Фиеста (И восходит солнце) - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 11

– Поставь туда две бутылки, Анри, – сказал граф.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Нет. Жди в машине. – Он повернулся к нам с Бретт. – Мы хотим прокатиться на обед в Буа?

– Если желаете, – сказала Бретт. – В меня ничего не лезет.

– А я люблю хорошенько поесть, – сказал граф.

– Принести вино, сэр? – спросил шофер.

– Да, – сказал граф. – Неси, Анри.

Он достал увесистый портсигар из свиной кожи и протянул мне.

– Желаете отведать настоящей американской сигары?

– Спасибо, – сказал я. – Сперва докурю сигарету.

Он срезал кончик сигары золотой гильотинкой, висевшей на конце цепочки от часов.

– Люблю, чтобы сигара хорошо тянулась, – сказал граф. – Половина сигар, которые куришь, не тянутся.

Он закурил сигару и глядел, попыхивая, через стол на Бретт.

– Вот, получите развод, леди Эшли, – и у вас уже не будет титула.

– Не будет. Какая жалость!

– Нет, – сказал граф. – Вам он ни к чему. Вы и так полны благородства.

– Спасибо. Вы очень любезны.

– Я не шучу. – Граф выдул облако дыма. – Я ни в ком еще не видел столько благородства. Этого у вас не отнять. Вот и все.

– Мило с вашей стороны, – сказала Бретт. – Мамуля была бы польщена. Вы могли бы это написать, а я пошлю ей в письме.

– Я бы лично ей это сказал, – сказал граф. – Я над вами не шучу. Никогда ни над кем не шучу. Над людьми шутить – врагов заводить. Я всегда это говорю.

– И вы правы, – сказала Бретт. – Страшно правы. Я всегда вышучиваю людей и осталась совсем без друзей. Не считая Джейка.

– Над ним вы не шутите.

– В точку.

– Ведь вы сейчас не шутите? – спросил граф. – Вы шутите над ним?

Бретт посмотрела на меня, и в уголках глаз у нее собрались морщинки.

– Нет, – сказала она. – Над ним не стану.

– Видите, – сказал граф. – Над ним не станете.

– Чертовски тупой разговор получается, – сказала Бретт. – Как там шампанское?

Граф опустил руку и тронул бутылки в заиндевелом ведерке.

– Еще не охладилось. Вы вечно пьете, дорогая. Почему бы просто не поговорить?

– Я уже до посинения наговорилась. Джейку выговорилась.

– Я был бы рад послушать, дорогая, как вы на самом деле разговариваете. Когда вы со мной говорите, вы вовсе не заканчиваете предложений.

– Оставляю это вам. Пусть всякий их заканчивает на свое усмотрение.

– Очень интересный подход. – Граф опустил руку и снова тронул бутылки. – И все же мне бы хотелось как-нибудь послушать, как вы говорите.

– Ну не дурень? – спросила Бретт.

– Вот, теперь, – граф достал бутылку, – думаю, охладилось.

Я принес полотенце, и граф обтер бутылку досуха и поднял ее.

– Люблю пить шампанское из магнумов[44]. Вино лучше, но охладить его стоит больших усилий.

Он держал бутылку, глядя на нее. Я поставил бокалы.

– Слушайте, – сказала Бретт, – открывали бы уже.

– Да, дорогая. Сейчас открою.

Шампанское было изумительным.

– Вот это вино! – Бретт подняла бокал. – Надо поднять тост. За голубую кровь!

– Это вино слишком хорошо для тостов, дорогая. С таким вином не стоит мешать чувства. Перебьете вкус.

Бретт осушила бокал.

– Вам бы стоило написать книгу о винах, граф, – сказал я.

– Мистер Барнс, – ответил граф, – все, чего я хочу от вин, – это наслаждаться ими.

– Давайте еще насладимся. – Бретт подвинула бокал вперед.

Граф наливал очень бережно.

– Вот, дорогая. Теперь наслаждайтесь помедленней – и опьянеете.

– Опьянею? Опьянею?

– Дорогая, вы очаровательно пьянеете!

– Видали?

– Мистер Барнс. – Граф налил мне до краев. – Она единственная из всех моих знакомых леди, которая равно очаровательна как в пьяном, как и в трезвом виде.

– Наверно, вы не слишком много повидали?

– Нет, дорогая. Я слишком много повидал. Я повидал с лихвой.

– Пейте вино, – сказала Бретт. – Мы все повидали немало. Смею сказать: наш Джейк повидал не меньше вашего.

– Дорогая, я уверен: мистер Барнс повидал немало. Не думайте, сэр, что я так не думаю. Я и сам повидал немало.

– Ну конечно повидали, дорогой, – сказала Бретт. – Я просто вас вышучиваю.

– Я участвовал в семи войнах и четырех революциях, – сказал граф.

– Солдатом? – спросила Бретт.

– Случалось, и солдатом, дорогая. И у меня есть раны от стрел. Вы когда-нибудь видели раны от стрел?

– Давайте же посмотрим.

Граф встал, расстегнул жилет и рубашку, задрал майку и стоял так, с волосатой грудью и могучими брюшными мышцами в свете газовой лампы.

– Видно?

Ниже линии ребер виднелись два белых рубца.

– Смотрите, где вышли сзади, из спины.

Над поясницей были два таких же шрама, в палец толщиной.

– Ну и ну! Это что-то!

– Прямо насквозь.

Граф принялся заправлять рубашку.

– Где это вас так? – спросил я.

– В Абиссинии. Когда мне был двадцать один год.

– А что вы там делали? – спросила Бретт. – Вы были в армии?

– Я был в деловой поездке, дорогая.

– Я же тебе говорила: он свой. – Бретт повернулась ко мне. – Я люблю вас, граф. Вы просто прелесть.

– Я очень счастлив это слышать, дорогая. Но это неправда.

– Не говнитесь.

– Понимаете, мистер Барнс, как раз потому, что я столько всего пережил, теперь я могу наслаждаться жизнью. Вам это знакомо?

– Да. Однозначно.

– Я знаю, – сказал граф. – В этом секрет. Нужно найти истинные ценности.

– И ваши ценности никогда не меняются? – спросила Бретт.

– Нет. Уже нет.

– Вы никогда не влюбляетесь?

– Всегда, – сказал граф. – Я всегда влюблен.

– И как это сказывается на ваших ценностях?

– Это одна из моих ценностей.

– Нет у вас никаких ценностей. Вы мертвый, вот и все.

– Нет, дорогая. Вы неправы. Я вовсе не мертвый.

Мы выпили три бутылки шампанского, и граф оставил корзину у меня на кухне. Обедали мы в ресторане в Буа. Обед был хорош. Пища занимала особое место в числе ценностей графа. Как и вино. Граф за едой был в отличной форме. Как и Бретт. Мы хорошо погуляли.

– Куда бы вы хотели направиться? – спросил граф после обеда.

Кроме нас, в ресторане никого не осталось. Возле дверей стояли два официанта. Им хотелось домой.

– Мы могли бы подняться на холм[45], – сказала Бретт. – Правда, мы отлично погуляли?

Граф весь сиял. Он был очень счастлив.

– Вы оба очень славные, – сказал он, попыхивая сигарой. – Почему вы не поженитесь?

– Мы хотим жить своей жизнью, – сказал я.

– Не портить друг другу карьеру, – сказала Бретт. – Идемте. Мы тут засиделись.

– Выпьем еще бренди, – сказал граф.

– Лучше на холме.

– Нет. Выпьем здесь, в тишине.

– Ох уж эта ваша тишина! – сказала Бретт. – Что вообще мужчины находят в тишине?

– Нам она нравится, – сказал граф. – Как вам, дорогая, нравится шум.

– Ну хорошо, – сказала Бретт, – давайте по одной.

– Сомелье! – воскликнул граф.

– Да, сэр.

– Какой у вас самый старый бренди?

– Тысяча восемьсот одиннадцатого, сэр.

– Подайте бутылку.

– Ну-ну. Меньше пафоса. Отговори его, Джейк.

– Послушайте, дорогая. За старый бренди я готов отдать больше, чем за любые другие древности.

– У вас много древностей?

– Полон дом.

Наконец мы отправились на Монмартр. У Зелли было тесно, шумно и накурено. При входе оглушала музыка. Мы с Бретт стали танцевать. Из-за тесноты мы еле шевелились. Негр-барабанщик помахал Бретт. Мы застряли в пробке и танцевали прямо напротив него.

– Как поживайте?

– Отлично.

– Это карашо.

Зубы с губами на пол-лица.

– Он отличный друг, – сказала Бретт. – Чертовски классный барабанщик.

Музыка стихла, и мы направились к столику, за которым сидел граф. Снова зазвучала музыка, и мы стали танцевать. Я взглянул на графа. Он сидел за столиком и курил сигару. Музыка снова стихла.