Крик ночной птицы - Литвинова Дарья - Страница 5

– У нас ЧП. Заложники на Труда, двенадцать, – не по форме доложил дежурный. – Две несовершеннолетние девочки. Угроза жизни.

– Какие еще заложники? – не понял заместитель начальника РОВД Рогов. Он только что закончил доклад по убийству, совершенному несовершеннолетними, и не сразу переключился. – Где?

– Труда, двенадцать, третий этаж, – повторил Миронько. – Мужчина с ножом стоит на балконе, держит девочку, угрожает ее убить. Вторая девочка, по словам соседей, в комнате.

– Твою мать! Что требует?

– Пока ничего.

– СОБР вызвал?

– Так точно. И два наших наряда поехали, Кожин уже на месте, ведет переговоры.

– Из Кожина переговорщик… – Тут Рогов лукавил, как бы заранее снимая с себя ответственность: ведь не он послал туда майора. На самом деле если кто из его отдела и мог достучаться до подобных преступников, то это Кожин и, пожалуй, оперуполномоченный Горин. – Ладно, держи меня в курсе.

На Труда, 12, собралась огромная толпа; любопытствующих полиция немного оттеснила, и непосредственно под балконом стояли два экипажа ППС, майор Кожин и подполковник СОБРа Ханин. Полуголый мужчина на третьем этаже, потрясая здоровенным тесаком, орал собравшимся, чтобы они разошлись. Маленькая девочка, которую он прижимал к себе, беззвучно плакала, даже не пытаясь сопротивляться. Мужчина явно был не в себе, и его состояние становилось все опаснее. Счет уже шел на минуты.

…Было очередное пятнадцатое число месяца. Срок очередного платежа по алиментам на двоих детей. И очередные беззвучные, чтобы не испугать дочек, рыдания в ночной кухне, по стенам которой изредка скользит свет фар проезжающих мимо автомобилей.

Куда они едут в час ночи, интересно?..

Женя вытерла полотенцем слезы и поднялась из-за стола. Спать осталось меньше четырех часов, а силы нужно экономить – и так сколько потрачено на попытки держать лицо на почте, когда Анна Михайловна, сочувственно глядя на нее, покачала головой: денежного перевода нет.

Долги за электричество. Задолженность перед родительским комитетом на подарки учителям к Восьмому марта. У Алиски порвались единственные сапоги, Маринка три года ходила с портфелем, который ей достался от соседского Никитки: с затертыми изображениями роботов, плохо застегивающейся «молнией» и постоянно рвущимися лямками; в восьмом классе взбунтовалась, перестала носить учебники вообще, пока Женя не купила в кредит приличную сумку. Неделю назад Алиска отказалась идти в школу, потому что единственная из класса не сдала на посещение музея и какие-то там юбилейные значки. Мелочи. Но какая сумма вырастает из этих мелочей для нее, работницы пивоваренного завода, стоящей на конвейере и получающей ровно столько, сколько позволяет ходить не босиком и не голышом, мыть голову шампунем и худо-бедно жить в своем разваливающемся домике… Отец детей ушел восемь лет назад к красавице по имени Ира и вычеркнул из своей жизни не только жену: денег от него семья не видела уже долгое время. «Ладно! – Женя хлопнула себя по коленям и неловко поднялась. – Как-нибудь… перебедуем… спать. А завтра наберусь сил и позвоню ему…» Она до сих пор помнила свой визит в службу судебных приставов.

– У него задолженность больше трехсот тысяч, – говорила Женя, глядя на пристава непонимающими глазами. – Неужели нет способа как-то заставить его хоть немного заплатить?

– Евгения Петровна, вам же объяснили: он официально оформил справку об инвалидности второй группы, работает по мере своих сил, мы не можем удерживать больше, чем удерживаем сейчас.

– Да как же инвалид, когда он день через день на своей машине грузы перевозит?!

– А вам откуда это известно? – прищурился пристав. Женя пожала плечами. – Официально он инвалид.

– Да какой он инвалид?!

– Евгения Петровна! – Голос пристава стал жестче. – Я вам все объяснил. Гражданин Зворыкин не способен в настоящий момент выплачивать алименты в большей сумме, чем мы удерживаем. Тем более, я так понимаю, практически ежемесячно он передает через своего брата сумму денежных средств в размере… – Он сверился с записями. – В размере от двухсот рублей до трехсот.

Женя от неожиданности уронила носовой платок.

– Извините, – глухо пробормотала она, наклоняясь за платком и выпрямляясь, – двести рублей на двоих детей в месяц, да еще и не каждый – это… алименты?

– А что, – подала голос сидевшая в дальнем углу приставша, до этого разговаривавшая по телефону, – тоже деньги. Некоторым вообще не платят.

Женя обернулась. Эффектно уложенные крашеные волосы с мелированием, светло-розовые ногти с блестящими стразами. Она знала, сколько стоит такой маникюр: чуть больше, чем бывший муж передает на своих дочерей за год. «Тоже деньги…»

– А может быть… к уголовной ответственности его привлечь? Припугнуть… – безнадежно сказала она, вставая со стула.

Пристав пожал плечами.

– Ваше право, пишите заявление. Только состава преступления мы не докажем, а он и по двести рублей платить перестанет…

…Из здания Женя вышла настолько разбитой морально, что едва доковыляла до ближайшей скамейки в парке, опустилась на нее и разрыдалась. Впервые за столько лет она плакала на людях: оттого, что все ее усилия разбиваются о каменную стену непонимания, что она не может и не сможет ничего дать дочерям и что сама она бесполезный и никчемный человек. Отчего-то снова вспомнились стразы на ногтях приставши. «Тоже деньги…»

Именно в этот день она познакомилась с Жорой Пасюковым. Он недавно вышел из тюрьмы, о чем сразу честно рассказал; также он сказал, что ему негде жить, а еще – дал Евгении денег. И выслушал ее сбивчивый рассказ о том, что она устала перебиваться от зарплаты до зарплаты и унижаться, прося мужа помочь. «Ты больше не будешь у него просить, – уверенно сказал Пасюков. – Я тебе помогу».

С тех пор он поселился в квартире Евгении; поначалу жить стало действительно легче: в холодильнике появилось мясо, Алисе купили две пары обуви, а Маринке – костюм и сумочку; Женя перестала считать копейки. И когда Пасюков спустя полгода начал пить, Женя закрыла на это глаза. Закрыла глаза, когда он первый раз поднял на нее руку. Когда разбил зеркало и бегал с осколком по квартире в поисках ее спрятавшегося любовника.

…А сегодня ей позвонили из полиции и сказали срочно приехать домой. С вечера Пасюков был трезвым и собирался на работу. Что там стряслось…

Алисе было страшно, как никогда в жизни. После неожиданного сильного удара она отлетела к дивану, больно ударилась спиной и некоторое время лежала так, хватая воздух ртом, восстанавливая дыхание; в это время в сознании отпечатывались картинки: отчим хватает худенькую невысокую Маринку, она визжит, он дает ей хлесткую пощечину; выбегает на балкон, приставляет к горлу сестренки нож; кричит что-то; его голова трясется; рядом с его ногой – пустая бутылка. Все случилось неожиданно. Они вернулись из школы; им было весело, потому что впереди намечались выходные у бабушки; сестры не ожидали, что отчим будет дома, поэтому не смогли вовремя перестать смеяться. Отчим был пьян, грязно обматерил их, а когда они испуганно затихли, вдруг вылетел из кухни с ножом и с силой, кулаком в висок ударил Алису. Она, наверное, ненадолго теряла сознание. Голова болела невыносимо. Девочка попробовала тихонько встать; сквозь шум в ушах возвращались звуки.

– Я сказал: уходите все к черту! – надрывно орал отчим с балкона. – Уходите!

– Убери нож, – спокойным голосом отвечал снизу Кожин. Он знал, что СОБР уже проник в дом через окна второго этажа. – Отпусти детей, и расходимся.

– Разошлись быстро!

Поведение непредсказуемо; причина такого поведения – майор склонялся к белой горячке, специалист рядом говорил о возможном обострении психического заболевания. Так или иначе, нож был у горла девочки, любое неосторожное движение – на руках труп. Конечно, после этого с Пасюковым церемониться уже никто не будет, но приносить в жертву ребенка – не выход.