"Фантастика 2025-116". Компиляция. Книги 1-27 (СИ) - Гладышев Сергей А. - Страница 67

— Я бывал у гуннов. Они верят, что шаманский пояс или корона тем сильнее, чем больше шаманов их носило. Наверное, сейчас кольца сильнее, чем при Захарии? — вставил. Сергий.

— Ты догадлив. Но главная сила колец — в совершенстве духа того, кто их носит. Власти над этим тленным миром достоин лишь тот, кто презирает его блага. Великие духи Разрушения чувствуют в нем подобного себе. Пользуйся царством, но будь готов его разрушить. Пользуйся золотом, но будь готов отлить из него алтарь духов. Пользуйся женщиной, но будь готов заклать ее на этом алтаре. И все это — без сожалений, ибо ничто материальное сожаления не достойно!

— Тело — темница души, — подхватил Сергий. — Кто жалеет о темнице, даже если там сытно кормят? Только раб.

— Глупцы бегут от соблазнов в пустыню. Нужно создать пустыню в своем сердце, чтобы обрести могущество Азазела! — воскликнул Фабриций. Маркиан одобрительно кивнул головой.

— А теперь проведем небольшой магический опыт. Вглядитесь: кто это едет сюда?

Со стороны степи появился всадник на вороном соне, в белой полотняной рубахе и штанах, с коротким сарматским плащом на широких плечах и длинным мечом у пояса. Всадник был молод, красив и явно навеселе. Он сильно раскачивался в седле, и золотистые волосы, длинные, как у скифа, колыхались в такт его движениям. Сарматская песня, вольная и протяжная, как сама степь, беззаботно разливалась среди седых ковылей и запущенных виноградников.

— Варвар. Алан… нет, ант.

— Смотри духовным зрением, Фабриций.

— Ого! В нем большая сила. Сила Грозы. Никогда не видел ее столько в одном смертном.

— Неудивительно. Он — сын одного из небесных воинов, героев скифского Зевса. Таков же был и Ардабур, которого анты и венеды зовут Ратибором. Перед ним не устоял сам Офиарх. А судя по тамге, этот варвар из рода Ардагаста, царя росов, убийцы Захарии и Валента. Ну как, стоит ли рисковать? — испытующе взглянул иерофант.

— Не справиться с пьяным варваром? Если нужно, учитель, я его одолею даже без магии, — взялся за меч центурион.

— Нет-нет, я буду ставить опыт на нем, а не на тебе. Итак, какой же из перстней?

— Оловянный с топазом — сила Юпитера против силы скифского громовержца, — предложил Фабриций.

— Устраивать тут грозовую битву? Это и погубило Офиарха.

— Свинцовый с гранатом? Сила Сатурна, Смерти, погасит любые молнии, — сказал Сергий.

— Я собираюсь не убивать или калечить его. А ввергнуть в состояние, природой предназначенное для варваров…

— В рабство! — подхватил ольвиец.

— Ты хорошо знаешь Аристотеля. Когда ты так же прилежно изучишь хотя бы Симона Мага с комментариями Захарии? Ну-ка, кто посылает власть и рабство? — Маркиан достал круглый железный талисман к железной цепочке.

— Самаэль, ангел Запада и Марса.

— Верно.

Маркиан обвил цепочкой запястье и повернул талисман изображением вперед. Козлиная морда, вписанная в перевернутую пентаграмму, ухмылялась по-человечески зло и коварно.

— Вот теперь пусть потягается с Самаэлем, гением зла Адрамелеком, ангелом Асимоном, командиром пятого легиона и двадцатью двумя ангелами пятого неба. Ветер как раз юго-восточный… Давай, спускайся балку. От небесных сил подальше, к подземным поближе…

Поравнявшись с ними, всадник добродушно рассмеялся:

— Что, колдуны, клад ищете в заклятом месте? Так он в нечистые руки не дается. Ты вот, сотник, в кости плутуешь. А ты, чародей…

Перед глазами анта вдруг встал пылающий красный камень с двумя скрещенными мечами в нем, а над камнем — ехидная козлиная харя, железная, но живая. Юноша стремглав понесся в темную бездну, а; вслед доносился твердый, безжалостный голос, произносивший непонятные слова. Подхватив упавшего с седла варвара, двое посвященных опустили его на землю, а их наставник стянул ему руки в запястьях проволокой и прочел еще одно заклятие, коснувшись ее железным перстнем.

— Через два часа он придет в себя, но не сможет сопротивляться, когда его прикуют к веслу. Его сила восстановится через неделю. Но тогда я закляну его оковы. Когда же его дух сломится, привыкнет к рабству — о, какой это будет слуга! А пока… Что там у него в суме? Серебро! Расплатитесь со своими игорными долгами. Почаще упражняйтесь в магическом управлении костями — этот способ добывать деньги надежнее алхимии.

— Нет города лучше нашей Ольвии! Все, чем богаты эллины и варвары: самосское вино, финикийское и галльское стекло, собольи меха, живых львов, рабов-скифов, могучих, как дубы, чернокожих невольниц — все можно купить у нас. За Ольвию — самый отдаленный и самый счастливый из эллинских городов! — Аркесилай, первый архонт [35] города, поднял стеклянную чашу.

Рубиново-красный напиток вспыхнул в лучах солнца, и беззаботные сатиры и вакханки на стенках чаши, казалось, ожили, переполненные этим пламенем. Одобрительно закивали головами довольные гости: добродушный толстяк Филон — агораном [36] и первый богач города, широколицый, со щетинистой бородой стратег Демарат, седой и благообразный верховный жрец Никомах. Удовлетворенная усмешка тронула простоватое солдатское лицо трибуна Марция Слава Путеолана — начальника римского гарнизона. Снисходительно улыбнулся центурион Децим Фабриций.

И лишь двое не подняли своих чаш. Один был гностик Маркиан. Второй — Филарет из Эфеса, проповедник странной полуиудейской секты. Лет сорока, он казался старше из-за морщин на лбу, лысины, усталого лица и неухоженной, с проседью бороды. Его полинявшая темная хламида казалась нелепой на этом пиру хозяев Ольвии. Поскольку новых эдиктов о преследовании секты не поступало, Аркесилай рискнул развлечь гостей чудаком-проповедником.

Маркиан встал и подошел к окну.

— Вы похвалялись всем тленным, чем может похваляться глупец. Глядите же — вот ваш город!

Он отдернул занавеску. За новыми укреплениями далеко на север, до обветшалых, давно не чиненных стен и заболотившегося водохранилища тянулись поросшие травой развалины. Единственными признаками жизни служили здесь несколько мастерских и… новенькие каменные надгробия.

— Город не занимает и половины прежнего. Где храм Зевса и Аполлона? Где знаменитый алтарь? Где стоя, в которой учили мудрецы? На их месте твои, Филен, гончарные мастерские и винодельни. Почему Ольвия больше не рождает философов, подобных Сферу и Биону Борисфенитам? Зато театр полон — когда ставят непристойные комедии. Вы погрязли в материи, и ваш дух угас. Этот город — кладбище духа и все, что ему осталось — стать кладбищем ваших тел.

— Да что там ваш городишко! Весь мир таков же, и он обречен на гибель! — выкрикнул Фабриций.

— Правильно! Мир не стоит того, чтобы его спасатъ! — отозвался Сергий, Филарет встал и горячо, торопливо заговорил:

— Нет, братья мои: Бог не даст миру погибнуть. Но Маркиан прав — любовь к тленным благам лишила вас мудрости и милосердия. Вы не видите своего ближнсго ни в рабе, ни в несчастном бедняке, ни в чужеземце, а они платят вам ненавистью. Покайтесь, пока не поздно! Обратитесь от разжигающих похоть нагих кумиров к истинному Богу — богу милосердия и любви. Иначе — страшен будет день, когда соединятся ненавидящие вас!

Несколько мгновений властители города молчали, пораженные услышанным, а затем заговорили, перебивая друг друга.

— Хороши твои гости, Аркесилай!

— Кто немилосерден? Я, потративший сотни тысяч на бедных сограждан? — возмущался Филон.

— Нашли ближних — рабы, варвары! На что эти скоты способны, кроме безделия, пьянства и резни? — стучал кулаком по столу Демарат.

— Чернокнижники! Растлители юношества!

Страдание исказило лицо Филарета. Опять, опять его не поняли те, кому он желает лишь добра! Маркиан, скрестив руки на груди, спокойно пережидал шквал возмущения.

— Успокойтесь, почтенные. Я порицаю не нас, а ту мерзкую грязь, называемую материей, из которой глупый и злой бог сотворил вас. К чему она может склонять людей, кроме разврата и невежества? Потому большинство их живет плотью; немногие, вроде Филарета, живут душой и пытаются исправить мир. И лишь избранные живут духом — единственным, что есть в нас от высшего мира — царства света.