Свои-чужие - Пэтчетт Энн - Страница 60

Они проехали мимо двух лохматых горных коз на обочине, их закрученные рога казались коронами. Наверняка они ждали Хайди и дедушку, чтобы те отвели их обратно в горы. Тереза взглянула на Холли:

— С чего кто-то захочет жить в Торрансе?

— Ничего в нем нет дурного, — сказала Холли, радуясь материнскому одобрению. — Но здесь тише. Мне здесь лучше.

— Я все думаю про Джанетт и Фоде с мальчиками. По-моему, ей нравится весь этот шум и эта ее тесная квартирка. По-моему, это мобилизует ее. И Элби, он вечно снимается с места и уезжает куда-то, вечно ищет что-то новое. Наверное, это как-то ему помогает. Он сейчас в Новом Орлеане.

— Он пишет мне иногда по электронной почте, — сказала Холли и внезапно ощутила острую тоску по брату и сестре — как бы ей хотелось, чтобы все они оказались сейчас здесь, рядом с ней и с матерью.

— Это хорошо.

— А тебе?

— А что мне? — спросила Тереза, вытягивая шею, чтобы еще раз взглянуть на исчезающий из вида пейзаж.

— Хорошо ли тебе в Торрансе? Не жалеешь, что ты там осталась?

Теперь они ехали через лес. Деревья с моховой опушкой становились все толще и выше, они уже заслоняли свет, а по земле потянулись папоротники. Повсюду виднелись огромные камни, валуны, казалось разбросанные вокруг хлопотливого ручья художником-постановщиком. «Мне нужен зачарованный лес!» — наверное, сказал ему продюсер.

— Когда твой отец уезжал с Беверли, он хотел, чтобы мы все переехали в Виргинию и жили бы там неподалеку от них. Честно говоря, я и помыслить об этом не могла. А может, надо было. Вам, детям, так было бы проще. Но я не сумела, во мне было недостаточно жертвенности.

— Какое идиотское предложение, — сказала Холли и безрассудно отвела на секунду глаза от дороги, чтобы взглянуть на мать. — Я и не знала, что он такое говорил.

— А потом не стало Кэла. — Тереза пожала плечами. — Ну, что я тебе про это буду рассказывать. Как бы мы поехали в Виргинию после смерти Кэла? Хотя, скажу тебе честно, меня огорчило, что его похоронили там. В те дни для меня главное было — идти вперед, шаг за шагом, только бы не упасть в себя, на самое дно. Мне было не до перемен. Моя жизнь и так уже изменилась дальше некуда. Мне нужно было просто ее вынести.

— Ты вынесла.

Холли переключилась на вторую передачу. Они ехали за каким-то грузовиком, все вверх и вверх.

— Наверное, мы все вынесли, каждый по-своему. Поначалу всегда кажется, что ничего не получится, а потом вдруг оказывается, что получилось. Жизнь продолжается, твое сердце бьется. За это я в конце концов и уцепилась: за ощущение, что мое сердце все-таки бьется. И у тебя бьется, и у Элби, и у Джанетт. Но это не навсегда, значит, с этим надо что-то делать.

Тереза накрыла руку Холли ладонью и ощутила басовитую дрожь ручки переключения передач.

— Ты только меня послушай! Как разоткровенничалась, совсем на меня не похоже.

— Это все швейцарский воздух. — Холли замолчала и задумалась. — Я бы сказала, на меня он тоже так действует. Вообще-то, большинство из тех, с кем я здесь встретилась, довольно замкнутые.

Тереза улыбнулась и кивнула:

— Что ж, это хорошо. Мне нравится.

«Дзен-Додзё Тодзан» находился не в Зарнене и не в Туне, а где-то между ними, не в деревне, а среди высокой травы и голубых цветов. Центр занимал большое шале, выстроенное высоко на склоне горы. Шале принадлежало цюрихскому банкиру. Летом банкир с женой и пятью детьми плавали в озере, зимой катались на лыжах, а в промежутках, о чем не подозревали ни в Зарнене, ни в Туне, ни в Цюрихе, они всемером сидели на подушках зафу, закрывали глаза и очищали свой разум так же споро, как бодрящий горный воздух очищал их легкие. Дом был предоставлен «Дзен-Додзё Тодзану» с уговором, что дети семьи, а также дети детей и все будущие дети навсегда останутся здесь желанными гостями. Катрина, четвертая дочь, которой теперь было за семьдесят, постоянно жила в маленькой комнате в задней части дома, где спала еще ребенком. С Катриной выходило четырнадцать постоянных жильцов. Дважды в год они устраивали духовные убежища, гоняли нанятый автобус между шале и гостиницей в Туне, но основную часть дохода составляла выручка от продажи тростей.

В изготовлении и торговле принимали посильное участие все обитатели: или искусство, или бизнес — говорили здесь. Трости пользовались большим спросом, особенно у американцев и австралийцев, понимающих, что им никогда не добраться до Швейцарии. Холли, у которой не оказалось способностей к резьбе по дереву, занималась бухгалтерией. Как оказалось, за длинную палку из швейцарской каменной сосны с резной рукоятью в виде рыбки можно запрашивать сколько душе угодно. А если вставить рыбке в спину компас за пять евро, цену можно смело удваивать, и неважно, что сейчас, похоже, никто уже не ориентируется по компасу. Дерево они покупали на лесопилке в Лозанне, и, хотя возить сырье из Германии получилось бы дешевле и удобнее, решено было, что трости останутся швейцарскими. Так говорилось на их сайте: швейцарские трости, вырезанные в Швейцарии из швейцарской каменной сосны. Каждый день после медитации и домашних дел несколько часов посвящалось тростям: Пол выстругивал из дерева палки, Лелия большим ножом вытесывала начерно фигурки рыб, а потом Хайла приступала к тонкой работе над чешуей. Эти трости, наряду со скромными пожертвованиями, позволяли чинить крышу, платить налоги и ставить на стол хлеб и сыр. У них был восьмимесячный лист ожидания на трости. Лист ожидания на проживание стал слишком длинным, а потому бесполезным, его засунули в ящик стола и забыли о нем.

— Тебе повезло, что комната для гостей свободна, — сказала Холли, беря мать за руку, чтобы помочь ей подняться по крутым деревянным ступеням.

Матери, хоть и довольно твердо стоявшей на ногах, все же пригодилась бы трость. Иногда здесь поднимался такой ветер, что сбивал с ног.

— Гости приезжают на месяц, а потом отказываются уезжать. У нас три гостевые комнаты, и мы вечно выпадаем из расписания. Людей отсюда просто не выгонишь. Думают, что один из нас уйдет и освободит место им.

Шале окольцовывала широкая деревянная веранда, выступавшая над сказочным альпийским пейзажем. По ней были расставлены вырубленные небрежным топором тяжелые деревянные стулья, чтобы члены общины и гости могли отдыхать, любуясь видом. Альпы казались пейзажем с конфетного фантика, картинкой для привлечения туристов. Терезе пришлось остановиться и отдышаться, из-за открывшегося вида, из-за разреженного воздуха, из-за того, что она и впрямь сюда добралась.

— Ну, тебе место освободили, — сказала она, слегка запыхавшись.

Холли остановилась и оглядела все глазами матери.

— Вообще-то, когда я дожидалась, чтобы кто-нибудь уехал, один человек умер. Тогда я и вернулась в Калифорнию и уволилась с работы. Он был француз, его звали Филипп. Это он много лет назад придумал делать трости, деньги тогда были на исходе, и все боялись, что придется продать дом. Славный был старикан. Я так и живу в его комнате.

— А других матери навещают? — спросила Тереза, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали так, словно она пытается помериться с кем-то, хотя она именно что мерилась. Она очень собой гордилась.

— Иногда. Реже, чем можно ожидать.

Едва добравшись до кровати в своей комнате, Тереза прилегла поспать. Потом, перед обедом, беседой о дхарме и последней медитацией, Холли, как могла, изложила матери краткий вводный курс в медитацию. Вдох-выдох, следить за дыханием, позволять мыслям приходить и уходить, не оценивая их.

— Ты просто начни, — сказала она, в конце концов испугавшись, что от ее объяснений будет больше вреда, чем пользы. — Ничего сложного тут нет.

И Тереза, облачившись в спортивный костюм, который надевала по утрам, когда они с соседкой занимались ходьбой, села на подушку рядом с дочерью и закрыла глаза.

Сначала ничего особенного не происходило. Она думала о боли в левом колене. Потом пришла мысль, что здешние люди, похоже, очень славные. Ей понравился Михаил, русский, которого она назвала Майклом. Он тут всем ведает? Очень гостеприимный. У всех волосы короткие, как у Холли. А почему бы нет? Какая разница? Здесь не перед кем красоваться. Видно, что Холли тут счастлива, но настоящая ли это жизнь? И что с ней будет, когда она доживет до Терезиных лет? Эти люди будут о ней заботиться? Можно спросить у женщины постарше, например у той, которая выросла в этом доме. Подумать только, это место было настоящим жильем, домом для одной семьи. Сколько же нужно было держать прислуги, чтобы поддерживать тут порядок? Обе ступни онемели.