Свои-чужие - Пэтчетт Энн - Страница 54

Тереза кивнула, словно история имела прямое отношение к делу.

— Кэл вернулся со двора бледный как смерть. Помню, личико у него было такое напуганное, и я, честно говоря, решила — что-то с Холли. Они вечно гонялись друг за другом с граблями и щетками, и я подумала, что с ней что-то стряслось. Я сказала: «Кэл, где Холли?» Повернулась, чтобы выйти во двор поискать ее, и тут он издал этот жуткий свистящий звук, словно через игольное ушко воздух втягивал. Потянулся ко мне, чтобы я не уходила, а потом повалился навзничь. Губы стали раздуваться и руки. Я подхватила его, а у него на рубашке пчела. Прямо на нем, как убийца, который приходит на место преступления.

— Да, и так в жизни бывает, — сказал Фикс.

Кэролайн взяла сестру за руку. Обычный жест, никто бы ничего не подумал. Они слушали жуткий рассказ, вот и разволновались. Франни переплела пальцы с пальцами Кэролайн.

— Не увидь я пчелу, он бы наверняка тогда и умер, в семь лет, но тут я как-то догадалась, что произошло. Вылетела из дома как молния. В две секунды сунула его в машину. До больницы от нас не так уж далеко, вы знаете, а в те дни дороги и вполовину не были так загружены. Я все время повторяла ему, чтобы успокоился, успокоился и дышал.

— А остальные дети? — спросила Кэролайн.

— Оставила, где были. Кажется, даже и дверь-то не закрыла. Берт так на меня разозлился, когда я ему все рассказала. Я тогда испугалась до смерти, но и гордилась собой тоже. Я ведь Кэлу жизнь спасла! А Берт сказал, что нельзя вот так бросать детей одних. Надо было посадить их в машину. Сам бы попробовал! Ну да я у него всегда была ужасная мать. Врач так и сказал — если бы я собирала всех детей и сажала их в машину, Кэл бы умер. Сказал, что для Кэла пчелиные укусы очень опасны и что в следующий раз будет еще хуже. Но нельзя всю жизнь держать мальчика в четырех стенах — такого, как Кэл, уж точно нельзя. Я вечно шпыняла его, чтобы брал с собой таблетки, и в доме у меня всегда был пузырек эпинефрина и шприц, но Берт в родительский дом эпинефрин не привез, да я и не думаю, что они сумели бы сделать укол. И никто там не проверял, есть ли у Кэла таблетки.

Тереза покачала головой:

— Но Берта я не виню. Раньше винила, теперь нет. Так всегда бывает: в самый нужный момент самого необходимого под рукой и не оказывается. Уж теперь-то я знаю. Так могло получиться и когда он был дома, со мной.

— Никого не защитишь, — сказал Фикс и, потянувшись со своей коляски, накрыл ее руку своей. — Это мы себе сказки рассказываем, будто можем кого-то уберечь.

— Берт клялся, что спилит апельсиновые деревья на заднем дворе. Они вечно кишат пчелами, когда цветут. Берт так бесновался из-за этих деревьев, словно они были во всем виноваты, а через пару дней про них забыл. Мы все забыли.

Она замолчала и огляделась по сторонам.

— Неотложка в те дни была в задней части больницы. Сейчас куда лучше. И тут все новое.

После томографии и осмотра к ним вышел врач.

— Мистер Казинс? — обратился он к Фиксу.

— Не-а, — сказал Фикс.

Это врача, похоже, нисколько не смутило. Он пришел сообщить результаты обследования, поэтому продолжил:

— Похоже, у миссис Казинс дивертикулярный абсцесс в сигмовидной кишке. Мы немножко притормозим это дело антибиотиками, дадим ей что-нибудь, чтобы ей стало полегче. Будем следить за уровнем лейкоцитов и температурой в течение ночи. Подержим до утра на внутривенных, а затем повторно осмотрим, и станет ясно, как у нее дела. Она давно болеет?

Кэролайн посмотрела на Франни.

— Где-то дня три, — сказала та.

Врач кивнул. Сделал пометку у себя на листке, сообщил, что Терезу уже перевели в палату, и, извинившись, ушел. Страшно подумать, что он о них подумал — бессердечные родственники. Уж порядочные люди побыстрее бы довезли до врача такую больную, такую старую женщину. Но был ли смысл объясняться?

— Это не рак, — сказала Тереза Китингам, когда они зашли попрощаться. — Но, похоже, мне все равно придется остаться на ночь.

Ей поставили капельницу и подключили к сердечному монитору.

— Везучая ты, — сказал Фикс. Он был за нее рад.

— Ох, — свободной рукой Тереза схватилась за голову. — Прости. Не надо было говорить про рак. Это у меня из-за морфина котелок не варит.

Фикс легонько отмахнулся, мол, забудь.

— Я заеду попозже вечером, навещу вас, — сказала Франни.

Тереза воспротивилась.

— Я говорила с Элби. Он приедет сразу с утра. До тех пор я буду спать. Честно говоря, я ужасно устала. И потом, вы приехали побыть с отцом, а не со мной. Вы и так потратили на меня полдня.

— Лучше бы мы его весь на вас потратили, — сказала Кэролайн. — Вторая половина определенно удалась больше первой.

— Мы можем подождать, пока ты заснешь, — по-рыцарски, но немножко неуверенно предложил Фикс.

Он слишком много времени провел в коляске. Ему нужно было домой, в кресло. Неплохо было ради разнообразия отвезти в больницу кого-то другого, поволноваться о состоянии Терезы, а не о своем. Но боль долго обманывать нельзя. Она уже вернулась — и бейсбольную биту с собой прихватила.

— Я сейчас закрою глаза. Пока вы доберетесь до двери, я уже засну.

Она улыбнулась сидевшему в коляске Фиксу, а потом, как и обещала, закрыла глаза. Надо было ей выйти замуж за Фикса Китинга — вот о чем она думала, когда сон заключил ее в мягкие объятия. Фикс Китинг был хорошим человеком. Но он болен, а теперь и она тоже. Как бы она о нем заботилась?

Кэролайн и Франни выкатили Фикса к лифту. Теперь они были в другой части больницы — зашли через неотложку, а потом путь привел их на другой край больничной страны, к палатам. Выйдя из здания, они оказались там, где прежде не бывали, и Кэролайн не сразу нашла машину. К тому времени, как они загрузили коляску в багажник и нашли выезд с парковки, Фикс уснул на переднем сиденье, и Франни пришлось ввести адрес дома в Санта-Монике в навигатор.

Ни Кэролайн, ни Франни долго не произносили ни слова. Обе будто ждали, хотели убедиться, что отец их не услышит, но зачем? Разве они что-то натворили? Голова Фикса откинулась на подголовник. Рот был открыт. Если бы не тихий-тихий храп, могло показаться, что он умер.

— Помнишь, когда она рассказала, как Кэл побелел, а потом был этот звук… — сказала Кэролайн.

Франни кивнула. Старший сын Кумара, Рави, страдал астмой. Однажды летом на озере в Висконсине она судорожно рылась в его рюкзаке, ища ингалятор. Он издавал те же самые звуки, что и Кэл перед смертью, тот же мучительно тонкий свист, обозначающий границу, за которой дыхание кончается, или даже самое антидыхание.

— Так трудно вспомнить, о чем я тогда думала, — сказала Кэролайн. — Кэл уже умер, а мне все казалось, что я могу как-то все исправить. Позаботиться, чтобы никто не узнал, что мы давали Элби бенадрил. Положить револьвер обратно в машину. Зачем Кэлу понадобился этот чертов револьвер? — спросила Кэролайн, обернувшись к Франни. — И как вообще можно было оставить револьвер в машине и даже не знать, что твой сын-подросток его забрал и таскает примотанным к ноге? И какое мне до этого было дело? Кэл умер, и револьвер тут был ни при чем. Словно на дом рухнуло огромное дерево, а я подбирала листья, чтобы никто не заметил, что произошло.

— Мы были дети. Мы понятия не имели, что делаем.

— Я сделала только хуже, — сказала Кэролайн.

Франни покачала головой:

— Ты не могла сделать хуже. Хуже было уже некуда.

Она уперлась лбом в переднее сиденье.

— Может быть, нужно было ей рассказать.

— О чем рассказать?

— Не знаю, о том, что Кэл был не один, что мы все были рядом с ним, когда он умирал.

— Холли и Джанетт тоже там были, и они ей ничего не сказали. Или, кто знает, может, и сказали. Откуда нам знать, что Терезе известно о том лете в Виргинии.

— Узнаем, если она пойдет на выходных в кино.

— Твоя вина по сравнению с моей — ничто, — сказала Франни. — Даже рядом не лежала.