Свои-чужие - Пэтчетт Энн - Страница 17

— А когда мы приедем? — будет он твердить как попугай и радостно хохотать. Словом, сидеть рядом с Элби не хотел никто.

Когда они только начали пихаться на подъездной дорожке, появился Берт, неся парусиновую сумку размером с обувную коробку. Берт любил ездить налегке.

— Кэл, — произнес он. — Ты поедешь с братом.

— Я в последний раз с ним ехал, — возразил Кэл. Так ли это было или не так — никто не мог бы сказать определенно, да и что такое «в последний раз»? В последний раз просто в машине? В последний раз в семейной поездке? Так семейной поездки у них еще не случалось.

— И теперь тоже с ним поедешь, — отрезал Берт, бросил сумку назад и хлопнул дверцей багажника.

Кэл поглядел вокруг. Элби гонялся за девочками и тыкал их указательным пальцем, отчего те взвизгивали. В голове у Кэла все перепуталось — где родные сестры, где — сводные, он никак не мог сообразить, какую из них заставить отдуваться. А потом он поглядел на Беверли, на ее ярко-красную полосатую майку, по-модному закрученные золотистые волосы, темные очки, большие, как у кинозвезды.

— А пусть она, — сказал он отцу.

Тот взглянул сначала на своего старшего сына, потом на жену:

— Что «пусть она»?

— Пусть она едет с Элби. Пусть она с ним сзади сядет.

Берт хлопнул Кэла по щеке. Оплеуха была звонкая, но едва ли сильная: ладонь лишь скользнула по скуле. Кэл мотнул головой, чтобы все выглядело посерьезней. В школе ему случалось получать и круче, и вообще стоило схлопотать по роже хотя бы для того, чтобы увидеть, как и без того бледное лицо Беверли совсем помертвело. Кэл не сомневался: за ту долю секунды, пока не стало ясно, на чьей стороне Берт, она успела представить, как весь путь до озера просидит рядышком с Элби, — и чуть богу душу не отдала. Берт сказал, что вся эта чушь собачья ему надоела и чтобы все рассаживались по местам. И они все, включая Беверли, расселись в мрачном и горьком молчании.

На магистрали Берт опустил стекло, выставил локоть наружу, в сторону пролетавших мимо холмов, и замолчал. Спустя три часа, когда они подкатили к закусочной «Эрроухед Дайнер», он заставил всех выстроиться и рассчитаться по порядку: Кэл был первым, Кэролайн — второй, Холли — третьей.

— Господа бога мать… — сказал себе под нос Кэл. — Мы ему «Поющая семья Трапп», что ли?

Франни взглянула на него с ужасом, не веря своим ушам. Он помянул имя Господа всуе. Большой грех.

— Ругаться нельзя, — сказала она.

Берту можно было ругаться, хоть это и очень дурно, а детям — нельзя. Франни свято в это верила. Она и летом оставалась ученицей школы «Сердце Иисусово».

Кэл — не только самый старший, но и самый длинный из детей — положил правую ладонь ей на макушку, обхватил пальцами и сдавил. Не так сильно, как кому-нибудь из родных сестер, но все же достаточно, чтобы ясно было, кто тут главный.

Кэролайн, как самой старшей из девочек, пришлось решать, кто с кем будет делить кровать в мотеле, и за обедом она объявила, что будет спать с Холли. Это значило, что Франни досталась Джанетт. Франни это вполне устраивало. Впрочем, ее бы устроила и Холли. Франни не желала лишь спать с Кэролайн — сестра могла сподобиться придушить ее подушкой посреди ночи. Мальчики получили собственный номер и отдельные кровати. В семь часов родители начали зевать и маяться, а потом сообщили, что очень устали и вообще пора спать, а развлечения будут утром.

Однако утром дети обнаружили под дверью комнаты девочек записку: «Позавтракайте в кафетерии. Деньги у вас есть. Мы встанем поздно. Не стучите». Почерк был Беверли, но внизу не стояло ни «Целую», ни даже «Мама». И вообще подписи не было. Похоже, развлекаться предстояло собственными силами.

Все ярко-синие двери вдоль длинного фасада «Сосновой шишки» были закрыты, шторы на всех окнах задернуты. Припаркованные тут же автомобили блестели от росы — или, быть может, ночью прошел дождь. Девочки постучали к Кэлу — мальчиков поселили совсем рядом, через дверь. Кэл отворил, не снимая цепочки, и глянул в щель одним глазом.

— Мы идем завтракать, — известила Холли. — Ты с нами или нет?

Кэл прикрыл дверь и, сняв цепочку, снова открыл. В номере на двуспальной кровати они увидели Элби, который листал комиксы и ритмично пинал матрас. Всякий раз, когда девочкам хотелось посокрушаться о том, что они теснятся вчетвером в одной комнате, да еще и на двух кроватях, они вспоминали, что Кэлу-то приходится жить с Элби. Впрочем, он и дома жил с ним в одной комнате, так что, может быть, и привык. А может быть, и нет.

— Ну пошли, — сказал он.

Кэл пошел в отца — смугловатая кожа, каштановые волосы, а летом и кожа, и волосы становились одинаково золотистыми. И глаза синие, отцовские, тогда как остальные юные Казинсы были в мать — темноглазые. Элби был бы, пожалуй, похож на веснушчатую Холли, однако избыток здравого смысла у сестры и полное отсутствие оного у брата устраняли всякое подобие сходства. Все Казинсы были худощавы, но Джанетт — на свой особый манер. Никто не замечал ни ее миловидного личика, ни шелковистых волос цвета темного меда. Все смотрели лишь на ее узловатые локти и коленки. И когда все шестеро стояли рядом, казалось, что они не из одной семьи, а из разных и вместе оказались по чистой случайности, как ребята в летнем лагере. Родство, даже среди единокровных, чувствовалось очень слабо.

— До полудня проспят, — заметила в кафетерии Холли, вилкой гоняя по тарелке вареные яйца. Разговор шел о родителях.

— А когда встанут наконец, скажут, что, пожалуй, еще немного вздремнут, — подхватила Кэролайн. И это была сущая правда. Спали их родители как младенцы.

Все согласно покивали. Кэл, сидевший у окна, отвернулся от остальных и уставился на дорогу. Элби меж тем, перевернув бутылку кетчупа, похлопывал по донышку ладонью до тех пор, пока на оладьи не шлепнулась густейшая клякса.

— Черт бы тебя… — сказал Кэл и отнял у него бутылку. — Ты можешь пять минут посидеть тихо и не выделываться?!

— Гляди, — ответил Элби и поднял над столом оладью, с которой стекал кетчуп.

Джанетт, двумя пальцами прижав свой тост к тарелке, ножом соскребала пригоревшее.

— Не буду я целый день тут торчать и ждать их, — сказала Кэролайн.

— А что нам еще делать? — спросила Франни, потому что делать и впрямь было нечего. Может, в мотеле есть какие-нибудь настольные игры? Или карты? Было еще совсем рано, не больше семи, и в окно кафетерия, как приглашение, поданное им к столу на серебряном подносе, глядело солнце. Вот бы сходить искупаться.

— Мы приехали на озеро, и мы пойдем на озеро, — сказала Кэролайн, угадав мысли сестры или по крайней мере половину их. Под одеждой у нее был купальник. И у всех — тоже. Но Кэролайн злилась больше остальных. Злость постоянно плескалась в ее голосе. Впрочем, самым злым был все-таки Кэл. И его злоба выказывала себя по-разному.

Джанетт подняла глаза от тоста и сказала:

— Пошли.

С тех пор как накануне они покинули Арлингтон, она впервые подала голос, и потому он стал решающим. С какой стати им ждать, пока встанут родители? Когда они куда-нибудь отправлялись вместе с родителями, детей делили на две группы: большие — Кэл, Кэролайн, Холли — и маленькие — Джанетт, Франни и Элби. Большим разрешалось идти самим по себе, заплывать на глубину без спасательных жилетов, теряться из виду и выбирать, что они хотят на обед. А маленьких можно было привязывать к дереву и заставлять есть втроем с одной тарелки. Маленьким доверия не было вовсе. Не вступая в дальнейшее обсуждение, все шестеро решили: надо хватать удачу за хвост.

На кассе они добавили к счету шесть банок кока-колы и двенадцать шоколадных батончиков — хватит продержаться до обеда.

— А далеко до озера? — спросила Холли кассиршу.

— Мили две, может, чуть меньше. Надо будет вернуться на 98-ю магистраль.

— А пешком если?

Кассирша минуту рассматривала детей. Сколько в этой стайке ребятишек одного размера, хоть близнецов и нет! У Франни и Джанетт разница в возрасте составляла тридцать восемь дней.