Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 20

Я не ушел в сторону — я шагнул навстречу. В последнее мгновение развернув корпус и пропустив лезвие мимо, я оттолкнулся от пола. Мой сапог врезался в гладкую, отполированную сталь плеча атакующего — неожиданная для него, но единственная для меня точка опоры.

Мир сузился до туннеля. Грохот боя, крики Ратмира за дверью, звон в ушах — все исчезло. Через развороченный стол, сквозь облако щепок и бумаг, я летел прямо на него. На главную цель.

Аристарх, полностью поглощенный противостоянием с Ариной, заметил меня лишь в последний момент. В его мертвых глазах мелькнуло удивление, смешанное с презрением к идиотской, самоубийственной атаке того, кто секунду назад ползал по полу, как таракан. Он даже не попытался защититься. Зачем?

Я не замахивался. Не бил. Сжав рукоять Искры до побелевших костяшек, я направил меч вперед. Не лезвием. Не сталью. Всю свою злость, волю к жизни и отчаяние этого проклятого мира я спрессовал в один-единственный, невидимый, но абсолютно реальный… тычок. Мой кулак, сжимающий меч, врезался ему прямо в солнечное сплетение — в ту самую точку, что нашла Искра.

«Контакт! Выброс концентрированной кинетической энергии в уязвимую точку! Нарушение системного баланса… критическое!» — заорала она у меня в голове.

Аристарх не закричал от боли — он взвыл. Высоким, срывающимся визгом, полным шока и нечеловеческой ярости. Черное марево вокруг него не просто погасло — оно схлопнулось внутрь, втянулось в его тело, как в черную дыру. Его выгнуло дугой, тело забилось в диких, неестественных конвульсиях, прежде чем он мешком осел на колени с безвольно повисшей головой. Машина сломалась.

Давление мгновенно спало. Тяжело выдохнув, Арина, не теряя ни секунды, выбросила руки вперед. С ее пальцев сорвались золотые нити и, как живые змеи, оплели парализованного Аристарха, пригвоздив его к полу.

Четыре телохранителя замерли, как по команде. Связь с хозяином оборвалась, превратив их в кукол с обрезанными нитками. Мгновение они тупо смотрели на своего поверженного бога, а затем их двуручные мечи с оглушительным лязгом один за другим упали на пол. Концерт окончен.

Мы работали быстро, как слаженная бригада грузчиков: пока Арина приводила в чувство двух оставшихся на ногах истуканов, я уже рыскал по столу. Вот она, цель нашего визита. Толстый, обитый черной кожей гроссбух, тяжелый, как чугунный мост. Я схватил его, прижимая к груди, как родного. Победа. Чистая, красивая, невозможная. Дело сделано, можно и за премией.

— Уходим! — скомандовал я, поворачиваясь к двери.

И в этот момент тишину разорвал смех. Тихий, булькающий, клокочущий. Смеялся Аристарх, лежащий на полу и опутанный золотыми нитями. Он поднял на нас голову, и в его глазах плясало безумие.

— Глупцы, — прохрипел он, и с его губ потекла тонкая струйка черной слюны. — Вы думали, это мой дом?

Он дико, радостно рассмеялся.

— Это алтарь. А вы… вы — жертвы.

В ту же секунду по стенам, полу и потолку, там, где были лишь тени, вспыхнули руны — не сигнальные, не защитные. Кроваво-красные, уродливые, они пульсировали, как вены на теле больного. Выломанную нами дверь затянуло такой же красной, дрожащей пеленой. Мы снова оказались в ловушке.

Комната начала стремительно наполняться мертвенно-бледным, призрачным, фосфоресцирующим светом. Он не грел — он высасывал тепло и силы. Ноги стали ватными, а в голове нарастал гул. Мы только что выбрались из мышеловки, чтобы понять, что она была лишь приманкой в капкане побольше.

Глава 10

Кабинет на глазах превращался в филиал преисподней, причем в бюджетной комплектации — без огня и серы, но с очень паршивым освещением. Красные руны, змеями расползшиеся по стенам, не просто горели — они дышали. Медленно, в унисон с отвратительным гулом, который уже не столько слышался, сколько ощущался костями, будто кто-то включил гигантский сабвуфер на сверхнизких частотах.

Воздух, и без того не особо свежий, загустел, вязкий, как кисель. А этот их мертвенный, фосфорный свет… он не грел. Наоборот. Невидимым насосом из тебя выкачивали тепло — не из легких, а прямо из всего тела, из каждой клетки. Ноги сделались ватными, а в голове завелась шарманка, играющая одну и ту же унылую ноту.

— Что за… — начал было я, но слова застряли в горле.

Я скосил глаза на Арину. Вся ее боевая спесь, весь аристократический гонор слетели, как шелуха. Побелевшая, с вытянувшимся лицом, она стала похожа на восковую фигуру из паноптикума, а в глазах, устремленных на хрипящего на полу Аристарха, плескался такой первобытный, животный ужас, какого я не видел даже в Долине Пепла. И вот это, честно говоря, напугало меня больше, чем все руны вместе взятые. Когда твой личный детектор нечисти переходит с режима «тревога» на «полный капец», самое время начинать молиться. Если, конечно, знаешь кому.

— Жатва… Души… — прошептала она, и голос ее был тоньше паутины.

Отличное название. Туристический слоган для ада. Мы, значит, пшеница. А кто-то сейчас будет печь из нас хлебушек. Очень, блин, питательный.

«Концепция „жатвы“ определена. Сельскохозяйственный процесс сбора урожая, — с неподдельным научным любопытством встряла в моей голове Искра. — Не понимаю, при чем тут мы. Мы же не злаки».

«Заткнись, умница», — мысленно огрызнулся я.

На полу, опутанный золотыми нитями, которые под действием рун тускнели и истончались на глазах, снова рассмеялся Аристарх. Его булькающий, клокочущий смех был последним гвоздем в крышку нашего уютного гробика.

— Глупая девчонка… узнала, — прохрипел он, и с его губ потекла тонкая струйка черной дряни. — Это древнейший ритуал Ордена. Он вытягивает жизнь. Всю. Без остатка. А потом концентрирует ее… и передает им. Нашим Хозяевам.

Вот оно что, Михалыч. Значит, не просто в расход, а еще и на корм кому-то пойдем. Сервис, чтоб его. Все включено.

Не в силах оторвать взгляд от этой твари, Арина медленно покачала головой.

— Но для активации… нужна была добровольная жертва… кровь одного из слуг Пустоты…

— Именно! — взвыл Аристарх, и его тело задергалось в последних конвульсиях. — Вы сами привели жертву к алтарю! Сами принесли ее! Я — ключ! Моя смерть — это начало!

И тут до меня дошло — со всей унизительной, оглушительной ясностью. Нас не просто переиграли. Меня, с моим хваленым аналитическим умом, с моими тактическими выкладками, использовали как барана-провокатора. Это я сам привел коня, сам открыл ворота и сам же его прирезал, чтобы он взорвался. Весь мой гениальный план по «взлому» оказался частью их сценария. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только рублем этим была наша жизнь.

Вся наша победа, весь этот пот и адреналин, кувырки по кабинету и выбитые зубы — все было лишь прелюдией. Просто разогревом перед главным представлением. Мы не охотники, загнавшие зверя. Мы — мыши, с писком добежавшие до сыра в мышеловке и теперь с удивлением смотрящие, как пружина с лязгом опускается на их тощие шейки.

Гудение усилилось, а мир вокруг начал терять краски. Золото на эфесе Искры тускнело, багровый бархат на кресле становился серым, сама тень в углу перестала быть черной, сделавшись какой-то выцветшей. Ритуал высасывал не только жизнь — он высасывал саму реальность, превращая ее в блеклую, обесцвеченную фотографию.

Кажется это не тот бой, который можно выиграть. Это было начало растворения.

Растворение — слово-то какое подобрал, интеллигент хренов. На деле это было похоже на медленную посадку батарейки в старом телефоне. Сначала гаснет подсветка, потом он начинает подтормаживать, а в конце ты с тоской смотришь на черный экран, понимая, что все — кина не будет, электричество кончилось. Вот и из нас сейчас кто-то выдернул шнур питания. Из мышц уходила сила, а в голове вместо мыслей ворочалась вязкая, серая вата.

Первым посыпался Ратмир. И в этом была своя злая ирония. Он, самый здоровый и крепкий из нас, ходячая гора мышц и воинской чести, оказался самым лакомым куском для этой невидимой дряни. Мощный организм Ратмира был для «Жатвы» как шведский стол для голодного туриста. Лицо воеводы, и без того не отличавшееся румянцем, сделалось пепельно-серым. Дышал он тяжело, с хрипом, как паровоз на крутом подъеме. Сцепив зубы так, что под кожей заходили желваки, он пытался стоять прямо, но ноги его не держали. С глухим, утробным стоном, который воевода попытался скрыть за кашлем, Ратмир медленно, словно нехотя, опустился на одно колено. Его меч, так и не выпущенный из рук, воткнулся в пол, став последней опорой, последним костылем.