Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 44

Третий день я пытался понять, какой на вкус жареный кабан. Судя по тому, как причмокивали за столом северные лорды, — божественный. Для меня же он оставался куском прессованного картона, щедро сдобренного пеплом. Впрочем, как и все остальное: вино казалось подкрашенной водой, хлеб — сухой глиной. Мой внутренний гурман, кажется, сдох первым, тихо и без почестей. Началось в колхозе утро.

Орлиное Гнездо, еще недавно бывшее логовом главного гада, превратилось в гудящий улей — временную ставку Легата, штаб-квартиру Северного Союза, мою личную пятизвездочную гостиницу с элементами тюрьмы строгого режима. Покои, чтоб их, выделили царские. Кровать была такая, что на ней можно было в футбол играть взводом карликов, а гобелены на стенах, изображавшие какую-то особо кровавую охоту на грифона, стоили, наверное, как все мое бывшее баронство вместе с крепостными. Вот только за дверью круглосуточно маячил шкаф с антресолями в имперской ливрее, а под окнами маршировал почетный караул. Не охраняли — пасли.

Вытащенные мной из той мясорубки лорды теперь кланялись в пояс, хотя в их глазах плескался животный ужас — будто я не спаситель, а их личный проктолог, пришедший на внеплановый осмотр. Кривозубов гнулся ниже всех, аж хрустело, — точно что-то задумал, падла. Рыжий же из Лисьих, наоборот, смотрел слишком прямо, пытаясь прощупать, насколько я себя контролирую. Всех этих надо держать на коротком поводке. Спаситель Севера. Герой. Мать его. Не герой, а бомба с часовым механизмом — вот кем я себя ощущал. Трогать боятся, но и выбросить жалко. А ну как пригодится еще разок?

А бомба, между тем, тикала. «Голод», утоленный тем ублюдком из Ордена, оказался не голодом, а легким перекусом. Теперь он вернулся, злой и требовательный. Под ребрами разверзлась не просто пустота, а активная, пожирающая черная дыра, высасывавшая из меня тепло, силы и саму жизнь. По утрам на толстых, узорчатых стеклах моих покоев выступал иней, хотя в камине весело трещали дрова. Старые механические часы на каминной полке, гордость рода Орловых, в моем присутствии начали безбожно отставать, будто само время рядом со мной замедлялось.

— Зафиксировано падение твоего боевого духа. Это снижает эффективность, — прозвенел в голове ее голос, в котором знакомые подростковые нотки теперь смешивались с холодным, машинным бесстрастием. — Может, съешь кого-нибудь? Вон тот толстый, в фиолетовом… расчет… его энергетический потенциал на семнадцать процентов выше среднего. Будет питательно.

«Отставить каннибализм, — мысленно я отмахнулся. — Мне еще с этими батарейками как-то союз строить».

— Нелогично, — безэмоционально ответила Искра. — Устранение слабых звеньев повышает общую прочность цепи.

Чтобы не сойти с ума от этого внутреннего скрежета и советов моего личного дьяволенка, я зарылся в работу. Голицын, этот хитрый, как сто лис, лис, с радостью предоставил мне все, что мы выгребли из цитадели Ордена, и все бумаги покойного Аристарха. Мои покои превратились в штаб аналитического отдела, состоящего из одного меня: пергаменты, свитки, зашифрованные донесения и, конечно, главный приз — толстенный гроссбух. Я искал в них не сокровища или имена. Я искал структуру. Логику. Слабые места в этой дьявольской машине, которая чуть не сожрала нас всех.

Только эта работа и отвлекала. Пока мозг был занят взломом очередного шифра, ему было некогда думать о собственной физической оболочке, медленно, но верно превращающейся в плохую голограмму. Анализируя отчеты о поставках, сопоставляя маршруты караванов, выискивая нестыковки в бухгалтерских книгах, я снова становился собой — аналитиком, а не ходячей аномалией. Однако цена за каждую минуту такой ясности была непомерно высока.

«Тюремщик».

Слово, брошенное Искрой на прощание в той проклятой цитаделе, засело в башке, как ржавый гвоздь. Не артефакт. Тюремщик. Клетка, запертая изнутри. Все эти дни, ковыряясь в бумагах Ордена, я искал не их лидеров. Я искал его. Любое упоминание, любой намек на того, кто сам стал своим замком. И ничего. Пустота. Будто его и не существовало.

В дверь тихо постучали.

— Войдите.

В комнату проскользнула служанка, молоденькая девчушка, испуганная до икоты. Поставив на стол поднос с ужином — опять кабан, чтоб его, — она отпрянула, когда серебряный кубок в ее руках вдруг покрылся тончайшей сеточкой ледяных узоров. Со звоном уронив поднос, девчонка взвизгнула и, не поднимая глаз, пулей вылетела из комнаты. Я посмотрел на дымящееся на полу мясо, на лужу вина. И ощутил лишь сосущий холод под ребрами.

«Анализ состояния носителя. Зафиксировано падение структурной целостности физической оболочки на ноль целых, восемь десятых процента за последние сутки, — сообщил мой внутренний компьютер. — Рекомендую найти источник питания».

«Я понял, — прошипел я сквозь зубы, глядя на свою руку, которая на мгновение стала почти прозрачной. — Спасибо, кэп».

Отвернувшись от этого бардака, я снова уставился в разложенные на столе карты Мертвых Гор. Где-то там, в этом белом пятне, сидел тот, кто был моим единственным шансом. И я был почти уверен, что он тоже ищет меня. Только вот кто кого найдет первым — большой, мать его, вопрос.

Не успел я толком насладиться картиной разлитого по полу вина, как дверь снова распахнулась. На этот раз без стука. На пороге застыл один из гвардейцев Легата — рожа кирпичом, эмоций ноль.

— Ваша светлость, — отчеканил он, стараясь не смотреть на устроенный мной бардак. — Господин Легат срочно вызывает вас на совет. В Малом тронном зале.

Срочно. Ну конечно. У этого старого лиса все всегда срочно, особенно когда ему скучно. Молча мотнув башкой, я подхватил со стула свой меч и двинулся следом. Шел и думал: что еще стряслось? Очередной лорд решил, что ему мало заплатили за лояльность? Или Валериус прислал мне поздравительную открытку с проклятием?

Малый тронный зал оказался той еще конурой, где Орловы, видимо, обсуждали дела, не предназначенные для широкой публики. В кресле, как паук в центре паутины, восседал Легат Голицын. Рядом, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, стоял Ратмир, мрачный, как грозовая туча. Рожа у воеводы была цвета старого пергамента, но держался он скалой. И был еще третий. Увидев его, я аж притормозил. Началось в колхозе утро.

Елисей.

Только уже не тот зашуганный паренек, которого я оставил в своем баронстве. Передо мной стоял молодой, уверенный в себе маг: добротная, расшитая серебром мантия рода Шуйских, гладко выбритый подбородок, а в руке — новый посох из полированного тиса, увенчанный пышущим силой кристаллом. Парень выпрямился, повзрослел. На смену мальчишеской угловатости пришла стать. Похоже, после моего «повышения» Шуйские пригрели перспективного кадра. Логично.

— Барон! — он просиял, как медный таз на солнце, и шагнул мне навстречу. В его глазах плескалась неподдельная, щенячья радость. — Я так рад вас видеть! Я знал, что вы…

Осекшись на полуслове, он замер в паре шагов. Его счастливая улыбка медленно сползла с лица, как подтаявшее мороженое. Он был магом. Он не просто видел — он чувствовал. Его зрачки расширились, по лицу пробежала тень, будто он наткнулся на невидимую, ледяную стену. На мою ауру. Его собственное магическое поле, теплое и живое, инстинктивно съежилось, как кожа на морозе. Радость на лице сменилась сначала недоумением, потом — тревогой, а затем и откровенным, плохо скрываемым страхом. Он смотрел не на своего героя-наставника. Он смотрел на ходячую аномалию, на дыру в реальности, излучавшую могильный холод.

— Маг Елисей, — вмешался Легат, с хищным любопытством наблюдая за этой сценой. Его голос был гладким, как шелк. — Вы работали с бароном. Объясните Совету, как его… методы… соотносятся с канонами имперской магии?

Елисей вздрогнул, оказавшись между молотом и наковальней.

— Я… господин Легат… методы барона Рокотова всегда были… неортодоксальными, — он сглотнул, подбирая слова и не сводя испуганного взгляда с моего меча. — Он видит магию не как искусство, а как… механизм.