Развод с драконом. Служанка в заброшенной усадьбе (СИ) - Солейн Анна - Страница 75

Глава 43

* * *

Стало так спокойно. Спокойно и тихо, я плыла где-то среди сплошного черного нигде, и меня впервые в жизни ничто не волновало, только детский плач, но он был таким далеким и таким тихим, что тут же исчез.

— Алиса! Алиса, мать твою! Алиса!

Мужской голос был злобным, в нем слышалась паника, чья-то рука ударила меня по щеке, и мир окончательно исчез.

В следующий раз я почувствовала, как будто меня куда-то несут. Пахло мятой и перцем. Было тепло.

Раздался женский визг, потом еще один, кажется, уже визжала другая женщина, а потом у меня заложило уши от громкого:

— Кучера мне найди! Вторая — быстро в город, за целителем! Марш!

Следом раздалось:

— Алиса, мать твою, я тебя прибью, если ты не выживешь!

Я хотела сказать, что это нелогично, и я вообще слабо понимаю, с кем я, собственно, имею дело, но не смогла. Выбираясь из спасительной темноты, я попыталась открыть глаза, но не смогла, как будто веки залили клеем. Поднять руку или издать хотя бы звук тоже не вышло. Меня это так напугало, что я отключилась.

— Девочка! Девочка!

Этот голос был знакомым, взволнованным, я потянулась ему навстречу и, кажется, смогла даже пошевелиться.

— Не подходи близко, — оборвал его первый голос, тот самый, который пах мятой и перцем, ощущался как твердые руки. — Неизвестно, чем ее отравили. Там на кухне — ребенок, забери его оттуда. Ну, быстро! Алиса, мать твою, чтоб ты провалилась, идиотка!

Мне стало так обидно, страшно и больно, что я захотела отвернуться — и нечаянно снова утонула в сплошной липкой темноте. Через какое-то время меня оттуда выдернуло. Вокруг пахло мятой, перцем, почему-то — дождем.

«Из открытого окна», — пришла в голову мысль. Значит, я была где-то, где есть окно, хотя не помнила даже смысл слова «окно». Все вокруг было тяжелым и вязким.

Я слышала два голоса, один, незнакомый, а второй — тот самый, с запахом мяты и перца, тяжелый, пугающий, от которого хотелось спрятаться и почему-то хотелось ему врезать.

— Господин целитель, вы уж скажите, она поправится? Поправится же, она девочка сильная, да? — проскрипел обеспокоенный старческий голос.

От того, как безнадежно он звучал, у меня сжалось сердце.

— Я целитель, а не бог! Откуда я знаю, поправится или нет?

Кто?

— Гу. А! А-а! А-а!

Детский голос, сладкий запах, я встряхнулась, потянулась навстречу, а потом услышала:

— Зачем ты принес сюда ребенка! Унеси, не нужно ему такое видеть!

— Но он же…

— Живо, я сказал! А ты, коновал, — куда намылился? Я тебя не отпускал! Что с ней? Быстро!

— Господин Первый советник, но я уже говорил, помилуйте, я понятия не имею, я…

Темнота. Я немного беспокоилась за того малыша, который говорил «А!» и «Гу», но он, кажется, был в надежных руках, так что…

— Алиса… — раздался у самого уха пахнущий мятой и перцем голос. Я почувствовала прикосновение ко лбу. — Алиса, ты меня слышишь?

Захотелось отвернуться, уйти подальше. Дождем вокруг уже не пахло, только пылью и чем-то медицинским, какими-то лекарствами.

— Проклятие, — услышала я, и все снова провалилась в темноту.

Я плыла и плыла в ней. В мою темноту то и дело вторгались какие-то голоса. Мужские, женские, старческий, от которого сжималось сердце, даже детский. Чаще всего я слышала тот, тяжелый, «мятно-перечный», как я его про себя назвала.

Он был то злым, но обеспокоенным, то снова злым. В основном злым. В какой-то момент я так к нему привыкла, что перестала обращать внимание. В темноте было лучше, а этот голос… он мне не нравился.

Однажды мою тишину прорезал женский крик.

— Кориан! Что ты… Что ты позволяешь им со мной делать!

В ответ совсем рядом раздался скучающий перечно-мятный голос:

— Лира, тебе всего лишь сковали руки, незачем так кричать.

— Ты! Ты чудовище! А твоя шлюха вот-вот сдох…

Ей не дал договорить какой-то щелчок.

— Уведите ее отсюда.

— Господин Первый советник, а вторая, с ней-то…

— С ней я позже поговорю. Пускай целитель войдет. Алиса…

Дальше снова наступила темнота. Я не знала, сколько прошло времени, даже само понятие времени уже почти забыла. Просто плыла и плыла, и мне наконец-то было не больно и не страшно.

В какой-то момент из небытия меня выдернул знакомый уже голос старика:

— Господин Первый советник…

— Зачем ты опять притащил сюда ребенка! Ему здесь не место!

— Так он скучает по мамке-то! Что я могу сделать?

— Убрать его оттуда! Алисе нужен покой, а не детские крики!

— А она что — не скучает, по-вашему?

— Алиса без сознания! И этот ребенок…

— Она же мама! Конечно, она скучает!

Ребенок? Я потянулась навстречу, когда услышала озадаченное детское «А-а?»

Но сделать все равно ничего не смогла, даже крохотного микродвижения. От этого на меня накатило отчаянье, черное, слабое. Я почувствовала себя закованной в смолу мухой. Было муторно и плохо. Захотелось отключиться, чтобы этого не чувствовать.

— Давай его сюда, — устало сказал после паузы мятно-перечный мужчина. — Почему он так дергается?

Ноздрей коснулся запах чего-то сладкого, младенческого. Захотелось потянуться к этому запаху, прижать его к себе, как я делала когда-то. Точно, делала!

— А-а? — прозвучало совсем рядом. — А-н-н-а!

По лицу пробежал поток воздуха, и еще один.

Как будто малыш сучил ножками прямо надо мной. Стоп, он что, надо мной? Выходит, мятно-перечный мужчина его держит? От этого стало страшно, но я не могла ничего сделать, только темнота подкралась еще ближе.

— Почему он дергается?

— Ползать научился, радуется! Да и нравится ему дергаться. Почему ж еще?

Ползать? Он не… не умеет пока, и… Сколько прошло времени?

А почему я волнуюсь? Темнота снова начала окружать меня, но я отчаянно сопротивлялась.

— Господин первый Советник, — осторожно позвал старик. — Как она?

— А-и! А-и!

— А ну не пинай меня! — строго сказал мятно-перечный мужчина. — Ну-ка! Веди себя как мужчина! — после паузы он произнес: — Ты сам видишь, как. Не приходит в себя.

В его тоне послышалась боль.

— А целители что говорят, господин Первый советник?

— Ничего не говорят. Говорят, что сонная эссенция из нее последние силы выкачала.

— Так у вас же есть… микстурки какие-то. Дорогие небось? У меня денег нет особых, но я могу… Вы знаете, сэр, я что угодно, вы только…

— Что за ерунду ты несешь! — перебил мужчина. — Неужели ты думаешь, что я не влил в не все лекарства, которые нашел?

— И… И что?

Мужчина ругнулся так, что я бы даже покраснела, если бы вообще ощущала свои щеки. Но тела я не чувствовала, даже сомневалась в том, что щеки у меня есть. Может, я формой напоминаю тумбочку или письменный стол.

— Не при ребенке же!

— Ты меня сейчас отчитываешь, или что? — мрачно уронил мужчина.

— И! И-и! И-на. И-на! — снова загулил малыш и, судя по тому, как мое лицо опять обдало ветром, засучил ножками.

— А что с вами еще делать, если вы при ребенке ругаетесь? Господин Первый советник. Сэр. Мама-то его проснется — и что? По головке меня погладит, что ее сына таким словам научили.

— Прошло два месяца.

Что⁈ Два? А… с какого момента? Почему меня это волнует?

— И что?

— Ничего, — после паузы ответил мужчина.

— И! И-и-и-и-и!

— А ну-ка — хватит паясничать!

— Что значит — хватит? — возмутился старик. — Отдайте мне ребятенка. Он мелкий, ему положено паясничать! Не знаете, что ли?

— Я… не знаю. А пузыри он зачем пускает?

— Да скучно ему с вами, тут не только пузыри пускать начнешь!

Повисла пауза.

— Ты вообще помнишь, с кем разговариваешь?

— Так это правда! Что ж мне, молчать?

Повисла короткая пауза, а затем мужчина спросил: