Новый путь истории (СИ) - Ежов Сергей - Страница 14

Колени укрыты клетчатым пледом

А веки смежаются сном

И кажется просто горячечным бредом

То, что там, за окном.

Когда тебе трудно и не отдохнуть

Когда забот слишком много

Ты можешь всё бросить —

Отправиться в путь-дорогу!

Наталья и Павел не знают, что их удел был — стать пылью Дороги, но случай всё изменил. Впрочем, всё вокруг тревожно, на будущее нет никаких гарантий, и счастливое окончание одного боя не гарантирует что ты выживешь в другом:

Там падают ангелы, и сумрак клубится

В тени их изломанных крыл

Там молча глядят в костры индуистов

Кресты христианских могил

Там ты, друг мой, резво рванулся вперёд

А мне осталось немного

Но всех упокоит и в пыль перетрёт Дорога!

Когда мы вернулись к себе и готовились отойти ко сну, Лиза сказала:

— Странное дело, когда Наташа пела про дорогу, я увидела её и Павла спина к спине отбивающихся от кого-то в безнадёжном бою. Странное видение, правда?

— Правда, моя милая.

[1] Эпидиаскоп — прибор, позволяющий как получать на экране изображения непрозрачных объектов, так и проецировать на экран прозрачные изображения объектов (диапозитивы), таким образом получая комбинированное изображения объектов.

Глава 5

Мало победить в войне. Мало повергнуть врага и взять его столицу. Самая большая трудность сохранения победы не вовне, а наоборот, заключена в самих победителях, вернее, в их неумении передать потомкам целеполагание и волю. Зачастую победа опаснее самого сокрушительного поражения, поскольку победители начинают копировать быт, нравы и обычаи побеждённых, и вот вместо могучих, волевых и выносливых воинов степей предстают жалкие их пародии, которые бездарно утрачивают достижения предков. Эту вечно повторяющуюся коллизию блистательно описал в своей книге «Мукаддима», великий Абу Зейд Абдуррахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами аль-Ашбили.

По его наблюдениям, сообщество сильных, активных мужчин, живущее непосредственно на земле, где выращивает злаки и фрукты или пасёт скот, без городской культуры и государственной власти, ещё имеет нравы свободного общества, построенного на началах военной демократии. Чаще всего это простые пастухи и их вожди, но могут быть и княжества, где земледельцы пашут свои наделы в окружении воинственных хищников, и им приходится защищаться от врагов. В один прекрасный момент их войско захватывает соседнее государство, где воины забыли, что такое военная служба, а жители не желают себя защищать. Они и становятся первым поколением правителей страны.

Второе поколение начинает жить за крепкими стенами крепостей, их военные вожди мгновенно забывают основы военной демократии, и появляется единоличная власть. Завоеватели вдруг понимают, что жить во дворце удобнее и приятнее, чем в избе или юрте, что кушать с фарфора лучше, чем с дерева и глины, что шёлк приятнее телу, чем домотканая сермяга.

Внуки завоевателей забывает не только военную службу, но и полезные профессии. Эти люди ничего не дают государству, только требуют, требуют, требуют. Они становятся паразитом на теле государства, они упиваются роскошью и мнимой безопасностью. И это общество вдруг становится неспособным защищать государство. Видя это, правительство вынуждено прибегать к помощи других защитников. Ибн Хальдун пишет: «Он [правитель государства] во множестве привлекает перешедших под покровительство и вербует тех, кто приносит хоть какую-то пользу государству, пока Бог не решит его участь. Тогда государство со всем, что имело, погибает».

Об Ибн Хальдуне я вспомнил практически случайно, но обратился в библиотеку Академии наук, и мне быстро нашли его труд «Мукаддима». Тут же нашлись три студента университета, турки, приехавшие в Петербург, изучать механику и химию, они и взялись переводить. Руководить процессом взялся декан факультета философии, так что за результат я теперь спокоен. Разве что прикомандировал к этой группе одного из своих офицеров, отлично владеющего пером: мало перевести книгу, мало сохранить оригинальные мысли, заложенные в труд. Едва ли не главное — сделать книгу удобочитаемой. Лучше, если книга станет увлекательной.

Вот я держу в руках увесистый первый том собрания сочинений Ибн Хальдуна, и Филипп Иванович фон Винц комментирует сложившуюся картину:

— Извольте видеть, Юрий Сергеевич, что когда мы, полтора года назад, перевели первые пять глав труда, по установившемуся обычаю разослали их профильным специалистам для ознакомления и отзыва. Эта рассылка вызвала поток заказов на книгу, и поток же вопросов о других книгах столь интересного автора. Я взял на себя смелость организовать ещё несколько групп переводчиков, а Гурий Пахомович привлёк своих друзей писателей и поэтов для литературной обработки текста. И здесь я должен сказать, что ваша идея привлечь литераторов оказалась чрезвычайно удачной.

Книгу я вручил Павлу Петровичу несколько дней назад, с рекомендацией ознакомиться и высказать своё мнение.

И вот мы привычно разместились в гостиной у камина: шесть непременных членов «Совета друзей». Начал Павел Петрович:

— Живое и красочное описание деградации завоевателей всего лишь за три поколения, меня впечатлило. Да-с, весьма впечатлило. Но я никак не могу отделаться от мысли, что либо в построениях Ибн Хальдуна имеется некая нестыковка, либо проблема много шире, чем он описал. Что вы думаете, друзья мои?

— Полагаю, что описание Ибн Хальдуна совершенно верно, но только для объекта его исследования. — задумчиво проговорил Лиза и посмотрела на меня.

А я что? Я мало разбираюсь в этой проблеме, разве что читал «Этногенез и биосферу Земли» Льва Николаевича Гумилёва. Меня книга впечатлила, убедила. Беда в том, что труд Гумилёва я читал в двадцать два, а попал в прошлое уже стариком. Что там сохранилось в памяти? Так, общие идеи да обрывки аргументации. Но и те обрывки сейчас ценны, и когда они попадут в распоряжение учёных, может статься, кто-то из них использует в своей работе. Откуда попадёт? Да в соседней комнате сидят стенографисты, записывают наши речи. Павел Петрович иногда возвращается к записям, говорит, что иногда черпает в них идеи.

Вступаю в разговор:

— Присоединяюсь к мнению Елизаветы Алексеевны, её замечание очень точно. Судите сами: Ибн Хальдун жил и творил в Северной Африке, области малонаселённой. Племена, да и целые государства Магриба не могут похвастаться многолюдьем, так что его расклад совершенно верен. Большое ли войско может привести новоявленный султан, живущий на окраине величайшей в мире пустыни? Нет, у него, в самом лучшем случае в строю две-три, много если пять тысяч сабель. То есть его народ, от стариков до младенцев составляет тысяч пятьдесят-семьдесят. А в царстве, которое они возьмут на клинок, может оказаться и триста тысяч, и полмиллиона жителей. Пришельцы становятся дворянством и аристократией нового султаната, но их всё равно мало, и приходится оставлять на должностях чиновников, дипломатов и прочих специалистов государственного управления, а свою молодёжь спешно обучать необходимым наукам и практикам.

Оглядываю своих собеседников: все слушают внимательно, отрицания на лицах не заметно.

— Все мы знаем, как трудно не подпасть под обаяние своего учителя, а получив новое знание и умение, трудно удержаться от снисходительного взгляда в сторону своих, грубых и дремучих, отца и деда. Особенно быстро этот процесс пойдёт у сыновей от наложниц, силком взятых из прежней аристократии. Что до разложения третьего поколения, то все мы видели стремительный процесс деградации морали дворянства после провозглашения «Жалованной грамоты дворянству».

Снова делаю короткую паузу, внимательно оглядывая друзей.

— Наблюдение Ибн Хальдуна работает и в условиях Европы и Азии, посмотрите, как быстро выродилась и истлела империя Чингисхана. Кстати, Павел Петрович, тебе следует вывести свою родословную и из чингизидов, но об этом потом. Арабский Халифат просуществовал тоже не слишком долго. На нашей земле действуют те же закономерности, с той разницей, что население у нас во много раз больше чем в пустынях Африки и в степях от Карпат до Великой Китайской стены. Иными словами, процессы разложения и распада в больших империях растянуты на большее время. Если поднять исторические материалы о цивилизациях древности, мы увидим, что срок жизни цивилизаций, таких как Вавилония, Древний Египет, Рим, Византия и других, ограничена примерно полутора тысячами лет. Чаще — меньше, примерно тысяча двести, тысяча триста лет. Один мудрец считал, что причиной зарождения новой цивилизации является пассионарный толчок, сообщающий людям определённого склада повышенную энергию, убедительность и даже задатки лидера. По его словам, двигателем истории является пассионарность. Впрочем, я слабо помню его суждения. Но совершенно точно: цивилизация рассыпается в прах, когда уровень пассионарности опускается ниже некоторого уровня. Вспомним, какими свершениями отметились первые римляне и что почти никто не вышел защищать Рим, когда он ослабел, и варвары пришли предъявлять счёт за старые обиды.