Император Пограничья 9 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 44

— Кстати, о вашем отце, — Лиза достала свой магофон. — Вы знаете, что князь Дмитрий перерыл всё Содружество в поисках вас? В новостях пишут, что его агенты есть во всех крупных городах. И награда за информацию о вашем местонахождении… — она пролистала несколько заметок, — тысяча золотых рублей!

Василиса побледнела:

— Тысяча?..

— Там ещё пишут, что князь лично посетил Смоленскую академию, допрашивал всех ваших преподавателей, — продолжала Лиза, увлечённо листая новости.

— Он совсем с ума сошёл… — пробормотала геомантка.

— Но как вы здесь оказались? — не унималась Полина. — И почему именно Угрюм?

Василиса коротко рассказала о нападении Бездушных, своём спасении и решении остаться. О шпионах князя Веретинского, которые бросили её умирать, она умолчала.

— Прошу вас всех, — я обвёл взглядом присутствующих, — пока молчать об этой информации. Скоро мы с Василисой поедем в Москву, чтобы уладить вопрос с её отцом.

— В Москву? — ахнула Полина. — К князю Голицыну? Прохор, это же безумие! Он просто силой заберёт Василису!

— Не заберёт, — спокойно возразил я. — Она поедет не как беглая дочь, а как часть моей делегации. Статус маркграфа под покровительством князя Оболенского даёт определённые гарантии.

Василиса кивнула, хотя в её глазах читалась тревога:

— Мы уже обсуждали это с Прохором. Лучше встретиться с отцом на наших условиях, чем ждать, когда он сам меня найдёт.

Илья решительно шагнул вперёд:

— Прохор, ты спас нас с Лизой от нашего алчного дяди, защитил от его притязаний. Конечно, мы будем хранить твои тайны и тайны твоих друзей!

— Безусловно! — поддержала брата Елизавета. — К тому же, — она заговорщически улыбнулась Василисе, — это же так романтично! Княжна, сбежавшая ради любви к науке и свободе!

Полина всё ещё выглядела немного обиженной, но в её взгляде появилось понимание:

— Прости, что накинулась на тебя. Просто… странно узнать, что твоя подруга — княжеская дочь. Хотя, если подумать, — она усмехнулась, — твои манеры иногда выдавали аристократку. Помнишь, как ты учила деревенских девочек делать реверанс?

Василиса покраснела:

— Это было инстинктивно…

Напряжение постепенно спадало. Мы продолжили осмотр осушенных земель, но теперь атмосфера была другой — более открытой, без недомолвок. Василиса, сбросив маску, отвечала на вопросы о жизни во дворце, о младшем сводном брате Мироне, о придворных интригах.

— А правда, что в Московском Бастионе есть оранжереи, где круглый год растут апельсины? — спросила Лиза.

— Правда. Отец обожает цитрусовые. А ещё там есть зимний сад с попугаями и даже маленькими обезьянками, — Василиса улыбнулась воспоминаниям. — Мирон часами мог наблюдать за ними.

Возвращаясь в острог, я размышлял о произошедшем. Тайна Василисы раскрылась быстрее, чем ожидалось, но, возможно, это и к лучшему.

Вернувшись в острог после осмотра осушенных болот, я направился в дом воеводы. Захар встретил меня в дверях с обычной суетливостью:

— Барин, старосты ждут в большом зале. Все пятеро, как вы и распорядились.

Я кивнул и прошёл внутрь. В зале за длинным столом сидели знакомые лица — Фома Савельич из Жохово с его окладистой бородой, молодой Мирон из Цепелево с цепким взглядом, приземистый Ерофей из Копнино, худощавый мужчина лет пятидесяти с впалыми щеками и острым взглядом — Семён Игнатьевич, староста Нерожино, и крепкая старуха лет шестидесяти с седыми косами, уложенными вокруг головы — Марфа Кузьминична, представительница Шувалихи.

— Приветствую всех, — я занял место во главе стола. — Мне сообщили, что вы хотели бы побеседовать. Слушаю вас внимательно.

Старосты переглянулись, и первым заговорил Фома Савельич:

— Воевода, мы пришли поблагодарить вас за защиту во время Гона. Без ваших стен и дружины нам бы не выстоять.

— И не только поблагодарить, — подхватил молодой Мирон. — Мы обдумали всё и решили. Наши люди уже здесь, привыкли, обжились. Многие и возвращаться не хотят — говорят, в Угрюме безопаснее и сытнее. Магазин есть, школа, больница…

Староста Нерожино кашлянул:

— Название нашей деревни оказалось пророческим — весь урожай погиб от вредителей ещё до Гона. Люди понимают, что отдельно нам не выжить. Мы хотим формально присоединиться к вашему острогу.

Я внимательно выслушал их, отмечая искренность в голосах. Страх перед будущим и благодарность за спасение читались на их лицах.

— Понимаю ваше решение и приветствую его, — кивнул я, — но вижу, что вас что-то беспокоит?

Фома потёр лоб морщинистой ладонью:

— Дома, воевода. Наши люди сейчас по чужим углам ютятся — кто у местных жителей, кто в бараках. Временное жильё — оно и есть временное. А дом — это основа, корень…

— Людям тяжело без своего угла, — поддержал Мирон. — Особенно старикам. Они к каждому брёвнышку привыкли, каждый скрип половицы знают.

Я улыбнулся, вспомнив недавнее совещание:

— Об этом не беспокойтесь. Я уже обсуждал со своими людьми необходимость транспортировки домов в Угрюм. Процесс этот нам не в диковинку — обкатан и будет выполнен.

Старосты заметно расслабились. Семён даже выпрямился на скамье:

— Правда? А как же это делается?

— Дома разберём по брёвнам, промаркируем каждое, отсортируем — негодные заменим новыми. Потом перевезём и соберём на новом месте. За несколько недель управимся.

— Слава богу, — выдохнул Фома. — А то люди переживают — мало ли, вдруг придётся в чужих домах зимовать.

Я перевёл взгляд на приземистого Ерофея и пожилую женщину:

— А что скажут старосты Копнино и Шувалихи?

Ерофей прокашлялся, явно собираясь с мыслями:

— Мы благодарны за приют, воевода. Без вас наши деревни Гон бы стёр с лица земли. Но… наши люди хотят вернуться домой.

Старуха заговорила неожиданно звучным для её возраста голосом:

— Скажу прямо — устали наши жители на чужом месте. Не от плохого отношения — упаси бог, все здесь добры к нам были. Просто… тяжко жить нахлебниками, пусть и временными. Свой дом, своя земля — они душу греют.

— И мы готовы подтвердить все обязательства, — быстро добавил Ерофей. — Протекторат, подати, рекруты — всё, как договаривались. Слышали мы про ваше маркграфство — готовы быть вашими подданными. Просто жить будем у себя.

Я откинулся на спинке стула, изучая их лица. Понимал я причины такого решения — не только тяга к родным местам двигала ими, но и извечная крестьянская осторожность, нежелание полностью отрываться от корней. К тому же жизнь в переполненном остроге, где приходилось тесниться в чужих домах, действительно была нелегка.

— Что ж, я не держу людей силой, — спокойно произнёс я. — Если ваши жители хотят вернуться — пусть возвращаются. Все мои обязательства по протекторату остаются в силе. Буду защищать вас от внешних угроз, помогать с торговлей, предоставлю целителей в случае нужды.

Марфа Кузьминична заметно расслабилась:

— Спасибо за понимание, маркграф. Не все правители так бы отнеслись.

— У каждого своя дорога, — философски заметил я. — Главное, что мы теперь связаны общими обязательствами. А где именно вы будете жить — дело десятое.

Ерофей закивал с явным облегчением:

— Мы уж постараемся, воевода. И рекрутов пришлём лучших, и с податями не подведём.

Такой вариант меня также устраивал. Я вовсе не планировал превращать Пограничье в безлюдную пустошь, забирая всех жителей в Угрюм. Теперь, когда условия создания острога выполнены, это не было так необходимо. Деревни под протекторатом Угрюма становились и сырьевыми базами и опорными пунктами, которые помогут нам в будущем контролировать территорию.

Я поднялся, давая понять, что встреча подходит к концу:

— Договорились. Фома, Мирон, Семён — с вами обсудим детали переезда и размещения. Нужно выбрать участки под дома, спланировать новые улицы. Мы замыслили расширить острог, достроив новые бастионы. Они и станут вашими кварталами. Ерофей, Марфа Кузьминична — вашим людям помогу с возвращением, выделю подводы и охрану для дороги.