Ларь (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 24

— Первый раз вижу такого наглого и нетерпеливого человека. В иные времена я бы упокоил тебя где-нибудь в лесу. Но что-то мне подсказывает, что даже после смерти ты поднимешься и будешь надоедать мне.

— Я бы это точно не исключал.

— Ты меньше всего подходишь на роль того, кто должен обладать реликвией. И, наверное, поэтому я тебе помогу. Как только смогу.

Я тяжело вздохнул. Нет, у этого старого бога однозначно биполярочка. То хрена тебе лысого, то здрасьте-пожалуйста. То не буду вмешивать, то помогу. Надо подождать немного, вдруг он на меня еще пару гектаров леса отпишет. У нас же сегодня день неожиданностей.

— Вмешиваться в людские дела я не могу. Стар, слаб, растерял сноровку, — продолжил Живень. — Но у меня для тебя кое-что есть.

— Ага, у меня нет ключа, у меня есть кое-что получше — рисунок ключа, — не удержался я.

— Я помогу тебе заглянуть далеко назад во времени моими глазами, чтобы ты понял, как завладеть реликвией.

Вот теперь все желание дурковать и отпускать глупые шутки как рукой сняло. Я весь обратился в слух.

— Я буду вам очень признателен, Живень.

— Конечно ты будешь мне признателен, — рассеялся травяной образ. — Я уже забыл, какими раздражающими и забавными бывают человеки. Я вижу вас издали, в лесах, но давно не беседовал вот так, с глазу на глаз.

— Извините, товарищ Живень, может, ближе к делу?

— Ох, терпение — не самая лучшая твоя благодетель. Ложись, человек.

— Куда?

— Куда хочешь.

Честно говоря, меньше всего сейчас хотелось именно этого. Земля была как в былинах — сыра. Нет, я понимаю, что рубежники не болеют, но если все время испытывать судьбу, то воспаление легких вполне может оказаться твоим другом.

Впрочем, не каждый день старый бог говорит, что ты сможешь посмотреть на мир его глазами. Это как очки виртуальной реальности, только круче. Поэтому я тяжело вздохнул и лег. Допустим, не сразу, первым делом плюхнулся на филей, затем, чувствуя, как тело покрылось мурашками, коснулся лопатками земли.

Оказывается, когда ты сначала стоишь в коленно-локтевой позе, а затем споришь с Живнем на своих двоих — все это не так холодно. А вот стоит лечь — зуб на зуб не падает.

К тому же меня тут же оплела со всех сторон трава, скрывая наготу. Я старался не думать, что таким образом Живень меня трогает. Захотелось даже крикнуть: «А вы точно не католический священник?».

Однако в какой-то момент все изменилось. Я почувствовал идущее от травы тепло, словно меня облачили в какую-то плотную одежду. А после тело распалось на множество кусочков. Я стал каждой травинкой в отдельности и вместе с тем частью чего-то общего — опавшим листом в лесу, обгрызанной зайцем веткой кустарника, сухим поваленным деревом. Я и был лес, могучий, старый, мудрый, хранивший в себе много силы и тайн.

Солнце всходило надо мной, ягоды наливались цветом, на широких листьях папоротника появлялась роса. Каждый день, из года в год, из века в век. Пока вдруг светило не застыло в зените, сорвавшаяся капля не повисла в воздухе, хищник не замер в испуге, почувствовав мое присутствие.

И время потекло вспять. Сначала медленно, будто я жил задом наперед. Затем быстрее, как фильм на затертом видаке, когда включаешь перемотку. Следом появлялись лишь отдельные кадры.

Я видел, как ходит по лесу древний глуховатый леший. Не тот добряк, похожий на человека, а трехметровый старик-увалень, покрытый мхом и грибами, при появлении которого разбегались даже волки.

Я видел как далеко, на самом краю владений Живня, появилась однорубцовая нежить. Лешачиха, которой судьбой было предначертано погибнуть от руки рубежника, решившего поменять правила. Он просто воспротивился тому, что у каждого есть «свое право». В том числе похищать детей, а вместо них подсовывать полена.

Я рассмотрел совсем молодого батюшку, которого назначили верховодить дальними землями. Видел его деревянную неуверенную походку, наглую нечисть — ежовика, превосходящего рубцами нового лешего, их перебранки.

Исчезали знакомые лица, на их место приходили непонятные образы.В какой-то момент я почувствовал, что даже не успеваю понимать, что именно происходит. А потом… потом все остановилось возле большой поляны, стоящего в отдалении зеленого дерева и трех фигур…

Интерлюдия

В Лес ходило много человеков. Кто-то забредал сюда нарочно: по грибы, травы, ягоды, набить мяса и пушнины. Другие оказывались внезапно — по воле случая и собственному неразумению, блуждая и плача среди высоких деревьев.

Как и зачем во владениях Леса очутились эти трое — было непонятно. С одной стороны чудилось, что они не намеревались здесь оказаться. С другой — уж слишком был спокоен и уверен в своей силе главарь человеков.

Лес осмотрел его глазами зверей и птиц: необъятных размеров двуногий, от каждого движения которого веяло опасностью. Казалось, сама земля подрагивала, когда он наступал на нее. Изуродованное шрамами лицо напоминало грубоватую маску, а нос, кончик которого оказался скошен острой железной палкой, постоянно принюхивался.

Его помощник, невысокий человек с огромной торбой за спиной, будто бы не уступал ему по мощи, но та сила была другой. От гиганта веяло яростью, злостью, в движениях сквозила порывистость и резкость. Шаги же коротышки напоминали робкую поступь опытного оленя. Тот знал, что его рога остры, ноги крепки, но все равно опасался возможного присутствия хищников.

Третий человек оказался и вовсе малышом даже по сравнению с коротышкой. Он брел позади гиганта, бряцая цепями и уронив массивную голову на впалую грудь.

Лес смотрел недолго. Зрение — слишком слабый метод изучения мира. Для птиц троица казалась яркой разноцветной композицией с изогнутыми очертаниями, волки видели двуногих, отдающих пронзительной синевой, белки… Вот разве что на белок и можно было положиться, да только есть ли им дело до того, что творится внизу? Они мечутся по ветвям, роняя припасенные орехи и ругая нерадивых детей.

Другое дело запах. Как только троица ступила на мягкий ковер травы, Лес сразу услышал аромат человеков. И мог рассказать целую историю о каждом.

От гиганта несло свежей кровью, железом, немытым телом и смертью. Это был невероятно опасный, но вместе с тем понятный человек.

От коротышки, точнее его короба, смердело цветами, мочой, травяными маслами, цитрусами, тухлыми яйцами — да много чем. Почему именно смердело? Потому что все запахи были скрыты в этой крохотной коробочке и максимально сконцентрированы. Коротышка не понравился Лесу больше остальных. Лес не любил непредсказуемость.

Лобастый малыш оказался самым интересным среди всех. От него веяло дальними незнакомыми землями, песком, которого нет в этом мире, невероятной чистоты водой и ветром, какой можно найти только на вершине самых высоких гор. И лес узнал это существо. Потому что оно было не человеком.

— Все, дальше не пойдем, — рванул на себя цепь гигант, отчего малыш пробежал несколько шагов и растянулся на траве.

— Я думал, что мы доберемся хотя бы Новгорода. Там у меня все подготовлено.

— А льберт, все, что надо, находится у тебя в коробе. Если мы пойдем дальше, то нас догонят. Мы слишком медленны из-за него. К тому же, мы не успеем оказаться в окрестностях Новгорода до слепой луны.

Рубежник, а теперь Лес окончательно пришел к выводу, что это именно он, кивнул на лобастого малыша.

— Не так я все представлял, Те́ррик.

— Мне плевать, как ты все это представлял. Начнешь перечить, я посажу тебя на эту цепь.

Лес встрепенулся. Он ярко чувствовал, когда вокруг выплескивается сила. Наверное, намного острее, чем сами человеки. Гигант и не понял, что в этот самый моментА́льберт был готов бросить ему вызов.

— Хорошо. Но мне нужно будет помочь. Наруби веток вот такой длины, я сооружу постамент для моей армиллярной сферы.

— Для чего?

— Не бери в голову. Просто сделай.

Самое удивительное, что гигант послушался. К боли Леса, он нарубил несколько одинаковых веток и принес их Альберту. А уже затем сложил крепкий шалаш.