Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 19

6. Дана. Ночные беспорядки

Врачи увели Пифагорыча домой, в сторожку, Добробой пошел к нему ночевать, Ширяй так и не появился — наверное, отправился к своим друзьям-студентам. Миша спал, и должен был проспать не меньше часов трех-четырех. Млад не хотел оставлять его одного, но время шло к полуночи, а он так и не зашел к Дане. А сегодня ему невыносимо хотелось ее увидеть.

Дана была удивительной, совершенно удивительной и неповторимой женщиной. С самого начала. Когда-то она стала единственной девушкой — студенткой университета. А потом — единственной женщиной-профессором — читала лекции по праву.

Она очень хорошо одевалась, как боярыня. Многие считали худобу ее недостатком, но для Млада она была хрупкой. Ее руки напоминали ветви березы — такие же длинные и гибкие. Она вся напоминала березу — тонкую и высокую. А лицо… Млад всегда находил ее лицо очень красивым, хотя кто-то мог бы с ним и не согласиться. Особенно ее глаза — огромные, с длиннющими черными ресницами, такими пушистыми, что казались ненастоящими. И короткий нос, и маленькие, как будто припухшие, губы…

Она и принадлежала ему, и не принадлежала. Он не мог этого понять. Он трижды звал ее замуж, но она неизменно отвечала:

— Чудушко мое… — и кашляла, — за кого замуж? За тебя замуж? Два профессора — это слишком для одного дома. И потом, куда ты денешь своих учеников? Или они будут держать нам свечки? Нет, Младик, замуж я не хочу. Тем более — за тебя. Ты совершенно не приспособлен к жизни. И я тоже.

Сама она считала, что у нее мужской характер — недаром она столько лет работает рядом с мужчинами. Но Млад почему-то думал, что она какая-то незащищенная, слабая… Ее нарочитая грубость — напускная, прикрывающая неуверенность в этом враждебном для женщины мире мужчин. Ему хотелось ее опекать, заботиться о ней. Он всегда удивлялся, почему она выбрала его? Из всего университета, из всех профессоров, из тысяч мужчин, достойных ее и по уму, и по характеру, она выбрала именно его. Это и льстило ему, и пугало, и вызывало желание соответствовать.

Они больше десяти лет были вместе: Дана и этим отличалась от других женщин, она совершенно не боялась, что станут о ней говорить, и Млад ночевал у нее, когда ему вздумается, и приходил открыто, не прячась и не озираясь по сторонам.

Прислушиваясь к сопению Миши в спальне, Млад надел валенки на босу ногу, накинул на плечи полушубок и потихоньку выскользнул за дверь.

Дом Даны стоял на другом конце профессорской слободы, метрах в пятистах от дома Млада, и он пожалел, что не надел треух — за пять минут, казалось, уши покрылись инеем. Университет потихоньку успокаивался: гасли огни в факультетских теремах, вместо гомона множества голосов раздавались отдельные пьяные выкрики, драки прекратились. Млад прошел мимо терема выпускников: наверху горел свет — для студентов-татар, похоже, опасность миновала.

Конечно, Дана уже спала. Млад долго думал, прежде чем постучать в темное окно: а стоит ли ее будить? Но она услышала его стук сразу, будто ждала его, зажгла свечу и отодвинула засов.

— Я сразу догадалась, кого леший принес ко мне в столь неподходящее время… — проворчала она, пропуская Млада в дом. Он очень любил смотреть на нее, когда она в одной шелковой рубашке: помятая, сонная, теплая. Особенно, если горела всего одна свеча.

— Я тут привез тебе кое-что… Я в Новгороде сегодня был, и вот, привез… У меня просто времени не было раньше…

— Не гунди. Опять шапку не надел? Сначала погреем уши, а потом поговорим… — Дана поставила свечу на стол, подняла тонкие руки и положила их ему на уши, — холодные уши.

Она приподнялась на цыпочки и дохнула ему в ухо — горячо и приятно.

— Я ненадолго совсем, пока Миша спит…

— Ага, — она дохнула ему в другое ухо, — теплей?

— Теплей, — он улыбнулся, — я чай привез. Хороший чай, из Индии. Смотри, какой красивый.

Млад вытащил из кармана коробок из тонкой соломки с инкрустацией.

— Ты — умница, — Дана подхватила коробочку, — ставим самовар. Не сомневаюсь, ты пришел поговорить.

— Ну… я не только… Я… просто…

— Ага, — она хохотнула и начала наливать в самовар воду, — давай. Оправдывайся.

— Хочешь, я сам самовар поставлю? — спросил он, подойдя к ней поближе, — не пачкай руки…

— Нет, не хочу, — она опустилась на корточки, заряжая самовар березовыми углями, — ты не можешь сделать и такой простой вещи без приключений.

Млад опустил голову: в прошлый раз он действительно забыл налить в него воды. А Дана рук вовсе не пачкала, складывая угли в самоварную трубу тонкими щипцами.

— Чудушко… — она обняла его за пояс и потерлась щекой о его бок, — ты создан не для самоваров. Неужели ты действительно не подписал грамоту, как болтает весь университет?

— Действительно, — Млад пожал плечами, не понимая, осуждает она его или нет.

— Вот за это я тебя и люблю, — Дана поднялась и вставила самоварную трубу в печную вьюшку, и Млад снова не понял, шутит она или говорит всерьез.

— Понимаешь, это были не мои видения. Мне почудилось, будто кто-то нарочно показал мне их. И я не стал подписывать.

— Я думаю, тебя после этого в покое не оставят… — Дана посмотрела на него искоса.

— Уже.

— Да? Так быстро?

— Ага. Ректор вызвал меня к себе — я еще из Новгорода не вернулся. Велел завтра на вече подписать грамоту и повиниться.

— Да ты что? — Дана присела на лавку у стола и подняла удивленные глаза, — что, прямо так и сказал?

— Ага. Сказал, не Белояр дает деньги университету…

— А… а ты что? И сядь, наконец, я не могу задирать голову.

Млад присел напротив нее:

— Я уже решил. Если из-за меня университет лишится денег, я не могу… понимаешь? Это, получается, не только мое дело. Я завтра же уйду из университета, чтоб никто больше не пострадал. Возьму ребят, поеду к отцу… Если уж они решили объявить меня лазутчиком татар, то ректору не придется меня защищать и подставлять университет под удар, понимаешь?

— Только глупостей не делай, ладно? Какой из тебя лазутчик? Ты в зеркале-то себя видел? — Дана усмехнулась и недовольно сложила губы, — и не вздумай никуда уезжать! Никто университет без денег не оставит, это не так просто. Слушай больше, что тебе ректор говорит! Девять десятых денег университету платит Новгород, и решает такие вопросы не дума, а посадник. Да, одну десятую нам жертвуют бояре, но без нее мы не обеднеем, так и запомни. Университет тебя защитит, никто не посмеет взять тебя под стражу без грамоты ректора, если им вообще придет такое в голову. Так что выбрось это из головы, понял? Герой нашелся… Решил он…

— Послушай, но не могу же я прятаться за чужими спинами? Подумай сама, ну как я могу?

— А ты не прячься за чужими, ты прячься за своими, хорошо? С чего это ты вдруг взял, что университет — это чужие спины?

— Ну… Это мое дело, только мое…

— Нет. Это не только твое дело. Слышал, что творилось сегодня в университете? Твоя заслуга, между прочим. Без тебя поискали бы наших татарчат и успокоились. А тут — до драк спорили, виноваты татары или нет.

— А ты считаешь — виноваты? — Млад поднял голову.

— Мне, если честно, совершенно все равно. По закону ваша грамота никакой силы не имеет, и неважно, подписал ты ее или нет. И не имела бы, даже если бы ее подписали сто волхвов.

— Нет, я имею в виду — не по закону. Ты сама как считаешь?

— Я никак не считаю. Мне никто не доказал ни их вины, ни их невиновности. И какой может быть разговор?

— Ты говоришь, как профессор-правовед, — улыбнулся Млад.

— А как я, по-твоему, должна говорить? Как баба из Сычевки? — она засмеялась, — я надеюсь, ты меня послушаешь и никуда не поедешь. Кроме ректора, в университете довольно законников, чтоб ты чувствовал себя спокойно. И это вовсе не чужие спины, как ты говоришь. Расскажи лучше, как себя чувствует твой Миша.

— Ты знаешь — лучше, — Млад улыбнулся, — только… мне кажется, он будет темным шаманом. Придется искать ему другого наставника. Жаль, конечно. Я за эти четыре дня к нему привязался. Уже думал, как мы станем подниматься наверх вчетвером. Никогда не поднимал наверх сразу троих.