Ливония (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 35

Ганзейский когг

Глава 18

Событие пятидесятое

Вот, что значит, не подготовиться. Ведь Боровой в Ленинграде десятки раз был и потом в Санкт-Петербурге тоже бывал на всяких учёбах и семинарах, и прочих повышениях квалификации. На экскурсии в отреставрированные Петергофы и разные Пушкины возили, а вот в Выборге не был. И представлял он себе, когда называли люди замок в Выборге что-то типа Кремля. Замок стоит на невысоком холме и стены зубчатые по периметру. Нда. Всё так и есть. За одним исключением. Замок построен на острове. Он соединён мостом, но это с какой стороны не смотри — остров. И мост не прямой к замку, а прямой мимо замка, а от него своротка. Так мало того. Последний регент Швеции Эрик Аксельссон Тотт окружил город, выросший на полуострове перед замком, каменной стеной с 9 башнями и 2 бастионами, земляным валом и рвом, наполненным водой. Старый замок при этом превратился в тыловую позицию крепости.

Теперь стало понятно Юрию Васильевичу, почему русские в реальной истории в следующем году не смогут взять ни город, ни тем более, замок. Это невозможно взять, имея даже «Павлинов» десяток. Только осада, так тоже не просто, там выход в море и замок могут снабжать по воде, да и рыбаки чего поймают. Селёдку там сетями окутают — запутают.

И нет у Юрия Васильевича ничего даже рядом с калибром «Павлина». Этот монстр… Ну если «Павлин» — это ОН, а если пушка, то она имела массу ствола в 1020 пудов (17 тонн), калибр в 15 пудов (600 мм). А у него две малютки калибром 130 мм. И шестьдесят крохотулек калибром 100 мм. А, есть ещё один миномёт, там 120 мм. Всё вместе по весу меньше одного «Павлина». Тьфу, ещё и утопили одну пушку, теперь их пятьдесят девять.

Выгрузились они с кораблей в пяти верстах от Выборга к юго-востоку и сразу на местных наткнулись, которые убежали и тревогу подняли. Нужно было ожидать супостата. Боровой потешных и сотню из роты Матвея Ильича Коробова отправил в дальнюю разведку, а вторую сотню Матвея Ильича и всю роту Кострова поставил в охранение.

Стрельба на пределе слышимости возвестила, что Егорка с Коробовым наткнулись на врага. Юрий Васильевич им приказал перед рейдом, чтобы не геройствовали и людей просто так не клали из-за своего желания побабахать.

— За каждого ратника спрошу! — пригрозим атаманам этим князь Углицкий на прощание. Покривились богатыри. Чего по сто раз одно и тож. Не дети чай, — Я вас знаю, вы рожи не корчите. Хоть малейшая опасность будет, возвращайтесь под прикрытие артиллерии. Мы фальконеты первыми снимем с коггов и установим на станины.

И вот стрельба.

— Андрейка, сбегай к Кострову, скажи пусть половчее двух ратников отправит, понять мне нужно, чего там стреляют, — отправил Боровой сурдопереводчика и лекаря к расположившимся чуть в стороне поместным.

Сам Юрий Васильевич продолжил заниматься разгрузкой кораблей. Если затащить восьмисоткилограммовую дуру на когг не просто, то спустить на необорудованный причалами и подъёмными кранами берег ещё тяжелее. Приходилось сначала в лодку перегружать, а потом опрокидывать ствол в воду у самого берега и оттуда канатами вытаскивать. Лебёдка-то одна, её с огромным трудом за время путешествия по Неве и потом к Выборгу удалось приспособить рядом с мачтой корабля. Криво-косо получилась, но ствол чуть не тонный смогли спустить. А пушкари кричат руками машут, чуть в море не прыгают, как же, их гордость да в холодную солёную воду.

— Протрите, маслом смажьте и снова протрите! — рыкнул за схватившегося за голову главбомбардира Костина Боровой, — Предложи другой способ!

Андрейка появился вместе с Егоркой. Богатырь ехал на богатырском коне. Щуплый Андрейка тоже… на богатырском. Где успели такими мощными конягами разжиться? Явно не крестьян обнесли.

Завязалась переписка, благо Андрейка под боком. Потешные повстречали шведскую разведку. Те, видимо, заметили когги и решили проверить, чего это они не к порту подошли, а в сторонке якоря бросили. Десять всадников было. Теперь десять коней есть.

— А язык? — не больно обрадовался победе Юрий Васильевич. Они ещё разгрузиться не успели. Снаряды, мины, гранаты, порох, всё ещё на кораблях.

— Есть. Он никакого языка кроме шведского не знает, — Коноплёв махнул рукой куда-то за спину.

— Ладно, продолжайте разведку. Есть у нас толмачи.

Только Егорка ускакал, как с той стороны опять выстрелы раздались. Опять на пределе слышимости. Андрей тут же к коню бросился.

— Стой, раз, два. Ну, его. Сами доложат. Пойдём поспрошаем языка. Скажи, чтобы его на корабль, где мы плыли перевезли. Я скоро там буду. Густав Бергер знает и шведский и латынь. — Андрейку пришлось задействовать, так как брата Михаила всё же умудрились простудить. Столько прошли по рекам почти всегда мокрые, а тут на корабле вполне сухом закашлял. Зайцев его порошками и отварами накачал и оставили нежиться монаха в перинах в капитанской каюте на «Фортуне».

Плюх. Едрид — Мадрит. Ствол утопили. Опять! Хорошо хоть не статридцатимиллиметровый, те оба уже на берегу маслом мажут. Стамиллиметровый утопили. Второй уже. Ну тоже жалко. Тут глубина, не достать. Картину эту душещипательную они с Андрейкой и шведом пленным с перемотанной рукой — ранен в неё, вместе наблюдали, подплывая на попутке к коггу, за очередной партией снарядов лодья шла, на неё и «напросились». Шеф, мол, подбросишь до города, тьфу, до когга.

— Верёвка перетёрлась, — рожа у пушкаря красная и кровь носом хлещет. Уже получил от старшего по сопатке.

Густав Бергер на крики и вопли вышел, тоже теперь на палубе, и как истинный патриот земли русской тоже на пушкаря покрикивает. Смотрится весело. Не, так-то пушку жалко. Но как шведы русских ругают за утрату орудия, которое по ним стреляло и должно было дальше стрелять — весело.

В каюте адмирал новенький что-то долго рассказывал Андрейке, а тот строчил. У пацана сложная сейчас задача. Бергер ему рассказывал на латыни шведскую легенду, а писарчук сурдопереводчик записывал её на русском и не на старославянском, а на русском двадцатого века. Без еров, и не одним сплошным текстом, а с разрывом слов. Ну, и другие буквы изменяя, без фит и ижиц.

Это легенда про того самого Фенрира — огромного волка. Этого кусочка Боровой не слышал. Когда Густав узнал, что верёвка, взятая у него взаймы, перетёрлась и стволу пипец теперь, то кричать перестал и стал оправдываться. Мол, даже цепь, что сковывает огромного волка Фенрира может порваться, чего уж о верёвке говорить. А вы знаете, принц, из чего сделана была цепь этого чудовища.

— Нет. Из мифрила?

— Не знаю, что такое мифрил, а цепь была сделана…

Ну, вот сейчас Андрейка и строчит.

Боги Фенрира побаивались «злую собаку» и решили связать его цепями, но все попытки заковать его провалились: Фенрир разрывал цепи, словно они были из соломы сплетены. Тогда боги обратились к карликам (дварфам), мастерам кузнечного искусства, с просьбой создать неразрывные узы. Так родилась цепь Глейпнир — гладкая и лёгкая, как шёлковая лента, но неразрывная. А сделали её коротышки из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил (в древности сухожилиям приписывали свойства нервов), рыбьих голосов и птичьей слюны. Всё это гномы забрали и теперь ничего такого в мире нет.

На глазах Фенрира асы демонстративно пытались разорвать цепь, но безуспешно. Тогда они стали предлагать Фенриру разорвать цепь, уверяя, что только он такой могучий сможет справиться с этим. Если же он разорвёт цепь, то они обещали его отпустить. Фенрир согласился, но выкатил условие, что один из асов вложит руку ему в пасть в залог того, что всё будет без обмана. Тюр вложил правую руку в пасть волка. Волк не смог разорвать Глейпнир: чем больше он рвался, тем сильнее цепь врезалась ему в тело. Так был связан Фенрир, а Тюр лишился правой руки.