Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 43

Поэтому я прошёл через всю приёмную, где на диванчике дремал какой-то лохматый въюнош, очевидно секретарь. Не чинясь обозначил стуком своё присутствие и толкнул обитую чёрным дерматином дверь.

Капралов-Башиеский сидел на точно таком же диванчике и деловито перебирал какие-то листы. Оные листы валялись вокруг него повсюду — на свободном месте диванчика, на полу, на подлокотниках. Часть листов была небрежно, в порыве, смята.

Капралов-Башинский рассматривал следующий лист, плевался, лицо его мрачнело. Он злобно мял очередной лист и пулял его в корзину для мусора. Так как баскетболист из него был, видимо, так себе, то вокруг корзины образовалась довольно-таки внушительная горка из мятой бумаги. Что явно демонстрировало степень сердитости режиссёра.

— Орест Францевич, здравствуйте! — приветливо сказал я, — не сильно помешаю?

Капралов-Башинский увидел меня и лицо его чуть разгладилось:

— Какие люди! Иммануил Модестович! Как я рад вас видеть! Вы по делу или просто повидаться захотели?

— Да вот приказ же этот, — показательно вздохнул я.

— А Эллочка уже всё подготовила! — порадовал меня тот, — я знаю, что вы чертовски заняты перед поездкой в Югославию, вот и озадачил наших собрать быстренько всю информацию, чтобы не тратить ваше время…

— Замечательно! — расцвёл улыбкой я, — все бы так работали…

Я аккуратно сложил врученные мне Капраловым-Башинским листы и уже собирался уходить, как вдруг он сказал:

— Иммануил Модестович, а это правда, что у вас места остались в группе?

— В какой группе? — не понял я.

— Ну, которая едет в Югославию, — осторожно, словно большой кот на мягких лапках, заглянул мне в глаза он.

— А что вы хотели? — мест-то, конечно не было, да и я никого брать не собирался, но просто стало вдруг интересно.

— Да вот есть у нас один человечек, — засмущался Капралов-Башинский, — очень хороший человечек. Нужный.

— Чем интересный и чем нужный? — спросил я, уже жалея, что не пресёк этот разговор и теперь придётся думать, как выкручиваться, чтобы и нахлебника очередного не брать и Капралова-Башинского не сильно обидеть отказом.

— Это племянница жены Первухина, между прочим, — тяжёлым напряжённым шёпотом сообщил Капралов-Башинский и многозначительно посмотрел на меня.

Хоть я и был из другого мира и больше половины всех «нужных» людей этого времени совершенно не знал, но имя Заместителя Председателя Совета Министров СССР и по совместительству Председателя Госплана СССР, который входил в Бюро Президиума ЦК КПСС даже я слышал. Поэтому лишь скептически спросил:

— И что же, такой великий человек действует через какой-то второсортный театр? Позвонил бы напрямую Большакову, дал бы указание…

Капралов-Башинский, который явно обиделся на «второсортный театр», язвительно ответил:

— Я же сказал — это не его родная племянница, а его жены! Тем более тоже двоюродная.

— И что? — никак не мог взять в толк я.

— А жена у него кто?

Я молча пожал плечами — так далеко мои знания не распространялись.

— У него жена — зам в Гостресте «Оргрэс»… — он многозначительно посмотрел на меня и округлил глаза.

Но и это мне ничего не говорило. Я вернул недоумённый взгляд и поморщился.

Тогда Капралов-Башинский тяжко вздохнул и пояснил мне, словно малолетнему дебилу:

— Его жену зовут Амалия Израэлевна Мальц-Первухина!

Наконец-то я начал понимать:

— Еврейка…

— Тсссс! — испуганно шикнул на меня Капралов-Башинский и метнул встревоженный взгляд на дверь, — потому и вот так. За эту племянницу он напрямую просить не будет. Теперь понятно?

Я кивнул — мне было понятно. Единственное что — оставался открытым вопрос — а какое отношение эта двоюродная племянница жены имеет к театру Капралова-Башинского. Этот вопрос я ему и озвучил.

— Так она же учится в театральном! А у меня на практике! — замахал руками тот, — вот и попросили посодействовать, так сказать, по возможности.

Я только головой покачал — умеет же товарищ Капралов-Башинский прямо из воздуха создавать нужные связи. А вслух сказал:

— Конечно, Орест Францевич. Не беспокойтесь. Таким людям не принято отказывать. Что-нибудь да придумаем. Обязательно придумаем, — я задумался и сказал, — вот только как бы на неё посмотреть, так сказать, «в живом виде»? Может быть и роль ей какую-нибудь маленькую получится ввести?

— Ох, Иммануил Модестович! — расцвёл радостным гладиолусом Капралов-Башинский, — если это получится, то вы даже не представляете, какие преференции…

Он тут же одёрнул себя и испуганно на меня зыркнул — не услышал ли я. Но я услышал и терять преференции отнюдь не собирался. Поэтому довольно-таки жёстко сказал:

— А какие, кстати, за это будут преференции?

Капралов-Башинский сдулся, сердито посмотрел на меня и не ответил.

— Орест Францевич? — напомнил я о своём существовании.

Капралов-Башинский тяжко вздохнул и выражение его лица стало таким, как у моего соседа Кольки Пантелеймонова, когда ему запрещают есть перед обедом конфеты.

— Мне пообещали помочь с дачкой, — недовольно буркнул он под нос, так, что я еле-еле расслышал, — садовый участочек там небольшой такой. Не могу добиться, чтобы мне выделили именно там, где я хочу.

Я не стал спрашивать, где он хочет. Понятно, что не в Костромской области явно. Вместо этого сказал:

— А что будет мне?

Капралов-Башинский, которому явно делиться участком не хотелось, надулся и неприязненно спросил:

— А что вы хотите?

Я много чего хотел, но был реалистом. Поэтому ответил:

— Хочу вступить в Партию.

Надо было видеть лицо Капралова-Башинского. У него глаза полезли на лоб в буквальном смысле этого слова. И он стал ещё больше напоминать обалдевшего суслика.

— А что, вас разве не берут в Партию? — пролепетал он недоверчивым голосом.

— Берут, — кивнул я и добавил, — но я закрутился и прошляпил сроки. У меня скоро день рождения. Двадцать восемь лет, — я печально вздохнул и посмотрел на собеседника, — и это событие произойдёт через полторы недели. Соответственно в Партию за оставшуюся неделю до отъезда в Югославию я поступить не успеваю.

Капралов-Башинский испуганно побледнел. Он понял всю глубину неудачки-постигушки. Ведь если меня не выпустят из страны, то проектом руководить могут поставить да хоть того же Завадского. И не видать ему, Оресту Францевичу Капралову-Башинскому, ни вожделенной дачки, ни остальных преференций. Потому что у того же Завадского есть свои хотелки и чаяния.

— Я поговорю с Амалией Израилевной, — пообещал он, — посмотрим, что можно сделать…

— И это надо провернуть в ближайшее время, — уточнил я на всякий случай. — Потому что начальство уже обратило на этот факт внимание, и я боюсь, что в ближайшие дни мне могут найти замену.

— Я сегодня же поговорю! — Клятвенно пообещал Капралов-Башинский.

— Вот и отлично! — кивнул я, — в случае положительного решения, устройте мне сразу встречу с этой племянницей. Подумаем о роли для неё.

Расстались мы с Капраловым-Башинским если и не стопроцентно довольными друг другом (так как загрузили друг друга своими проблемами), то близко к этому.

Но я не унывал. Почему-то я был уверен, что в Партию я вступлю скоропостижно, как бы и не на этой неделе. У больших людей такие маленькие дела делаются походя, незаметно. Это же не участок под дачку в элитном районе выбить.

Я вернулся домой и обнаружил ярко-синего Букета, который с важным видом продефилировал по коридору.

— Ярослав вернулся? — спросил я Дусю, которая хлопотала над ароматно пахнущей кастрюлей.

— Ага. Я его за хлебом отправила, — сказала она, — а то что это за дело, рассольник без хлеба есть. Ерунда одна. Но он где-то сейчас уже вернуться должен.

Так и вышло.

Не успел я переодеться в домашнее и вымыть руки, как вернулся Ярослав.

— Я взял серый, — сообщил он, — черного нету. Сказали, аж вечером подвезут.