Сделка с врагом. Ответ на измену (СИ) - Беж Рина - Страница 6

— НУ раз тебе на меня наплевать, пожалей свою Кирочку, — предпринимаю попытку добиться желаемого с другой стороны. Противное имя наглой бабы режет язык, но я готова на всё, только бы выторговать свободу. Особенно теперь, после угроз, которыми Зотов никогда просто так не разбрасывается. — Иди и живи с ней. Спи с ней. Ври ей про семью, общие интересы, долго и счастливо.

— Жить я буду с тобой. А вот спать с обеими.

— Издеваешься?

От шока голос проседает. Веко дергается и шею сводит спазмом.

То, что озвучивает муж... Зотов вызывает не отторжение, дикое неприятие и ужас.

— Нет, не издеваюсь, — отвечает совершенно спокойно, — говорю, как есть. Арина, поверь, мне действительно жаль, что ты узнала про Киру так рано. Но, раз уж так вышло, давай я расскажу, как мы будем жить дальше.

— Мы, — выделяю местоимение голосом, — жить вместе не будем. Ни в какую шведскую семью играть я не подписывалась. И вообще, Рома, ты сам себя слышишь? Может, еще ее в этот дом приведешь и пресс-конференцию устроишь. А что? Она сядет с левого бока, я с правого... - хмыкаю на волне истеричного веселья. — Так и вижу заголовки в прессе «Роман Зотов — султан, имеющий двух жен». Миленько, правда? Твои избиратели явно оценят.

— Всё сказала?

Ледяной голос мерзавца-супруга четко призывает убавить эмоции и подчиниться, точнее, заткнуться, но куда там?

Нет, меня несет вперед. Грудью на амбразуру.

— А что тебе не нравится? — язвлю, потирая висок.

В голове уже не просто пульсирует, там дятлы настоящий бунт устраивают. Долбят, и долбят, и долбят по вискам. Мигрень атакует. Если прямо сейчас не принять обезболивающее, чуть позже наступит полный апокалипсис. С тошнотой, рвотой и, не дай бог, нарушением равновесия, координации движений, речи или зрения.

Это не предположения, такие приступы уже случались. Когда умер дедушка, потом дядя. И вот Роман дарит новый повод загибаться от боли. Но уже не сердечной, а головной.

— Что значит: я узнала про Киру рано? А по-твоему, когда должна была? Через месяц? Год? — перепрыгиваю на то, что царапнуло слух.

— По-хорошему — никогда, — откликается Зотов.

Он проходит внутрь комнаты. Останавливается у окна и упирается кулаками в подоконник. Сосредоточенный и натянутый, как струна.

— Хотел с ней всю жизнь зажигать, а меня за дуру держать? — кидаю предположение. — Так зачем всех мучить, Рома? Давай разведемся, ты даже можешь обвинить меня в несостоятельности, как твоей супруги, я переживу. А сам бери и женись на своей любимой девочке, — кидаю ему в лицо его же слова.

А может, себе. Чтобы не забывать, как легко меня предал тот, кто обещал заботиться и беречь.

— Не могу всю жизнь, Арина. Кира смертельно больна. Врачи ей поставили срок —год, полтора. Но то, что она... забеременела.

Эта новость кувалдой бьет по темечку. В глазах темнеет, и на несколько секунд мне становится страшно, что я совсем ослепну. Моргаю, моргаю. Но пелена не спешит растворяться, а предметы обретать нормальные очертания.

Паникую. Упираюсь локтями в колени и начинаю медленно и глубоко дышать, прогоняя паническую атаку.

Всё хорошо.

Я справлюсь.

Вдов — выдох. Вдох — выдох. Вот так.

Теперь многое встает на места. И тот разговор между Измайловой и моим мужем о ком-то третьем видится иначе. Признаюсь, похожая мысль в голове мелькала, но я ее откидывала, как бредовую.

— Беременность свела срок ее жизни до минимума. Родов Кира не выдержит.

Боль в голосе Зотова пробивается сквозь мою агонию и отвлекает. А он действительно любит Измайлову, понимаю я истину. Он за нее переживает:

— И зная это, она все равно не отказалась от ребенка? — спрашиваю тихо. — Не сделала аборт?

Роман не отвечает на риторический вопрос и произносит иное.

— Кире нельзя нервничать, Арина. Поэтому по возможности всё свободное время я буду проводить с ней, но на нашу с тобой семью это никак не повлияет.

Хочется засмеяться в голос и спросить: «Рома, ты идиот, если думаешь так? Оно уже влияет. Я на тебя смотреть нормально не могу. Корежит. Хочется ударить, а потом помыть руки. С мылом. Три раза».

Только спрашиваю иное.

— А что будет с ребенком?

— Мой сын будет жить с нами, — теперь в голосе Зотова звенит непоколебимая уверенность. — Точнее, наш сын. Арина, ты его примешь, как своего. Станешь ему матерью. Ты же всегда мечтала о собственном ребенке. Полгода назад даже хотела усыновить. Я помню наш с тобой разговор в детском доме, который так усердно заставляешь меня спонсировать. Так вот, твоя мечта сбудется. Через четыре месяца у нас появится сын.

Есть такое выражение: волосы на голове дыбом становятся.

Со мной происходит именно это.

Назвать свое состояние шоком — не поворачивается язык. Он у меня немеет от тех фактов, что так спокойно вываливает Роман.

— Я его не приму, — шепчу еле слышно. — Никогда.

Бред!

Всё, что говорит Зотов, — полный бред.

— Примешь. Возьмешь на руки. Прижмешь к груди, вдохнешь сладкий запах молока и присыпки и полюбишь. Я тебя знаю. Ты добрая, чистая, светлая. Ты станешь самой лучшей мамой для нашего ребенка.

Мой муж реально верит в то, что говорит.

— Нет, Рома, нет, — мотаю головой. Какая к черту мигрень, я про нее забываю, — Это полная чушь. Я на такое не подпишусь.

— Когда там у Ивановой операция назначена? — меняет тему Зотов. — Через неделю, если не ошибаюсь? Без вмешательства хирургов двухлетняя девчонка не сможет ходить, так? Нужно для этого несколько миллионов, которые выделяет «Алмаз-Х».

Или есть другие источники? — муж бьет каждым словом. Вот и обещанная угроза. —Много ваш благотворительный фонд собирает?

Краснею. Нет, не много. Избыток просьб о помощи больным детям в сети и на телевидении, кажется, сыграл дурную службу. Когда из всех мест каждый час стало раздаваться одно и то же: «Дорогие благотворители... дорогие благотворители...,люди словно почерствели и сократили помощь.

Хотела бы я ошибаться, но…

— Рома, ну это же полная ерунда. Я не беременна, — пытаюсь достучаться до мужчины по-хорошему, без ора и нервов, — не понимаю, как ты собираешься всё проворачивать.

— Очень просто. Через две недели ты улетишь к морю, на отдых. Там якобы задержишься из-за здоровья. А вернешься уже с ребенком. Я буду тебя навещать.

Всё продумано, Арина. Проблем с документами не будет. Все посчитают Тимура твоим сыном.

Но не я.

Я не посчитаю.

Господи, я люблю детей. Всей душой. Клянусь. И в ситуации с Зотовым и Измайловой головой понимаю, что их ребенок ни в чем не виноват. Он не выбирал, как и у кого родиться, но сердце.

Моё сердце не примет малыша. Уже сейчас понимаю.

Может, зря меня считают доброй? А я сука еще та? Но зато честная.

Я не приму ситуация, когда ломают и вынуждают идти против собственных убеждений.

— Ти-мура? — не могу без запинки выговорить имя.

Что угодно, только бы не молчать. И не обзывать Зотова полоумным тираном.

— Да, Кира хочет назвать его так. Я обещал.

Кира... Кира... Кира... везде Кира.

В голове вновь начинает пульсировать.

Кажется, у меня вырабатывается стойкая аллергия на это имя.

— Мне нужно принять таблетку, что-то голова побаливает, — резко поднимаюсь с дивана и тут же хватаюсь за спинку. Пережидаю, когда темные круги перед глазами разойдутся, и я смогу сделать шаг не опасаясь упасть.

— Конечно, иди, — дает разрешение Зотов, — к вечеру нас ждут у Семеновичей.

Нужно, чтобы ты к тому времени была здорова.

Констатация факта, а не просьба.

И почему раньше я не замечала, что нежность Ромы ко мне всегда дозирована?

6.

— У тебя руки холодные, — Роман касается моих сцепленных в замок ладоней, нагло одну присваивает и укладывает себе на колено, слегка поглаживая.

— Да? Не заметила, — отвлекаюсь от проносящегося за стеклом автомобиля пейзажа и выпрямляюсь.