антенны, нацеленные на каждый мой нервный вдох, каждое движение, каждую попытку выглядеть естественно. Хвост — короткий, как положено корги, — дрожал от едва сдерживаемого негодования.

А глаза — о, эти глаза! Они были глубоки, как бухгалтерская ревизия в день зарплаты, и смотрели на меня с тем уровнем неодобрения, который обычно бывает у старших родственников, если ты пришла на семейный ужин в рваных джинсах, с пирсингом и татуировкой на запястье. Карие, почти чёрные, с золотистыми искорками — и в этих искорках читался интеллект. Нехороший, подозрительный интеллект, который сразу видел насквозь любую попытку притворства.

Он не лаял. Он рычал. Протяжно, с достоинством и угрозой, как будто репетировал речь прокурора перед оглашением приговора. В этом рычании читалось всё: презрение к самозванцам, тревога за пропавшую хозяйку, немного обречённости и — отчётливая угроза разоблачения.

Вокруг меня всё ещё храпели и ворочались спящие. Кто-то пробормотал что-то невнятное, кто-то засопел громче. Но этот маленький страж стоял возле моей койки, как часовой у ворот крепости, и его присутствие заполняло всю казарму невидимой, но очень ощутимой тревогой.

А потом он заговорил.

— Ты не моя хозяйка. Где Мэйрин⁈

Да, он говорил. На чистом, чётком, разборчивом человеческом языке. Со всеми ударениями и интонациями, с тем самым презрительным акцентом, который присущ дворцовым дворецким, когда им поручают натирать серебро картошкой, а они привыкли командовать армией слуг. Голос у него был не детский, несмотря на размеры, а вполне взрослый, баритон с хрипотцой, словно он всю жизнь курил трубку и читал философские трактаты.

И я, конечно, должна была испугаться. И я испугалась. Но не только из-за говорящего пса — хотя это тоже было достаточно шокирующим открытием для девушки, которая ещё вчера думала, что самое странное в её жизни — это клиентка, требующая сделать ей укладку «как у Мэрилин Монро, но современную».

— Я… что? Простите, вы… собака? — лепетала я, чувствуя, как мозг судорожно лихорадит, как старый принтер с заклинившей бумагой, когда срочно нужно напечатать важный документ.

Он зарычал громче, сделав шаг вперёд, — шаг, на который его короткие лапы были анатомически едва способны, но он сделал его с такой грозной решимостью, что я даже отодвинулась к стене. Несмотря на свой смешной внешний вид, он умудрялся выглядеть угрожающе. Пёс поднял чёрный нос и начал меня обнюхивать. С яростью, с деловитостью, с таким видом, будто он — спецагент в отставке, а я — чемодан с подозрительной начинкой на таможне.

Он принюхивался к моей руке, потом к плечу, потом попытался дотянуться до лица. Каждый вдох сопровождался недовольным сопением, каждый выдох — презрительным фырканьем.

— Не Мэйрин, — заявил он, понюхав моё плечо. — Не тот запах. Не тот голос. Не та походка. Не та аура. — Он зло прищурился, и я не могла поверить, что корги вообще способны на такие мимические изыски. Его морда выражала сложную гамму чувств: от глубокого разочарования до философского отчаяния. — Ты кто, чёрт возьми?

— Я… Я просто… уснула, — пробормотала я, чувствуя, как щёки вспыхивают краской стыда, как душа ищет спасения в углу и не находит даже швабры для защиты. — Было метро. Была бабушка с тростью и совой. Книга. И… кофе. Много кофе. Я клянусь, я не хотела никого подменять! Я даже не знала, что такое возможно!

Я говорила быстро, сбивчиво, как школьница, которую поймали на списывании и которая пытается объяснить, что это всё недоразумение, она просто случайно посмотрела в тетрадь соседа.

Пёс отпрянул и принял позу, в которой любая другая собака выглядела бы мило и трогательно. Но не он. Он выглядел как прокурор, собравшийся закрыть дело века и отправить преступника на пожизненное. Уши прижались к голове, хвост поджался, но взгляд оставался неумолимым.

— Ты вторглась. В тело. В жизнь. В мой идеально налаженный распорядок дня, — огрызнулся он, каждое слово произнося с особым ударением, как будто зачитывал обвинительное заключение. — И, между прочим, я не просто собака. Я фамильяр. Мудрый, могущественный, терпеливый, с дипломом Имперской Академии Магических Искусств. До сегодняшнего утра. До тебя.

Он фыркнул. Настолько выразительно, что если бы фырканье было искусством, он бы получил за него премию и почётную грамоту. Звук получился одновременно презрительным и трагическим, как будто он оплакивал не только свою судьбу, но и судьбу всего мироздания.

Я же просто сидела, прижавшись к стенке койки, дрожа, как чайная ложка в сахарнице во время землетрясения, и смотрела, как короткие лапы топают туда-сюда по небольшому пространству возле моей койки, демонстрируя полный масштаб нанесённого оскорбления. При каждом шаге его когти цокали по деревянному полу, создавая ритм, похожий на отбивание морзянки: «SOS, моя хозяйка пропала, а вместо неё какая-то самозванка».

— Где Мэйрин? — снова спросил он, но теперь не с гневом, а… с опаской. С тревогой, которую он пытался скрыть под маской профессионального раздражения. И в этой перемене тона я услышала то, что выбило из меня остатки иронии и заставило понять всю серьёзность ситуации.

Он злился, да. Но он и искал. Ту, кто была ему больше, чем просто хозяйка. Ту, кого он, видимо, любил по-настоящему, несмотря на всю свою ворчливость. Ту, кого он не мог найти. И нашёл меня. Ошибку природы. Подмену. Взлом космической системы.

В его голосе прозвучала нота, которую я узнала — это было отчаяние, прикрытое показной злостью. Как у клиентки, которая ругается на мастера за неудачную стрижку, но на самом деле злится на себя за то, что не смогла объяснить, что хотела.

И от этого мне стало не по себе в десять раз сильнее. Потому что я поняла: я не просто попала в чужое тело и в чужой мир. Я разрушила чью-то жизнь. Чьи-то отношения. Чей-то налаженный быт.

— Я не знаю, — прошептала я, почти беззвучно, чувствуя, как голос дрожит. — Я понятия не имею, где Мэйрин. Но, кажется, я теперь — это она. Или она — это я. Или… нас поменяли местами какой-то непонятной магией. Может быть, она сейчас сидит в моём теле в московском метро и пытается понять, что за дичь происходит.

Корги прищурился, помолчал секунду, обдумывая мои слова, потом хмыкнул и отвернулся, будто не хотел показывать, что ему тоже страшно. Но я успела заметить, как дрогнули его уши, как на мгновение в глазах мелькнула растерянность.

— Прекрасно, — буркнул он, снова повернувшись ко мне, и в его голосе звучала усталость векового стража, которому поручили новое, особенно неблагодарное задание. — Значит, теперь мне придётся учить тебя, как выжить в этом мире. Как не выдать себя. Как не подставить нас обоих.

Он замолчал, окинул меня оценивающим взглядом и добавил с плохо скрываемым омерзением:

— И, ради всего святого, перестань так сидеть. У тебя слишком подозрительно аккуратные колени для оруженосца. Ноги шире, спина прямее, руки — на колени, а не сложенные, как у благородной девицы на уроке этикета.