З.П.И.С.П.Ю.Ш. Фантасмагория Часть 2 - Конофальский Борис - Страница 2

– Прошу вас, дорогая, начинайте! – Поддерживает её шиноби. Он даже похлопал немного в ладоши.

– Угу… Окей… – Кивает Лиля, глубоко и нервно вздыхает и чуть подвывая с некоторой гнусавостью для насыщения атмосферы начинает читать. –

Мои руки-и словно крюки-и

Принесли из темноты-ы-ы

Чьи-то туфли-и, чьи-то брюки-и

И увядшие цветы-ы-ы.

А в туфлях тех чьи-то но-оги

В брюках скрыта бирюза

Из карманов брюк сверка-ая

На меня глядят… Глаза.

Ни-че-го не понима-айа-а…

Роюсь в найденном мешке

И мурашки по лопаткам

И веночек на башке.

Поэтесса замолчала и подняла свои огромные глаза на юношу: всё. Теперь она, как обвиняемая ждала приговора с замиранием сердца, ждала его оценки, и он сразу, сразу дал ей то, чего она хотела, причём выразил всё одним, но необыкновенно ёмким словом.

– Белиссимо… – Произнёс он на итальянский манер собрав пальцы в «щепотку» и потрясая ими в воздухе. И повторил для убедительности. – Белиссимо!

– Чего? – Президентка явно его не понимала. Нет, она, конечно, догадывалась по его вербальным коннотациям, что речь идёт о чём-то позитивном, но ей, нужно было аудио подтверждение этой его семантики. – Вот из ит? Это, в смысле, как?

Но шиноби лишь усугубил некоторый хаос в её фиолетовой головке новым неожиданным словом, он ещё и произнёс его ярко, на этакий неаполитанский манер:

– Пер-рфэкто! – И только после этого, видя в её ненормальных глазах метание её неспокойной души перевёл своё восхищение в язык простонародья. – Прекрасно! Идеально!

– Святая демократия! – Охнула Лиля и выдохнула… – О, е-е… – Она

сразу зацвела, а из одного, особенно широко раскрытого глаза, потекла слеза глубокого удовлетворения. И она добавила. – Вы так меня взбодрили. И все ваши эти волшебные вордс, как там вы сказали… Би… Би… – Лиля не могла вспомнить слова…

– Белиссимо, – напомнил ей шиноби.

– Да, точно… Белиссимо… Белиссимо… Это слово такое найс, что я

аж ощущаю его привкус на языке, и второе ещё… Как оно там…

Напомните, плиз!

– Это после машрум у неё, – прошептала Муми за спиной у Свиньина.

– Она серые жрала, после них всегда во рту привкус. Итс э рил.

– Перфекто. – Произнёс Свиньин почти не слушаю свою ассистентку.

– Перфекто… Какое красивое слово, это, наверное, из

идиша? – Предположила президентка.

– Почти, – кивал ей юный шиноби. И продолжал.

– Обожаю мёртвые языки, – сообщила слушателям поэтесса. – В них такое звучание.

– Насыщены они, тут не поспоришь. – Кивает Свиньин. – А что-нибудь ещё вы прочитать готовы? Ещё один рубин из ваших кладовых…

– Рид море? – Она была удивлена и радостна. Видимо от радости, а вовсе не из-за грибов, её снова слегка передёрнуло. – Вы правду

хотите что-нибудь ещё из моего? Ю сериоз?

Шиноби кивает ей и делает жест рукой: ну же, прошу вас, начинайте.

И тогда она, снова «порывшись» в своей тетради, находит там нужное произведение и объявляете его:

– Навеянное… – На сей раз президентке кажется, что эту вещь нужно читать не с завыванием, а с прононсом… И она читает:

Дожди и туманы, дожди и туманы

Дожди и туманы с утра

Кричат пеликаны, кричат пеликаны

Кричат пеликаны – пора.

Пора подниматься, пора подниматься

И в путь бесконечный идти

Но нужен мне латте, но нужен мне латте

В моём бесконечном пути.

Налейте мне латте, налейте мне латте

Налейте мне латте – прошу

Не то я немедля, не то я немедля

Не то я при всех согрешу

Ещё сигарету, ещё сигарету

Прижгите неярким огнём

Не то я издохну, не то я издохну

Унылым и пасмурным днём.

И пусть пеликаны и пусть пеликаны

Орут на болотах три дня

Орут и не знают, орут и не знают

Что нынче убили меня.

И после этих печальных слов Лиля остановилась. Замерла, и видимо остро прочувствовав, пережив свои собственные стихи, отвернулась к окну и стала шмыгать носом.

На сей раз шиноби поразил поэтессу ещё одним необыкновенно

красивым словом, он с восхищением и придыханием произнёс:

– Инсолитаменте…

– Ой… А что это значит? – Чуть робея поинтересовалась поэтесса.

– Необыкновенно! – перевёл шиноби.

– Снова идиш? – Уточнила Лиля, смахивая очередную слезу счастья и берясь за карандаш. – Такое надо записывать…

– Почти, – повторил Свиньин.

– Значит ю лайк май креативити? – С надеждой продолжает она.

– То был как раз тот редкий случай, когда слова насквозь пронзили сердце… Особенно рельефно вышло утро, и пеликаны пели как живые…

– А-а… – Закричала президентка, закатывая глаза к потолку. – Я знала… Я знала, что эни тайм, найду человека, который будет меня так андестенд! Слава демократии!

Глава 2

И тут Свиньин понял, что время пришло. И когда она замерла, он стал говорить как можно более проникновенно:

– Скажу вам по секрету, Лиля, что выбрал я профессию свою, в немалой степени поэзией ведомый. Не скрою, что к великому искусству, я прикипел от самых ранних лет, и с возрастом лишь укрепился в тяге к изысканному изложенью мыслей.

Я выбрал путь бездомного скитальца, в надежде находить в пути своём, те искры нераскрытого таланта, что пламенем когда-то разгорятся. Возможно вы и есть та Божья искра, которую искал я много лет, и я мечтаю только об одном, о том, чтобы раздуть из вашей лёгкой искры поэзии неугасимый пламень. Чтоб рядом с вашим именем в веках и моему прозванью было место.

– О-о… – Застонала президентка пытмарков. – Вы серьёзно, что ли?

– Поймите, Лиля мне любой поэт как брат или сестра, я чувства нежные давно питаю к ним. И разглядев в вас родственную душу, уже готов обнять вас как родную. Обнять и сообщить вам, что хочу я все ваши вирши облачить в бумагу, в каком-нибудь, пусть небольшом издании. Есть у меня знакомые в столицах, которые ваш дар оценят быстро, и я не сомневаюсь ни секунды, что вы, как озарённая талантом, найдёте почитателей своих, едва тираж появится на полках.

– Издание? Тираж? А-а… Это я? Это всё со мной…? – Лиля, кажется, не верила ему, её глаза бесцельно блуждали по комнате, и вела она себя довольно странно. – Я сплю что ли?

– Вот педовка… – Тихо бурчала за спиною Ратибора Муми, – оно сейчас отключится. Точно отключится… Нарколыга… Блэкаут фулл вилл хеппен… Я до такого состояния никогда не нажираюсь. Надо же так обожраться грибов, у него аж лупыдры вываливаются…

И снова шиноби её не слушал, он привстал и протянул обе руки к

президентке:

– Позвольте мне обнять вас, дорогая.

– А-а-а… – Только и смогла проорать Лиля и полезла к шиноби обниматься. И едва подержав юношу в слабых объятиях пришла немного в себя. – Вы что ту рил поможете мне «напечататься»?

– Я приложу все силы, дорогая, – обещал ей юный шиноби.

– О, я так ждала итс тайм. Я так ждала, – причитала Лиля. – Слава демократии!

– Подумаешь, поэтесса… – Бубнила из темного угла Муми, но никто её не слушал.

После слёз и объятий, поэтесса, провалившись в творческий кураж, протекавший на фоне грибного опьянения, настойчиво пыталась продолжить свой бенефис, и начать читать очередной шедевр из потрёпанной тетради, но шиноби уже всерьёз проголодался, и пообещав, как-нибудь, при случае, если будет время, то обязательно снова «прикоснуться к её фонтану божественной амброзии». А пока у него нашлись неотложные дела, после чего он ласково проводил президентку до дверей, а потом сказал Муми:

– Напрасно задевали вы её, хоть под грибами наша поэтесса, притом рассудка явно не теряла, случится так, что может и запомнить, все ваши эскапады и тирады. Уеду я она вам их припомнит.

– Да ладно… – Беззаботно отмахивалась Муми. – Лиля безмозглая ТэПэ, оно было угашено. Слава демократии, туморров не вспомнит, что обещало тудей.

– Ну, дай-то Бог, – ответил ей шиноби. И перед тем, как уйти попросил. – Трутовика у нас, как вижу я, в избытке, печь растопите, комнату прогрейте, прогрейте и постель, в ночь предыдущую я спал нехорошо, мокрицы дважды за лицо кусали…