Джунгли. Том 3 (СИ) - "Focsker" - Страница 40

Спустя несколько часов странствия по джунглям, приближаясь к деревне, идущая впереди и прокладывающая всем дорогу Рабнир отдаёт Бессмертную Гончьей, и той тут же надевают колодки на шею и руки, тело помещают в специальную бамбуковую клетку, а голову оставляют за её пределами. Так в любой момент одна из конвоирш могла обезглавить демона, а если не успеет, рядом были ещё шестеро следивших за пленницей медоедов. Да и сама Рабнир с Гончьей никуда не делись, шли рядом.

— Чудовище, думаешь, эти деревяшки смо… — на глазах Бессмертной Рабнир внезапно сотворила то, чего ещё ранее дитя Мёртвого бога не видела. Кости медоеда стали уменьшаться, исчезали мышцы, менялся цвет кожи, волос и даже глаз. Всего тридцать секунд прошло и от вечно голодного, безумного, смертельного существа, задачей которого было бороться с Бессмертной и пожирать части её тела, пока не здохнет, не осталось и следа. — Да что ты, блять, такое? — вытаращив глаза, вновь спросила Бессмертная.

— Я Бэтмен… — зная, что Агтулх уже близко, облизнувшись, ответила Рабнир. — И знаешь, я и вправду проголодалась, да вот только у меня особенный рацион, не такой как у других, и блюдо я люблю особенное.

«Эта еда, она что, позволяет ей бороться с силой проклятия последователя Мёртвого бога? Немыслимо!»

— И что же ты ешь? — взгляд Бессмертной стал серьёзным. Она видела надменность в глазах медоеда, чувствовала, что та гордится, готова раскрыть этот секрет.

— Ну как ем… Скорее высасываю, могу выпить, хотя обожаю получать её по-другому. Но зараза Агтулх, он сказал, что мне нужно было готовиться, несколько сезонов запрещал и отказывал, говорил, что можно только в рот. О, небо, как же долго я мучилась в ожидании этого момента!

«Вот как, значит, этот Агтулх гораздо опаснее и коварнее, чем я думала. Он несколько месяцев опаивал эту безумную воительницу волшебными снадобьями, подсадив её на дурман, отправил на бой с той, с кем могут тягаться разве что боги — со мной! Да… теперь понятно, почему она сражалась так яростно и дико, у неё просто не было выбора. Она под наркотиком! Потому даже безумие не могло охватить её разум, ведь она уже и так безумна! Этот самец, мужчина Агтулх такой же, как и Последний страж гробницы.»

— Печальная история, — сравнив деву пленительницу, идущую рядом с собой, заявила Бессмертная, — и конец тебя, воительница, ждёт печальный. Он попользуется твоей силой, ублажит всех богов, кроме того, которому ты служишь, а после бросит.

Рабнир, принявшая старую, обычную форму, отталкивает назад одну из своих, занимает место по правую сторону от пленницы и с задумчивым видом произносит:

— Когда-нибудь я стану старой, дряхлой, страшно ворчливой и некрасивой старухой, неспособной плодиться. А рядом с ним будут бегать молодки, красивые, с подтянутой грудью, с упругими жопами и белым, а не пепельно-седым мехом. Я буду ревновать, завидовать, злиться, что он с ними, и в то же время не предам его, поддержу, позволю нести жизнь в наш мир и просто буду радоваться, что мне посчастливилось оказаться с ним рядом. Число наших сезонов в этом мире ограничено, и сейчас, пока я молода и могу радоваться, я буду радоваться. Потом, когда придёт сезон слёз, буду ворчать, злиться, готовиться к вечному сну. Но это потом, а сейчас нужно просто жить.

Бессмертная замолкла. Ей нечего было ответить смертной, той, которая улыбалась, лишь вспоминая чувство дурманящего зелья, того, кто обманывал и использовал её верность и влюблённость. На мгновение, понимая, что теперь ничем не лучше, ей захотелось также этого убийственного снадобья. Захотелось ощутить радость не от убийства неприятных, мешающих вечно спящему богу существ, а ту, земную, которую испытывают смертные сущности.

— Как называется дурман, который ты пьёшь? — спросила демоница в момент, когда Рабнир поднесла к рту заимствованный бурдюк.

— Вода… но тебе я не дам. Ещё наплюёшь. — отозвалась медоед и сделала несколько глотков.

— Дура, я про то, чем тебя поит Агтул?

— Сама дура! — Рабнир покраснела, а самки, слышавшие вопрос Бессмертной, внезапно заржали. — Ты настоящая дура, если такие вопросы задаёшь, с тебя и с меня смеются!

— И почему же? — Бессмертная не знала всех тонкостей нынешнего века, да и вести беседы, будучи пленной, хоть как-то себя развлекать и выуживать информацию без пыток не умела.

— Да потому, — ухохатываясь, воскликнула одна из медоедов, — потому что у самки не так много дырок на теле, а наш командир и тут умудрилась подставить неправильное!

— Ха-ха-ха! — разлетелось по нестройным рядам, и даже Гончая заржала.

— Я тебе сейчас пасть порву и клыки выдерну! — рычит озлобленно Рабнир и машет когтями в сторону самой говорливой. Вновь послышался всеобщий хохот.

Медоедов не смущало нахождение рядом врага, что армию мог в одиночку уничтожить. С ними была та, кто её в одиночку одолела и в очередной раз доказала, кто главный, сильнейший и безумнейший зверь на полуострове. Безумство, как часть их храбрости, другими племенами осуждалось, а медоедами поощрялось. Ведь следуя их логике, только безумец, глядя смерти в глаза, мог улыбаться, только сумасшедший мог пойти в одиночку против толпы, и лишь полностью спятивший, забывший все правила и приличия боя воин, мог выйти из этой телесной мясорубки победителем. Такой, безумной и уверенной в себе, была Рабнир, возвращавшая лучших воинов племени домой.

— Отверстия, жидкости, и что здесь смешного? — не понимая, почему, зная, что их командир под властью Агтулх, смеются живые, спросила Бессмертная. Тут же прозвучал ещё более громкий хохот, посыпались сотни издёвок. Ухохатываясь, едва удерживая клетку над землёй, все, от Гончих до медоедов, обсуждали, как кто-то настолько сильный может быть столь глупым, по настоящему тупым.

— Дура — это ты! — Устав слушать поросячий визг подопечных, сообщающий всем о движении колонны, рычит Рабнир. — Они говорят тебе о том, что у мужчин между ног, о цветке и о том, что он извергает, расцветая в пещере самки… или как ты её называешь? Короче, тут! — указала пальцем на свою вагину Рабнир.

— Мужское семя? — Бессмертная вновь удивлённо поглядела на медоеда и тут же, вспомнив, как собиралась напиться неизвестной, очищающей от проклятий жидкости, начала краснеть. Она, существо, живущее с момента как боги покинули землю, убивавшее, резавшее, душившее как цепной пёс любую попадавшую под руки мешавшую спящему богу дичь, ещё ни разу, никогда, не опускалась до такой низости. «Инстинкты к размножению свойственны лишь животным, слабым, немощным, только через жидкости и страдания способных продлить память о своём жалком существовании!» — Какая мерзость…

Сказала Бессмертная, и Рабнир рассмеялась.

— Не переживай, твоей целке члены точно не светят! — заявила надменно Рабнир, и её войско вновь подняло Бессмертную на смех, обзывая её всеми известными им оскорбительными словами.

Демоница злилась, бесилась, через боль пару раз пыталась высвободить голову из колоды, вывихнуть или обломать запястья. Она краснела, пыхтела, рычала, кровь текла из её носа, ушей и глаз от напряжения, но проклятие последнего стража оказалось слишком сильным. Когда боль становилась невыносимой или силы иссякали, Бессмертная отключалась из-за истощения и болевого шока, преодолеть которые нынешнее тело не могло.

Когда местные заговорили о скором прибытии и о том, как ждут встречи с Агтулх, его похвалы и надежды на поощрение и продвижение по очереди, Бессмертная в очередной раз обратилась к Рабнир:

— Медоед, если ваш шаман, этот самец, найдёт путь к моей смерти, воссоединению с Мёртвым богом, я хочу, чтобы именно ты, победившая в честном бою один на один, отправила меня на встречу с создателем. Сможешь?

— У тебя нет права о чём-либо меня просить. — Даже не глядя на пленницу, сказала Рабнир. — И обещать тебе я ничего не буду. Ты убийца, самка, не желающая сношения, отнимающая жизни и при этом не приносящая новую жизнь в этот мир. Ты неправильная, твоё существование ошибка, и я не совершу ошибку, способную его продлить.