Анна Павлова и священный рубин - Алейникова Юлия - Страница 2

– Это Манг тика, – пояснила махарани. – Тика – это украшение, которое касается лба, а этой точке в Индии уделяется особое внимание, так как через амулет на лбу в тело проходит духовная энергия. Считается, что камень, прикасающийся ко лбу, дает носительнице мудрость и познание. Каждая женщина сама решает, какой будет ее тика и какими камнями она будет украшена. В Индии считается, что каждый камень должен быть либо талисманом, либо символизировать что-то. Смысл символа определяет сама женщина. Мне хотелось сделать вам особенный подарок.

– Это восхитительно! – Анна с благоговением рассматривала украшение. По огранке камня и оправе сразу было видно, что вещь очень старинная. Если не сказать древняя. – Но это очень дорогой подарок, я не смогу его принять, – спустя несколько минут мягко проговорила балерина, отрывая взгляд от камня. – Это слишком ценный подарок.

– Конечно, можете, – улыбнулась махарани. – И должны его принять. К тому же это не простое украшение. Это старинное украшение несколько столетий хранилось в сокровищнице махарадж Бороде. По легенде, оно принадлежало знаменитой на всю Индию девадаси. Храмовой танцовщице, посвятившей свою жизнь служению богу Вишну и его супруге богине Лакшми. Судьба танцовщицы сложилась трагично, она погибла от несчастной любви к сыну махараджи, оставив о себе в веках память как о непревзойденной исполнительнице. Богиня Лакшми, в храме которой служила девадаси, – богиня благополучия, изобилия, процветания, богатства, удачи и счастья, воплощение грации, красоты и обаяния. Мне кажется, к вам богиня Лакшми необычайно щедра, – кладя свою ладонь на руку балерины, лукаво заметила махарани. – Красный цвет рубина – священный цвет, это цвет любви, страсти и жертвенности. Зеленый цвет изумрудов – процветание. Я желаю вам и того, и другого.

Этим вечером на выступление Павлова надела подарок махарани. И с тех пор всегда, танцуя в балете «Фрески Аджанты», надевала рубиновую подвеску. Балерина не могла бы точно объяснить, что происходит с ней, когда древний камень касается ее лба, да и не хотела ни с кем обсуждать столь личные переживания, но она словно наполнялась каким-то священным огнем, она ощущала в себе дух древней танцовщицы. Танцуя на современной сцене, видела перед собой сквозь облако благовоний очертания храмовых фресок, спокойное лицо богини Лакшми, ощущала жар чужой страсти, охватывающий ее, дарящий небывалое вдохновение. И сердце трепетало от чувств, ранее ею не испытанных, – смеси священного трепета, безнадежной любви, горечи и отчаяния. От этих эмоций ее исполнение становилось ярче, глубже, оно захватывало не только балерину, но и зрителей, целиком наполняя их непередаваемыми эмоциями.

Англия, Лондон. Апрель 1929 г.

– Госпожа Лукина, точнее, элегантнее, – гулко звучал в репетиционном зале голос Анны Павловны. – Госпожа Тонеева, вы немного запаздываете. Прекрасно. Но мне кажется, надо чуть энергичнее.

В особняке Айви-Хаус, который Анна Павлова купила лет десять назад в одном из престижных районов Лондона, шла репетиция балетной труппы. Вскоре предстояли гастроли в Австралии. Отбирались спектакли, отшлифовывалось исполнение.

– Виктор, отъезд уже в среду, ты проследишь за отправкой костюмов и декораций? – обращаясь к мужу, озабоченно просила балерина. – Госпожа Лукина, вы сегодня не с нами, будьте внимательнее.

Требовательность Анны к себе распространялась на всю труппу. Ее замечания всегда были обоснованны и строги, дисциплина безупречна. Артисты такое отношение принимали как должное, ценили мастерство и профессионализм своей вдохновительницы и строжайшего цензора. Во всяком случае, большее их число.

– Ирина, тебе надо научиться держать себя в руках. Нельзя так дуться из-за каждого пустяка.

– Пустяка? Легко тебе говорить! – нервно одергивая подол платья, проговорила молодая темноволосая девушка с тонким задорным носиком и капризной линией губ. – Она придирается ко мне, неужели ты не видишь?

– Вот уж ерунда, – вскинув голову, ответила ее подруга, перестав возиться с застежкой на туфлях. – Анна Павловна ко всем справедлива. Она просто очень требовательна, и не только к артистам, но и к себе. Все это знают. Больше, чем она, никто не трудится в труппе. Тебе это прекрасно известно, – с упреком заметила девушка.

– Вот уж от тебя не ожидала! Я думала, мы подруги! – Молоденькая Ирина Лукина была талантливой, подающей надежды балериной, но имела один существенный недостаток. Вздорный, обидчивый характер. За тот год, что она состояла в труппе Анны Павловой, она уже не раз ссорилась со своими коллегами: к счастью, все эти ссоры были мелкими, почти детскими и быстро забывались, во многом благодаря участию ее подруги Нины Обуховой, с которой она сейчас как раз беседовала в пустой грим-уборной. Нина была немногим старше Ирины, но гораздо спокойнее и рассудительнее, у нее был легкий уживчивый характер, и, вероятно, поэтому она могла без усилий терпеть капризную, вздорную Ирину.

– В любом случае я больше не желаю терпеть эти придирки, – топая ножкой, сердито заявила Ирина. – Я ухожу из труппы! – В голосе ее звучала радостная мстительность.

– Ты с ума сошла? Ты что, хочешь уйти из труппы прямо сейчас? За три дня до отъезда на гастроли? Ирина, тебя же некем будет заменить! – глядя с ужасом на подругу, выдохнула Нина.

– Меня? Третью селянку с корзиной? Что-нибудь придумают, – презрительно фыркнула Ирина.

– Но это же непорядочно! И к тому же что ты будешь делать, когда уйдешь? Сейчас почти невозможно получить хороший ангажемент, нам просто повезло попасть в труппу к госпоже Павловой.

– Сомнительное везение, – продолжала упрямиться Ирина, надевая перед зеркалом маленькую очаровательную шляпку. – И вообще, я не собираюсь искать другой ангажемент. Я выхожу замуж за Алексея, и мы возвращаемся в Россию.

– В Россию? – едва слышно выдохнула Нина.

– Да, в Россию. Его приглашают на работу, строить какой-то завод. Он говорит, что теперь в России происходит столько нового, интересного и что нам с ним найдется достойное место у большевиков.

– О господи! Ты точно сумасшедшая, – глядя на подругу как на безумную, проговорила Нина. – Отговаривать тебя бесполезно, я знаю, но хотя бы поступи порядочно и немедленно предупреди Анну Павловну. Не хочешь говорить с ней – поговори с господином Дандре. Но обещай, что сделаешь это немедленно, или я сама ей все расскажу.

– Ладно. Так и быть, сейчас схожу, – недовольно протянула Ирина, любуясь в зеркале своим отражением. Легкое светлое пальто свободного кроя, модное платье с плиссированным подолом, стройные ножки, свежий цвет лица, озорные лучистые глаза. Ирочка была чудо как хороша. Она счастливо вздохнула, улыбнулась своему отражению и, резко развернувшись к Нине, тут же надула губки. – Уже иду. Хотя стоило бы их проучить и просто не явиться в порт.

Нина только вздохнула.

Кабинет Дандре – офис, как его называли в труппе, – располагался сразу за репетиционным залом, но самого хозяина кабинета Ирина не застала; ждать его было бессмысленно, еще раз приезжать в особняк не хотелось, и барышня направилась по галерее в жилую часть особняка.

Войдя в холл и не встретив никого по дороге, Ирина замешкалась. Что делать? Подождать? Но так можно простоять и полчаса, и час. Позвать кого-то? Нарушать царившую в доме тишину было неловко. Тут она услышала доносящиеся сверху голоса и решительно двинулась вверх по лестнице.

В конце концов, это в их же интересах – узнать как можно быстрее о ее уходе, уговаривала себя Ирина, легко ступая по мягкой ковровой дорожке, устилавшей широкую лестницу с резными дубовыми перилами.

Увы, когда она поднялась на второй этаж, голоса смолкли. Прежде она не бывала в этой части дома и заметно растерялась. Ирина уже хотела было повернуть назад и забыть про данное подруге обещание, когда заметила справа по коридору приоткрытую дверь.

Ладно уж. Была не была, решила она, направляясь к двери. Легко постучав в дверь и не услышав ответа, она заглянула в комнату. Кажется, это был хозяйский будуар. Небольшая уютная комната, резной комод, камин, кресла, столики, у окна небольшое открытое бюро. Ирине вдруг стало жутко любопытно, и она, оглядевшись по сторонам, с озорным блеском в глазах проскользнула в комнату. Да, Ирочка не была пай-девочкой. Скорее избалованной родителями озорницей, так до конца и не повзрослевшей. Взбалмошной и авантюрной. Она не спеша рассматривала комнату, перебирая безделушки, разглядывая фотографии и внимательно прислушиваясь к шорохам и звукам дома, пока не дошла до того самого бюро. На бюро стояла большая шкатулка, и Ирина, недолго думая, раскрыла ее. Это была шкатулка с драгоценностями – очевидно, хозяйка дома собиралась решить, что взять с собой на гастроли, а что поместить в банковское хранилище.