Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 12

— Ох, Белла, не замечал раньше за вами такой меркантильности, — хмыкнул я, автоматически переходя на «вы», — ради какого-то побитого молью барахла вы готовы человека в деревню сбагрить. А ведь он ещё и не пожил даже.

— Да, Муля, готова, — призналась Белла, — так-то я добрая, но он пока маленький и уже такой. А что с ним будет, когда он вырастет? Он же нас всех зарежет. Только для того, чтобы посмотреть, какого цвета у нас кровь внутри. Нет, Муля! Надо его срочно отдавать Ложкиной!

— Послезавтра где-то его увезут, — успокоил её я, — нужно подождать день-два.

— Кто увезёт?

— Жасминов, — усмехнулся я.

— Вот ты даёшь. Муля! — хихикнула Белла и тут же задумалась, — а что, может, ты и прав. Для Жасминова трудотерапия — это единственный выход. Смог же ты спасти Герасима. Он там уважаемый человек сейчас. В деревне. А тут спивался.

— Вот бы ещё как-то Фаину Георгиевну в деревню отправить, — размечтался я, — ненадолго. На недельку-другую.

— Зачем?

— Трудотерапия на свежем воздухе ей тоже не помешает, — и я рассказал, как она отдала все деньги Эмилию Глыбе, а сама лежала и умирала, но от гордости никому ничего не сказала.

— С Фаиной Георгиевной не получится, — убеждённо сказала она.

— Почему?

— Горбатого только могила исправит, — Белла тоже закурила и добавила, — меня, впрочем, деревня тоже не исправит. Есть такое поколение людей, как мы с Фаиной Георгиевной, — неудобные и ненужные люди.

— А давайте я и вас к Ложкиной отправлю? — вдруг предложил я.

Белла аж закашлялась:

— Ну и шуточки у тебя, Муля!

Но я не шутил.

На кухню вальяжно виляя толстым задом, вошёл Букет и при виде нас недовольно тявкнул. Был он уже своего обычного цвета (интересно, чем Ярослав смыл с шерсти зелёнку?). А вот вокруг головы у него была «грива», как у льва. Вот только вместо шерсти, эта грива была сделана из страусовых перьев.

Мы с Беллой переглянулись, и она сказала упавшим голосом:

— Один день, Муля! У тебя один день, и пусть Жасминов везет его на деревню!

А Букет опять злобно тявкнул.

Остаток дня я занимался тем, что бегал по домашним адресам и на работу. Убил кучу времени. Но, наконец-то, я собрал их всех у себя в комнате. Окинул удовлетворённым взглядом всю Мулину родню: Надежда Петровна задумчиво сидела за столом, облокотившись на него и рассеянно водила пальцем по ободку чашки. Рядом притих Павел Григорьевич Адияков, Мулин биологический отец. С виду он был спокоен и даже несколько лениво расслаблен. Но по странным взглядам, которые он украдкой бросал на Модеста Фёдоровича, — он был на взводе и явно не в своей тарелке.

Мулин отчим, наоборот, весь аж извёлся. И даже не пытался скрывать этого. Он нервничал и ёрзал на стуле, барабанил пальцами по столу. Чашка с чаем осталась нетронутой. Как и кусок кекса, что испекла Дуся. Машеньку я приглашать не стал — не в том она положении, чтобы нервничать. Да и к воспитанию Мули она никакого отношения никогда не имела.

Зато вот Дуся по-хозяйски расселась прямо на моей кровати и зоркой орлицей отслеживала обстановку. Чувствовала она себя лучше всех присутствующих и явно наслаждалась моментом.

— Так ты расскажешь, что всё-таки случилось? — первой не выдержала Надежда Петровна. — Зачем ты нас всех собрал в таком вот составе, Муля?

Я не успел ответить, как Адияков едко меня поддел:

— Надеюсь, больше твои невесты с соседями не убегали?

— К-какие невесты? — пробормотал Модест Фёдорович и густо покраснел.

— Было дело, да, Муля? — хохотнул Адияков. Очевидно, он был из тех людей, которые, если не в своей тарелке, то обязательно пытаются найти кого-то, чтобы самоутвердиться и показать себя. Надежду Петровна для этой цели явно не подходила. А Мулиного отчима он трогать не осмеливался. Оставался только я.

— Было, — не стал раздувать истерику я, и пояснил, глядя на Модеста Фёдоровича, — мне недавно невесту нашли, из хорошей семьи. А она с моим соседом сбежала. Но уже нашли и вернули. Так что всё нормально.

— Я надеюсь, после этого ты на ней жениться не собираешься? — слегка обалдевшим голосом спросил Модест Фёдорович.

А я не смог не пошутить:

— А что, бедная девушка должна сама нести свой позор? Я, как честный человек, просто обязан теперь на ней жениться. — И, глядя на растерянные лица родителей, ехидно добавил, стараясь, чтобы ехидство не проскользнуло в моём голосе, — как ты в своё время поступил.

— Муля! — взвизгнула Надежда Петровна и покраснела.

— Я не знал же! — возмутился Адияков и тоже покраснел.

— Так было надо, — промямлил Модест Фёдорович и, вместо того, чтобы покраснеть, как все приличные люди, он наоборот — побледнел.

Я решил, что хватит издеваться над Мулиными родителями, они и так настрадались, и перешёл непосредственно к вопросу, ради которого я их всех здесь собрал:

— В общем так, — начал я и все умолкли, и только настороженно смотрели на меня, — я вас всех собрал, чтобы не бегать за каждым и не играть в испорченный телефон. В общем, у меня большие неприятности.

Я вкратце, в двух словах, рассказал о проекте советско-югославского фильма, о том, как Сталин его одобрил, а Завадский отжал. О том, как квартиру получил Козляткин и якобы для меня. Но это не точно. О том, как странным образом исчез кусок сценария. И что Большаков ругается. А в заключение рассказал о том, как я собирал компромат на Александрова.

— Так это ты? — побледнел и схватился за голову Бубнов.

Надежда Петровна, которая до этого момента относилась ко всему прозвучавшему из моих уст, довольно легкомысленно, при виде такой реакции своего бывшего супруга тоже напряглась и спросила:

— Что он?

Модест Фёдорович замялся, и Надежда Петровна поднажала:

— Модик!

Модест Фёдорович вздохнул, а Адияков сразу надулся — ему явно не понравилось такое фамильярное обращение к бывшему мужу. Поэтому он тут же не преминул язвительно спросить:

— Когда там пополнение планируется?

Бубнов сконфузился, а Надежда Петровна обожгла супруга недобрым взглядом. Не знаю, до чего они бы сейчас договорились, то тут вовремя вмешалась Дуся:

— Муля! Да говори уже! Что ты опять замыслил⁈

И всё. Этой волшебной фразы оказалось достаточно, чтобы все распри были моментально забыты.

— Муля! — требовательно подала голос Надежда Петровна, обозначая своё первоочерёдное доминирующее право на меня. — Рассказывай!

— Да, Муля, не тяни, — добавил Адияков и с вызовом зыркнул на Бубнова.

Тот не нашёлся, что сказать, и просто кивнул.

Ну, я тянуть и не стал. Раз просят:

— В общем, сообщаю всем вам, что мне на время надо уехать из Москвы, — тихо сказал я.

Ой, что тут началось! Надежда Петровна возмущённо вопила, что никуда она меня не отпустит и всё такое. Дуся вторила ей, вспоминая какие-то забытые детские болезни Мули, и вообще, как он в детстве боялся змей и пауков. И что ему вот из-за этого никак нельзя никуда ехать. Бабы подняли такой гвалт, что почти ничего не было слышно. Адияков и Бубнов неожиданно сообща напали на меня, взывая к сыновнему долгу, что как же можно бросить мать на старости лет.

Упоминание про старость лет Надежде Петровне явно не понравилось, и по её многообещающему взгляду стало ясно, что совсем скоро непростой разговор предстоит как с Адияковым, так и с Бубновым (невзирая на скорое пополнение в его семействе!).

Они возмущались и возмущались. Я же дал им время, чтобы немного выпустить пар и, когда страсти поутихли, сказал:

— Так вот, я подумал и решил, что поеду я в Якутию. Как и ты и предлагал мне, — и я кивнул Адиякову (в присутствии Мулиного отчима. Модеста Фёдоровича, говорить Адиякову «отец» было некрасиво и неэтично. Но и не говорить — было бы ещё более некрасиво. Поэтому я аккуратно старался обойти острые углы).

— Это ты правильно! — обрадовался тот, — это я хоть и завтра устрою!

— Паша! — возмущённо воскликнула Надежда Петровна, — какая ещё Якутия⁈ Как ты можешь сына отправить в эту глушь! На погибель!