Salvatio. В рассветной мгле - Ильин Юрий Николаевич - Страница 7

— Какой эгоизм, подумать только! — воскликнули с левого края.

— Ваша самонадеянность выглядит прескверно, — сказал председатель. — Видимо, либо вы втайне распутничаете, либо у вас проблемы со здоровьем — больше ничем ваше отсутствие интереса к семейной жизни объяснено быть не может.

— Никаких иных объяснений, — категорично заявила соседка председателя слева.

— Подумайте об Империи, наконец! — возвестили с левого края.

— В нашем государстве женщина — это не только гражданская и трудовая единица, но и носитель вполне конкретных функций, — назидательным тоном произнес Монктон.

— И обязательств! — почти крикнул сидевший на левом краю.

— Да, — заглушил его сосед председателя справа.

— Дети, — пояснили с правого края.

— Семейная жизнь и дети. Минимум двое, — констатировала соседка председателя слева.

— И этому идеалу вы отказываетесь следовать, — заявил председатель. — Так не пойдет. Если вы сами не в состоянии наладить свою личную жизнь, мы окажем помощь. Для этого существуют и средства, и возможности. Если у вас проблемы со здоровьем, обращайтесь к специалистам. И не затягивайте с этим. Встаньте.

Наталия поднялась.

— Комиссия по надзору за нравственностью постановляет, что в течение ближайших двенадцати месяцев у вас должна появиться семья, — объявил председатель. — Всё, вы свободны, вызовите следующего.

Наталия торопливо вышла, чувствуя, что ее вот-вот может стошнить.

— Вы не поблагодарили комиссию! — распорядительница у двери схватила было Наталию за локоть, но тут из зала раздалось громогласное «Где следующий?!»

28 апреля, 11:04. Дормин

Сержант Дормин сидел на краю низкой скамьи в раздевалке Окружного управления Службы общего контроля и курил, держа сигарету большим и указательным пальцами. Отвисшая нижняя губа дрожала, уголки рта съехали вниз, и все в его массивном лице выражало обиду и досаду. Ночное дежурство не задалось совсем.

Вместо охоты на мелкую дичь на окраине Пустоши ему пришлось участвовать в тушении пожара, потому что это тоже, видите ли, работа Службы общего контроля. Заставили таскать мокрые шланги, крутить туда-сюда вентили, делать всю прочую хрень… В канализационный люк чуть не загнали пацана — не пролез, большой стал слишком…

Дормин повел пустым взглядом из стороны в сторону, поднес ко рту сигарету, глубоко затянулся, а затем выпустил облако дыма — такое огромное, что, казалось, обычные человеческие легкие столько не вместят… И вдруг вскочил и с воем начал со всей силы дубасить кулачищами по синей дверце раздевального шкафа.

За два часа, проведенные в раздевалке, сержант успел разгромить ее всю. Следы от кулаков виднелись на каждом шкафу, некоторые дверцы были смяты или вырваны, одна из двух скамей разломана в щепы. Последней жертвой его ярости стал отдельно стоявший раздевальный шкаф с надписью «Sgte. Dormine».

Дормина в Управлении боялись и недолюбливали. Никто не знал, откуда он взялся: просто однажды, когда Метрополис еще не был закрытым городом, эта туша протиснулась в дверной проем, держа в руках документы о переводе из какого-то захолустного городка на другом конце страны.

Много раз потом его командиры писали рапорты наверх, просили и даже требовали уволить рядового Дормина со службы за постоянные нарушения дисциплины и неповиновение приказам. Сначала эти рапорты игнорировали, а затем в ответ на очередную жалобу пришел вдруг приказ о присвоении Дормину звания капрала.

По этому случаю было проведено торжественное построение. Офицер вручил Дормину новые лычки, козырнул и резко отдернул руку. Новоиспеченного капрала моментально сбили с ног и потом долго и с удовольствием бегали по нему всем взводом.

Через два месяца Дормин вернулся из госпиталя в Управление — присмиревшим, послушным и исполнительным. Впоследствии его даже стали иногда поощрять: оказалось, что он вполне способен раскрывать уличные преступления — ловить воришек, контрабандистов и прочую мелюзгу, а то и кого посерьезнее. Там, где ему недоставало ума, он полагался на звериное чутье и мертвую хватку. И это работало.

В прошлом году его произвели в сержанты. Но так и оставили в отделе уличного патрулирования.

На разгромы, подобные сегодняшнему, начальство предпочитало смотреть сквозь пальцы.

…Шкаф был привинчен к полу, но это не помешало Дормину его свалить. В тот момент, когда раздался железный грохот, в раздевалке погас свет. Через мгновенье зажглись две красные аварийные лампы, послышалось шипение статики, и Дормин услышал знакомый голос, который всегда заставлял его бледнеть и трястись. Хотя его обладателя он никогда не видел.

— Значит, не смог удержать? — ласково произнес плосковатый баритон.

— Так точно, — вскочив и вытянувшись по стойке смирно, проблеял Дормин. — Начался пожар.

— Да ты свой хрен в руках не удержишь, малыш. Лиц тоже не запомнил?

— Двое были в респираторах. Но одного я узнаю…

— Он один никому не нужен. Ни он, ни остальные поодиночке никому не нужны. Понял?

— Прикажете искать и брать всех троих?

— Всех четверых. Удачи, малыш.

Снова включился свет. С мелкой дрожью в коленях Дормин опустился обратно на скамью… Но тут дверь открылась, и снова пришлось вскакивать. Впрочем, всунувшийся в нее полицейский оказался таким же сержантом. Можно не козырять.

— Опять разгромил тут все, кабан чертов?

— Рассердился, — буркнул в ответ Дормин, закуривая.

— Приберись, а то офицеры…

— Да приберусь, приберусь! Чего хотел-то?

— Послезавтра сбор на Паноптикуме.

— А-а! — воодушевился Дормин. — Наконец-то!

— Да, и лейтенант ждет объяснительную по аварии — тот тип, которого ты сбил… В общем, только что передали, что ходить он больше не будет.

— Вот и хорошо! Вот и славненько! А его родня пусть мне теперь платит за разбитую машину и возмещает моральный ущерб.

— Слышь, оставь их уже…

— Ага, разбежались! — заорал Дормин. — Я из-за него на машину угрохал целый капитал, да меня еще и оштрафовали! Из-за какого-то куска дерьма, который бегать не умеет! Да я всю их породу изведу!!!

Дормин вскочил и принялся бешено пинать поваленный шкаф. Пожевав губами, второй сержант закрыл за собой дверь.

28 апреля, 11:19. Виктор В

Виктор, кряхтя, поднялся со своей лежанки — стопки из четырех полимерных ковриков, схваченных по краям скотчем. Ночные события не прошли даром — все болело. Когда тебе за сорок, такие зачеты по стайерскому бегу даются нелегко. Даже если ты — контрабандист-буклегер и просто обязан уметь «давать сайгака» с места.

Время было не раннее, но Виктор все же потратил час на медитацию, чтобы привести разум в надлежащее безмятежное состояние.

Поначалу этому, правда, мешала мысль: что могло случиться, если бы не взрыв? Ведь тот бугай намеревался убивать. Не бить, не арестовывать, именно убивать, и его подручные ему в том охотно бы помогли. Да, Антон повел себя по-идиотски… Но он встал на защиту сестры… В теории можно было бы попытаться заговорить толстяку зубы, и… Нет, нельзя. Тот был пьян и отчетливо хотел крови. Надо бы пообщаться с осведомленными людьми, выяснить, где это животное обычно пасется, — и не соваться в те края без надобности.

На телефоне было одно новое сообщение — как водится, со скрытым номером отправителя.

Конспирация и заочное общение среди буклегеров — обычное дело. Виктор уже давно занимался этим промыслом, но до сих пор мог похвастаться личным знакомством в лучшем случае с десятком «коллег». Оно и к лучшему.

Керт? Час ходу. Не близко, но могло быть и хуже. Ладно, меняем фильтр в респираторе и вперед.

…Некоторое время Виктор брел по шпалам между двух сплошных стен, покрытых граффити. По старой привычке шел по левой стороне, чтобы издали увидеть приближающийся поезд. Хотя по этим путям давно уже ничего не ездит. Повсюду между шпалами обильно проросла трава, рельсы приобрели характерный кирпичный цвет, оборвавшиеся провода беспомощно свисают со столбов. В какой-то момент Виктор снял респиратор в надежде вдохнуть знакомый с детства запах креозота — неповторимый запах железной дороги. Но вокруг воняло только дымом.