За кулисами в Турине (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович - Страница 15

Герольды огласили правила конных поединков через барьер. Поединщики должны преломить о противника от трех до семи копий в соответствующем количестве сшибок, точное количество выбирается по предварительной договоренности. Копья любезно предоставляет Карл Савойский, все одинаковые, специально заготовленные к турниру. Доспехи каждый из поединщиков волен выбирать на свое усмотрение, «лишь бы на них не было шипов и иных злых устройств»; тот из соперников, кто во время копейной сшибки упадет на землю, будет считаться пленником победителя и ради своего освобождения будет обязан отдать шлем или иное вооружение даме или дамуазели победителя.

Первым выехал к барьеру известнейший кондотьер Просперо Колонна, а против него — прославленный рыцарь Галеаццо Сансеверино.

Оба надели специальные доспехи для конного боя со шлемами в виде жабьей головы.

На шлеме Колонны красовался плюмаж из алого бархата, расшитого золотой нитью. И такая же бархатная попона украшала его могучего коня.

На шлеме Сансеверино был закреплен огромный букет павлиньих перьев, и такой же букет украшал налобник-шанфрьен его коня. Попона же была из небесно-голубого атласа, и на ней были вышиты ангелы с белыми крыльями.

Семь раз бойцы с грохотом столкнулись посередине. Копья длиной в два с половиной человеческих роста легко ломались о доспехи противников, взрываясь фонтаном щепок. Сансеверино преломил шесть копий, и один раз копье соскользнуло со щита. Колонна преломил пять, но одно из копий, которое не сломалось, не только не соскользнуло со щита, но оказалось крепче, чем положено, и чуть не выбило противника из седла.

Герольд объявил победу Сансеверино. Победитель при помощи оруженосцев спешился, снял шлем, сбросил рукавицы и пошел к своему противнику, который тоже раздевался, только медленнее.

— Почти из седла выбил! — сказал Сансеверино, еще не дойдя шагов десяти до собеседника.

Его лицо покраснело, и борода казалась от этого еще более седой.

— Почти не считается, — ответил такой же красный Колонна.

Он осушил большую чашу вина и выдохнул. Сансеверино как раз подошел.

— В бою бы тебя встретить, — сказал Колонна.

Сансеверино поморщился.

— Спина болит, — сказал он, — Если не сдохну, может и встретишь. Чует мое сердце, еще до заката лягу и только Господу ведомо, встану утром сам, или пажи поднимут.

— Скипидар не пробовал? — спросил Колонна, — Мне помогает. Иногда.

— Ерунда твой скипидар. Вот пояс из собачьей шерсти греет.

— Пробовал. Воняет больше, чем греет. Ванна горячая греет, это да.

— А правда. Прикажу-ка я ванну согреть, — Сансеверино повернулся к пажу, — Слышал?

— Как прикажете, господин, — кивнул паж.

— Думал, ты ответишь, что бабы горячие лучше греют, — усмехнулся Колонна, — Вон, смотри, какая красотка.

К барьеру выехала другая пара поединщиков, и рядом с оруженосцами одного из рыцарей стояла высокая дама с весьма впечатляющими формами.

— Красотки греют, когда не болит спина, — вздохнул Сансеверино, — Знаешь, иногда может вот прямо в самом разгаре так свести, что ни сунуть, ни вынуть.

— Да знаю. Ладно спина, она снаружи. Может и в кишках свести, что хоть плачь.

— Расчувствовались мы на старости лет, — сказал Сансеверино и скосил глаза на пажа, который налил для Колонны еще чашу вина.

— Угощайся, — ответил Колонна.

— Просто вино? — Сансеверино взял чашу.

— Нет, со средством от запора. Поверил! Да шучу, пей на здоровье.

Сансеверино выпил, поблагодарил и ушел к себе. К Колонне подошла та самая фигуристая дама.

— Ваша милость, — поклонилась Марта.

Колонна смерил ее недовольным взглядом. Не смог однозначно классифицировать, кто это такая, и спросил, не здороваясь:

— Кто ты?

— Марта Крафт, вдова Маркуса Крафта.

— Не помню.

— Я доставила Вам архив мужа с картами окрестностей Милана.

— Фрундсбергу, наверное. Не мне.

— Меня хотят за это убить.

— Кто?

— Французы. Один рыцарь со своими слугами…

— Просто беги из города.

— Какая неблагодарность.

— Я тебя не знаю. И очень удивлен, что ты смеешь вот так являться ко мне на публике и просить непонятного в награду за неизвестные мне заслуги. Из чьей ты свиты?

— Графа фон Нидерклаузиц.

Марта немного схитрила. Нидеклаузицы — не графский род. Зато по фамилии можно предположить, что они на стороне императора, как и сам Колонна. Де Круа же вассалы короля Франции, и Колонна от них по другую сторону фронта.

— Первый раз слышу. Он за короля или за императора?

— Не знаю. Кажется, был за короля.

Нет смысла врать. Хотя какая разница, старик и так не в добром настроении.

— Так…

Марта уже поняла, что все, чего она добилась, это вызвала подозрения старого кондотьера. И всех, кто следил за ним. И всех сплетников из его свиты. Может быть, это не лучшее, что она могла сделать, но очевидно, больше, чем ничего.

— Прошу прощения, я пойду.

Марта развернулась и быстрым шагом направилась куда глаза глядят.

Колонна перевел взгляд на своих.

— Кто ее знает?

Все пожали плечами.

— Зачем она подходила? Мне это не нравится. Возьмите ее.

— Ваша милость, здесь не Милан.

— Значит, проследите. И узнайте, кто она такая. Имя слышали, запомнили?

Оруженосец кивнул.

Пока Марта говорила с Колонной, Кокки и Филомена стояли неподалеку и как бы любовались благородными спутниками Сансеверино.

— Рад Вас видеть, мэтр Кокки, — поздоровался проходивший мимо оруженосец с девушкой.

— Взаимно, герр Нидерклаузиц, — ответил Кокки, — Мое почтение, сеньора Кармина.

Кокки знал, что Фредерик уплыл из Парпанезе в сторону Пьяченцы на пароме с телегой золота и с тех пор его не видели. Если он жив и на свободе, то есть вероятность, что золото он не утратил. Надо при случае спросить Фуггера, не всплыла ли где-то еще четверть.

Фредерик про события при Парпанезе к этому времени еще вовсе не знал. Дядю Максимилиана он нашел, но не рисковал подойти. Что Кокки тоже влип в золотую кампанию, Фредерик не знал тем более.

— Кто это? — спросила Филомена.

— Фредерик и Кармина фон Нидерклаузиц. Знакомые по Генуе.

— Вечно у тебя какие-то красотки знакомые.

— Она замужем.

— А была бы не замужем, была бы у тебя в постели.

— Если ты можешь думать только про постель, то пойдем и вернемся туда.

— Подожди. Погуляем еще. Я хочу подумать про новое платье, но пока не выбрала про какое. Только не вульгарно-красное, как у твоей старушки.

Кокки промолчал, что Марта не его, и отдельно с большим вниманием промолчал, что она не старушка.

— И перестань пялиться на ее задницу.

— Иди за ней, буду пялиться на твою. Я на работе.

— Не притворяйся. Уж здесь-то ей ничего не угрожает. Ты просто таскаешь меня за ней, чтобы я ревновала.

— Стой. Где Гвидо?

— Где-то тут. Почему опять Гвидо? Работаешь же ты? Или ты не работаешь, ты просто…

— Тихо. За Мартой следят. Я как чувствовал, что нельзя просто засветиться при всех рядом с Колонной, чтобы он ничего не заподозрил.

— Кто?

— Мальчишка в сером.

— При чем тут Колонна? Это же француз.

— Точно?

— Точно. В этих дурацких широченных беретах приехали только французы.

— Французы уже два раза пытались ее убить.

— Желаю им удачи.

— Филомена!

— Что? Всех денег не заработаешь. Ну подумаешь, один раз не спасешь нанимателя. Ладно бы какого-то значимого человека. Но никто же не знает, что ты опекаешь эту толстую немку. Никто тебе не предъявит, если ее даже и убьют. А работу тебе папа найдет, у него работы полно.

— Дон Убальдо, при всем уважении, преступник. И я не буду на него работать.

— Дочь его трахать будешь, а работать не будешь? Антонио, ты в своем уме? Ты член семьи или кто?

Кокки промолчал, что когда он женился на Филомене, он намеревался увести ее в собственную семью, а не самому присоединиться к ее семье.