Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 6

Фрэнк сделал несколько махов маваси гери, но осторожно. Издалека. А я, уклоняясь от них в противоположную сторону, атаковал его опорные ноги изнутри, нанося незаметный, но сокрушительный урон его мышцам.

Торопиться мне было некуда. Я должен был «войти во вкус». Однажды я даже кувыркнулся вперёд и к бок, уходя от очередного маваси гери. Я сделал вид, что зазевался и в уклоне потерял равновесие.

Во время следующей атаки противника верхним боковым ударом правой ноги мне в голову, я упал на татами вперёд и в сторону, и всадил Фрэнку свой маваси левой ногой в печень. Пальцы вошли глубоко под рёбра и Френка унесли на носилках.

— Ты становишься популярным, — сказала Тиэко, обнимая меня и показывая взглядом на машущих мне зрителей, сидящих рядом с «ковром».

Я, вытерев от пота полотенцем лицо, улыбнулся и слегка поклонился зрителям.

К концу первого дня соревнований осталось восемь человек, в том числе и я. Ни Хирокадзу Канадзава, ни Микио Яхара в финал по кумите не вышли, проиграв на ранних этапах. Причём оба были попросту дисквалифицированы за нанесение противникам тяжких телесных повреждений. Дисквалифицировали за это и меня. Ха-ха… В первом финале, вместо бедра я попал голландцу Отти Рётхофу в колено и сломал его. Вот и всё моё карате, да-а-а… Я, попав лишь в восьмёрку сильнейших, типа, э-э-э, сильно расстроился и от соревнований по ката отказался, сославшись на травму. Хе-хе…

— Тебе надо смирить гордыню, — сказал мне Тадаси Минобэ. — Хотя это не моё дело, ног посмотри на Хирокадза Канадзава и Микио Яхара. Они, не смотря на поражение в кумите, выйдут завтра на соревнования по ката. Ката — это тоже очень важный элемент карате. И ты будешь учить своих кохаев ката. Без них нет карате. Ката — это тренировка техники и приёмов карате.

— Выступил бы так же успешно и в ката — получил бы третий дан, — добавила Тиэко. — А так — только второй.

— Мне и второго за глаза хватит, — махнул я рукой. — Дай бог, приеду через год на чемпионат мира по кёкусину. Надо сразу сейчас подать заявку на личное первенство. Получится у меня попасть в нашу сборную, или нет, а поучаствовать в полноконтактном карате я бы хотел.

— Я скажу Масутацу, чтобы он включил тебя в списки участников.

— Жаль, что ты не смог приехать в начале ноября. У них проходил первый чемпионат по кёкушину, — сказала Тиэко. — Но мне кёкушин не нравится. Лупят друг друга руками по пузу и никаких тебе ударов руками в голову.

— Зато ногами в голову они бьют — будь здоров, — сказал я.

От выступления в категории «ката» я отказался, «побоявшись», что вдруг, нечаянно, отниму у Канадзавы и Яхары призовые места и наживу тем самым врагов. Они, конечно, не перестанут мне улыбаться, но моими друзьями не станут. А мне хотелось бы с ними обоими сойтись ближе. Всё-таки и я, и мой «предок» Сётокан уважали больше, чем Кёкусин. Почему? Не знаю. Мне и «предку» нравилось оттачивать движения в ката. И, судя по исполнению большинства участников, выступление которых я посмотрел с удовольствием, запоминая все движения и ища огрехи, в финал бы я вышел однозначно.

Тиэко я объяснил свой отказ от выступления в ката и она, видимо, рассказала об этом отцу. Потому, что Тадаси Минобэ вдруг резко подобрел ко мне. До этого он ходил мимо меня с выражением всемирной скорби, словно я для него умер, а тут вдруг повеселел и потрепал меня по затылку, вспушив мои космы.

— Наверное, ты поступил мудро, — сказал папа-якудза. — Твоя победа выглядела бы нелепой, вызвала бы большой резонанс и оскорбила бы многих мастеров. Ты юн, а я всё время забываю об этом, так как ведёшь ты себя очень по-взрослому.

На шестое декабря у нас с Владимиром Павловичем были взяты билеты на самолёт и мы благополучно долетели до Хабаровска, а потом и до Владивостока. Поездом. Когда поезд останавливался на станции Губерово, где жили мои бабушка с дедушкой, я чуть было не сошёл раньше. Но хорошо, что остановка происходила ночью и от того тоска по «Малой Родине» не была чрезмерной.

Хотя на перрон я выскочил и встретил-таки тётку Марусю, приторговывающую семечками, которую тоже очень любил и был рад её повидать. А уж она-то обязательно завтра сходить к бабушке, и передаст ей привет и небольшие гостинцы из Японии, коих я накупил целую сумку, упаковав в «индивидуальные» пакеты и подписав каждый. Родственников у меня в этой небольшой деревне было много, но я знал, что тётка Маруся небольшой мешок с семечками привозила на санках, а основные подарки распределялись по её большой семье.

Если бы я не встретил её, то передал бы сумку через другую родственницу, работающую в вокзальных кассах.

А как без подарков? Новый год ведь скоро! А сюда я приезжал с самого младенчества ежегодно и тут меня все любили и зла ни от кого не видел. Только добро. Хорошая у нас была родня, дружная и не злобливая. Как таких не приветить? Вот я и накупил им всякой мелкой всячины, женщинам: полотенчиков, салфеток, вкусно пахнущего мыла и картинок с мигающими японками, мужикам (старшим братьям, дядькам и дедам): зажигалок «Зиппо» и вкусно пахнущего табаку.

После встречи на перроне, я, с чувством выполненного перед «Малой Родиной» долга, благополучно заснул и проспал до самого прибытия поезда в город Владивосток, где спокойно сел на трамвай и, доехав до «Нижней Сахалинской», пешочком дошёл до дома, преодолев по неубранному от снега тротуару и подъём, и спуск. Благо при себе у меня была только одна спортивная сумка.

Всё, купленное мной в Японии для себя, для друзей и для «дома для семьи», шло по морю в двадцатифутовом контейнере. И да… В нём шла и машина для папы — двухкабинный пикап «Mazda Proceed, и мотоцикл 'Yamaha XT500» для меня. Причём, сам по себе контейнер тоже шёл, как моя личная собственность. На него у меня имелись свои планы.

Седьмое декабря одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года было средой и мои родители, хоть я и пришёл домой рано, уже ушли на работу. Зато я, чтобы не скучать дома, пошёл в школу. Наотдыхался я по самое «не хочу» и даже соскучился по школе и одноклассникам.

— О, Шелест! — остановил меня удивлённый возглас Валерки Грека, раздавшийся как только я миновал его подъезд. Я оглянулся и притормозил. Он догнал меня возле следующего подъезда, где когда-то жил Женька Дряхлов. Я, вспомнив об этом, машинально посмотрел на его балкон и окна. За кухонным окном мелькнула чья-то тень, которая качнула лёгкую шторку.

— Надо зайти и спросить про него, — подумал я. — Хотя, чего там спрашивать? Тепербон в Лондоне. Жалеет страшно… Ага, официантом… Хе-хе-хе… Джон Сомерсет, мля…

— Привет, Грек. Какие новости?

— Да, какие у нас новости⁈ — скривился Валерка. — Все живы, но не совсем здоровы. Грипп у нас злобствует. Учителя болеют, у нас в классе половина только здоровых. А меня не берёт ни хера. Как нарочно. Задолбапся уже за всех отдуваться. А ты как слетал? Как выставка?

— Да, нормально выставка. Почти все свои картины продал.

— Э-э-э… Это как?

— На аукционе. Японцам нравятся картинки про детей. А там у меня целая галерея таких картинок. Пять коробок и одни японские дети…

— Это, что, за деньги продал? — Валерка «захлопал глазами».

— За деньги, Валерка, за японские тугрики.

— Э-э-э… У них там йены…

Валерка задумался и пошёл задумчивым вперёд. Потом остановился.

— И много забашляли? Что-то купил себе? Джинсы там — херня. Диски какие-нибудь новые?

— Диски, да, купил. Всё новьё этого года: Supertramp — «Even In The Quietest Moments», Kiss — «Love Gun», Styx — «The Grand Illusion», Yes — «Going For The One», Uriah Heep — «Innocent Victim», Queen — «News Of The World», Pink Floyd — «Animals», «Lace and Whiskey» — Alice Cooper, «Foot Loose Fancy Free» — Rod Stewart, «Plastic Letters» — Blondie, «Lights Out» — UFO, «Works Volume 1» — Emerson, Lake Palmer, «Let There Be Rock» — AC/DC, «I Robot» — The Alan Parsons Project, «Peter Gabriel» — Peter Gabriel, «Low» — David Bowie, «Foreigner» — Foreigner, «Never Mind the Bollocks, Here’s» — The Sex Pistols, «Draw the Line» — Aerosmith, «Out of the Blue» — Electric Light Orchestra.